Человеческий элемент, человеческая сторона в Церкви имеет свое положительное значение и свою предназначенность. Однако человек — существо свободное. Человек не только служит Богу всей душой, иногда он восстает против Бога, подобно нашим прародителям. Человек иногда заблуждается. Думая служить Богу, он уклоняется от путей Божиих и становится, фактически, противником Божиим. Поэтому человеческий элемент в Церкви иногда играет и негативную роль. Церковь свята, потому что свят Бог. И Церковь имеет все для того, чтобы освящать каждого из людей, кто хочет истинно служить Богу. Но этой святости Церкви, которую мы утверждаем как верующие христиане, по видимости противоречит то, что в жизни христиан открывается много несовершенств, много грехов, много слабостей, много лжи и т. д. И мы не можем выбрасывать из круга нашего рассмотрения также и различные уклонения верующих людей от путей Божиих, иначе история Церкви была бы не полна. Самые распространенные пособия к изучению церковной истории:
1. Тальберг. История Христианской Церкви. Это довольно элементарная переработка дореволюционных учебников семинарского, соответственно, гимназического уровня.
2. Поснов. История Христианской Церкви. Поснов был профессором богословского факультета в Софийском Университете, Книга его была издана посмертно и весьма несовершенно. Она издавалась по рукописи людьми, которые не владели в полной мере историческим материалом, и там много всяких недочетов. Кроме того, этой книге свойственна определенная католическая тенденция, особенно в ее заключительной части, почему она и была издана брюссельским католическим издательством «Жизнь с Богом». Однако, в целом, это вполне добросовестное и довольно пространное описание первого тысячелетия церковной истории, к тому же снабженное богатой библиографией, в том числе и библиографией на иностранных языках.
3. Протопресвитер Александр Шмеман. Исторический путь православия. Автор — профессор Православного богословского института в Нью-Йорке, преимущественно литургист. Его книга, которую я назвал, составлена им в ранние годы его деятельности, когда он был еще преподавателем в Парижском институте Преподобного Сергия. Это как бы запись его лекций по церковной истории. Книга отличается живым изложением. Он не вдается в подробное описание фактов, пытается схватить смысл самых главных событий церковной истории.
4. И, наконец, книга корифея русской науки. Это посмертно изданные «Лекции по истории древней Церкви» Василия Васильевича Болотова. Болотов, умерший в 1900 г., был профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии. Дореволюционные студенты отличались большим прилежанием. Они обычно сговаривались и записывали лекции так, что потом можно было, обработав эти записи, издать их. Обычно все профессора на правах рукописи издавали свои лекции в записи студентов. Болотов этого не делал по своей скромности, но зато когда он умер, его ученики собрали все, что могли, и получилось четыре больших тома, которые издавались вплоть до революции. Последний, четвертый том был издан даже в 1918 г.
5. У Карташова есть замечательная книга по истории Вселенских Соборов. Если она вам доступна, можете ею пользоваться. Это фундаментальная книга, которая вышла в Париже в 50-х годах. Кроме того, у Карташова есть и другие труды по истории древней Церкви.
Изучая церковную историю, мы должны обращаться не только к тому, что называется вторичной литературой, т. е. не только к трудам современных ученых или ученых недавнего прошлого, но также, по возможности, обращаться и к первоисточникам. Какие у нас есть первоисточники по церковной истории? Прежде всего, это, конечно, Священное Писание Нового Завета. Я должен сказать несколько слов также и о той истории Церкви, истории ее первых десятилетий, которая излагается в Новом Завете, тем более что каждая книга Нового Завета имеет, среди прочего, и историческое значение. Новый Завет часто совершенно уникальный источник по церковной истории, потому что внехристианские источники почти ничего не говорят о христианстве первых десятилетий, а другие христианские источники, скажем, апокрифические тексты Евангелия, Деяния и другие, — относятся к первым десятилетиям только по претензии и со слов их составителей. На самом деле это книги более позднего происхождения и гораздо менее достоверные исторически, хотя это не значит, что в них нет никакого исторического ядра.
Христианство развивалось преимущественно в пределах греко-римского мира, где существовала давняя и очень значительная историческая традиция. Христианские писатели примкнули к этой традиции. Так что христианская церковная история начала обрабатываться уже очень-очень давно. Уже и в первые века были исторические, в полном смысле этого слова, сочинения, а затем в первой половине IV века появился церковный историк Евсевий Кесарийский, которого почитают как отца церковной истории. Деятельность Евсевия Кесарийского вдохновила очень многих продолжателей. Практически все века церковной истории нашли в древности своих писателей и довольно солидно документированы. История православия изобилует различными катастрофами, и вот одно из самых славных событий в истории западноевропейской культуры, я имею в виду изобретение книгопечатания, по времени почти совпадает с величайшей катастрофой православия — падением Константинополя. После падения Константинополя начинается культурный упадок во всем православном мире, в то время как Запад продолжает наращивать свою культурную мощь. Поэтому нас не должно удивлять, что первые издания первоисточников церковной истории вышли на Западе. На Западе же появились и первые сводные труды по всемирной церковной истории. Эти труды создавались иногда в обстановке очень острой вероисповедной полемики, потому что церковная жизнь Запада была тоже не свободна от всяких потрясений. Скажем, в XVII веке в Европе шли самые кровопролитные войны исключительно на религиозной почве. Но спорящие стороны, а именно католики и протестанты, спорили не только с помощью оружия, но также и с помощью научных аргументов, и порой добивались здесь немалых достижений. Например, в Риме в начале XVII века для опровержения протестантской концепции церковной истории, написал свой знаменитый труд католический ученый Цезарь Бароний. Созданный с заведомо полемическими целями, да к тому же еще и католиком, он, тем не менее, нашел очень широкий круг читателей. По приказанию императора Петра Великого, он был издан в России в славяно-русском переводе, и у нас в XVIII веке на него ссылались не только православные авторы, но и полюбившие этот труд старообрядцы, которые даже переиздали его в начале нашего века в Москве. А в Московской Духовной Семинарии этим трудом пользуются до сих пор. Но я это говорю вовсе не для того, чтобы подшутить над семинаристами: заглянув в современные церковно-исторические сочинения, выходящие на Западе, вы увидите, что и там тоже встречаются до сих пор ссылки на Барония. Таким образом, труд этого ученого, составленный очень давно, до сих пор сохраняет свое значение. Еще большее значение имеет издание первоисточников, которое началось на Западе с самого начала книгопечатания. Самые замечательные успехи это книгоиздательское дело имело, пожалуй, в прошлом веке. Вам наверняка встречались в научной литературе такие аббревиатуры: PG. Эти две латинские литеры обозначают сводное издание всех греческих отцов и церковных писателей Patrologia Graeca. Издание это сделал французский аббат Минь в середине прошлого века. В нем 162 тома. Это тома большого формата. Как правило, творения греческих отцов снабжаются в этом издании латинскими переводами, а, кроме того, там даются всякие ценные примечания, научные диссертации в приложениях, индексы и т. д. Это издание до сих пор не превзойдено по объему. Дело в том, что аббат Минь ставил себе целью издать все, что можно. Современные издатели древних текстов себе такой цели не поставят, потому что относятся к своей задаче с гораздо большей основательностью. Для того чтобы издать текст какого-нибудь святоотеческого творения, они пересмотрят все его рукописи, какие имеются в библиотеках мира. Если это творение было популярно, и, следовательно, если сохранились десятки его рукописей, то задача издателя становится очень трудной. Вот почему и в наше время Минь остается непревзойденным по полноте собранием греческих отцов. Однако научная недостаточность этого издания стала ощущаться очень рано, и уже в XIX века появились серии, которые ставили себе целью хотя бы в какой-то части заменить патрологию Миня. Так в Берлине издавалась и до сих пор издается серия, которая называется «Греческие христианские писатели трех первых веков». Впоследствии цели издателей этой серии расширились, и она стала включать в себя писателей последующих веков. С 40-х гг. нашего века в Париже выходит замечательная серия «Христианские источники». В этой серии вышло уже около 550 томов. Там выходят в основном греческие христианские писатели древности, но наряду с ними также латинские, сирийские, армянские и иные. Восточные церковные писатели издаются в этой серии в одном только французском переводе. Греческие и латинские отцы издаются в оригинале, с параллельным переводом. Некоторые тексты, причем важнейшие, были впервые изданы в этой серии. Например, в ней вышло полное собрание творений преп. Симеона Нового Богослова, одного из самых известных изучаемых в наше время византийских отцов. Так что историко-церковная наука не стоит на месте, и последние десятилетия ознаменованы новыми и значительными ее успехами.
Однако Россия все последние десятилетия была выключена из мировой научной жизни в области церковной истории так же, как и в области других богословских наук. Дореволюционная русская наука имела замечательные достижения и была вполне на уровне мировых стандартов. К сожалению, русские ученые существовали довольно изолировано: их научную продукцию, издававшуюся почти исключительно на русском языке, на Западе никто не знал, потому что выучить русский язык там мало кто удосуживался. Однако те немногие западные ученые, которые знали русский язык, ценили русскую науку самым высоким образом. Например, знаменитый берлинский профессор Гарнак, который был протестантом, причем протестантом довольно крайних воззрений, — он в чем-то сближался со Львом Николаевичем Толстым — в то же время очень высоко ценил русские богословские исследования, которые он, как уроженец Российской Империи, читал в подлиннике. В наше время мы должны постараться наверстать то, что было упущено за минувшие десятилетия. При этом мы должны пользоваться трудами наших отечественных ученых-богословов, в том числе теми трудами, которые передает нам по преемству русская эмиграция.
Можно сказать, что русская эмиграция исполнила свое историческое назначение и сейчас, фактически сходя со сцены, она все самое лучшее, что создала, передает Родине, то есть нам с вами. И, конечно, мы должны использовать достижения православных ученых других стран, скажем греков, сербов (в Сербии в настоящее время существует очень неплохая богословская школа). Мы ни в коем случае не должны чуждаться трудов ученых западных вероисповеданий, потому что западная наука, прежде всего католическая, но также в какой-то мере и протестантская, — тоже имеет свои большие заслуги. Можно утверждать, что традицией нашей русской науки является использование всего истинно ценного, что есть в науке западной. Так поступал уже, например, святой Димитрий Ростовский, который переводил жития святых, в основном, с иезуитских изданий Общества болландистов. Во Фламандии, в Бельгии и до сих пор существует такое очень небольшое ученое общество, которое занимается изучением и изданием житий святых, и всякий, кто почитает святых, может оценить бескорыстный труд этих ученых, которые проходят весь мир для того, чтобы найти какую-нибудь затерявшуюся рукопись и по ней издать житие, сохранившееся лишь в одном этом списке. Православная наука других стран тоже развивается во взаимодействии с западной неправославной наукой.
Например, в современной Греции выходят две серии, два собрания творений греческих святых отцов (одна серия выходит в Афинах, другая — в Салониках). И вот, в обеих сериях тексты святых отцов перепечатываются в основном из западных изданий просто потому, что других изданий нет. Но, конечно, и современные греки участвуют посильно в деле издания святоотеческих текстов, до сих пор неизданных — так же, как в этом участвуют сербы, так же, как до революции и русские ученые тоже издали некоторое число святоотеческих творений.
Церковная история начинается в день Пятидесятницы. Мы называем праздник Пятидесятницы днем рождения Церкви Христовой. В том чудесном даре языков, который получили апостолы и другие последователи Христовы, можно видеть предсказание распространения веры Христовой по всей Вселенной. Для этого распространения были уже промыслительно созданы предпосылки, а именно: во-первых, создание огромной Римской Империи, в которую были включены несколько десятков современных нам государств; во-вторых, господство в этой Великой Империи эллинистической культуры. Рим, великий своими государственными и военными достижениями, вполне сознавал свою культурную неполноценность, и римская культура имела подражательный характер. Мало того, в первом веке все образованные римляне были двуязычны — вроде того, как двуязычны были русские аристократы в начале XIX века. И неизвестно еще, какой язык был для них привычнее. Например, император Марк Аврелий прославился как замечательный греческий писатель. Кроме того, в Риме и вообще на Западе обитало очень большое число выходцев с Востока. Мы не удивимся, если узнаем, что в самом Риме языком христианской Церкви, и, причем довольно долгое время, был греческий язык. То же самое было и в Галлии, где, например, во второй половине II века Лионский епископ Ириней писал по-гречески. Таким образом, в Великой Империи существовал единый язык, который был доступен большинству ее населения, и христианская проповедь могла звучать именно на этом языке.
Христианская проповедь была подготовлена также и тем, что в III веке до Рождества Христова был сделан перевод Священного Писания Ветхого Завета на греческий язык. Этот перевод, выполненный, как говорит Предание, для того, чтобы удовлетворить любознательность египетского царя — язычника, получил довольно широкое распространение. Он стал средством проповеди ветхозаветной религии в языческой среде. Евреи расселялись по разным городам Римской империи, создавали свои молитвенные дома (бывшие одновременно и школами), которые назывались синагогами. («Синагога» в переводе с греческого значит «собрание»). Эти синагоги были центром притяжения для всех, кто интересовался еврейской религией. Эта среда, среда евреев рассеяния, и всех, кто в той или иной мере сочувствовал ветхозаветной религии, и явилась той средой, где с чрезвычайной быстротой стала распространяться проповедь о Христе Спасителе, о Христе Воскресшем. Как шла эта проповедь, мы можем себе представить по книге Деяний св. апостолов, где описана проповедь св. ап. Павла в странах рассеяния. Как только ап. Павел прибывал в какой-нибудь город, он сразу направлялся в синагогу и проповедовал там. Обычно это довольно скоро приводило к конфликту с синагогальным начальством. Апостола изгоняли из синагоги, но за то время, что ему удавалось проповедовать, он успевал своей проповедью приобрести каких-то новых последователей веры Христовой, которые и составляли ядро христианской Церкви в этом городе. В начальный период церковной истории, в первые ее десятилетия — вплоть до разрушения Иерусалима в 70 году, — христианская Церковь осознавала самое себя. Она довольно легко могла осознать себя в отношении к язычеству, но гораздо труднее это было сделать в отношении к ветхозаветной религии, и вот почему. Христос проповедовал почти исключительно среди иудеев. Все апостолы Христовы, все члены Иерусалимской Церкви были из иудеев. Мало того, когда началась проповедь за пределами Иерусалима и за пределами Палестины, эта проповедь, как я сказал, шла в среде иудейской или в среде язычников, которые сочувствовали иудейству — так называемых прозелитов. Прозелитизм имел разные степени. Были такие прозелиты, которые полностью принимали иудейскую религию, были те, кто не решался этого сделать, но, все-таки, так или иначе примыкал к синагогам. Проблемы начались, когда среди первых христиан стало заметным число язычников, потому что тогда сразу встал вопрос о том, какое отношение имеют эти христиане к ветхозаветному обрядовому закону. Ни апостолы, ни другие первые христиане не противопоставляли себя ветхозаветному богопочитанию.
В книге Деяний святых апостолов рассказывается, что апостолы посещали иерусалимский Храм в положенные часы молитвы, т. е. посещали храмовое богослужение. И хотя одновременно с этим они у себя в домах совершали христианское богослужение, которое автор книги Деяний называет «преломлением хлеба» (мы понимаем, что это — Евхаристия), но все-таки существование этого христианского богослужения не приводило их к отрицанию необходимости посещать иерусалимский Храм. Но вот в Церковь приходят язычники. Должны ли они исполнять все предписания ветхозаветного обрядового закона? Лежит их путь в Церковь Христову через принятие закона Моисеева или нет? Здесь столкнулись разные понимания этой проблемы в христианской среде. В 49 г. по Р. X. в Иерусалиме произошел Собор. Это первый Собор, который знает церковная история. О Соборе этом рассказывается опять-таки в книге Деяний святых апостолов. Как говорит книга Деяний, на Соборе присутствовал св. ап. Петр, св. ап. Иаков, брат Господень. Св. ап. Иаков был главой Иерусалимской Церкви после того, как апостолы покинули Иерусалим, разойдясь на проповедь в разные стороны. Кроме того, на Соборе присутствовал св. ап. Павел.
Св. ап. Павел происходил из иудеев рассеяния, родился в малоазиатском городе Тарсе и, как он сам о себе говорит, был фарисеем и сыном фарисея. Будучи ревнителем отеческих преданий, он прибыл в Иерусалим для того, чтобы получить богословское образование у лучших иерусалимских раввинов и самому стать раввином, учителем Закона. Поначалу он был непримиримым врагом Церкви Христовой и участвовал в кровавых гонениях на христиан. В книге Деяний рассказывается, что при побиении камнями св. первомученика архидиакона Стефана, Павел (тогда его еще звали иудейским именем Савл), сторожил одежды тех, кто с ним расправлялся. После того, как Савлу явился Христос, он уверовал со всем жаром своей великой души, и стал самым деятельным проповедником веры Христовой. Посмотрите хотя бы объем Посланий ап. Павла в Новом Завете. И вот, как раз Савл, он же Павел, утверждал, что Христос пришел для того, чтобы спасти всех, и что спасает Он не через выполнение обрядов ветхозаветного закона. Это, можно сказать, основное содержание проповеди св. ап. Павла. Св. ап. Павел сознавал, что он призван проповедовать среди язычников, и оказался также защитником христиан из язычников перед лицом ревнителей ветхозаветного Закона, которых было немало и в христианской среде. Св. ап. Павел учил, что христиане из язычников не обязаны исполнять все предписания закона, и Иерусалимский Собор 49 г. согласился с его доводами. Собор составил послание ко всем христианам, в котором говорилось, что они должны воздерживаться от идоложертвенного, от удавленины, от блуда и не делать другим того, чего не хотят самим себе. Некоторые из этих предписаний имеют чисто моральный характер. Понятно, что Павел не думал освобождать христиан от требований морали, которые изложены, например, в десяти заповедях, данных Моисею. Наоборот, моральные требования св. ап. Павла еще более высоки. Вся острота спора относилась как раз к обрядовым обязанностям ветхозаветного народа Божия. Вот, например, некоторые из предписаний Иерусалимского собора — требование воздерживаться от удавленины, т. е. не есть мяса тех животных, из которых не была по специальным правилам, изложенным в Ветхом Завете, выпущена кровь. Это правило, предписанное Собором, и имеющее, казалось бы, чисто обрядовое значение, на самом деле нужно понимать следующим образом. Каждая христианская община, или почти каждая, состояла как бы из двух частей: с одной стороны — христиане из иудеев, которых было много во всех городах, куда апостолы шли проповедовать, с другой стороны — христиане из язычников. И общение христиан было весьма многосторонним. Это в наше время, да еще под влиянием всяких страхов большевистских («страха ради большевистска») возникло такое ущербное понятие прихожанина: прихожанин — это тот, кто приходит и уходит. Вся принадлежность к общине ограничивается посещением храма в часы богослужения, а потом раздается: «Православные, освободите помещение!», и на этом кончается церковная жизнь, теперь можешь возвращаться к своей обыденной жизни, которая не имеет ничего общего с жизнью христианской Церкви.
У первых христиан было, конечно, не так. Братское общение выражалось, в частности, в общих трапезах, которые сопровождали богослужение, и, конечно же, объединяли всех, кто принадлежал к общине. Если бы на таких братских трапезах начались разговоры о том, что «это блюдо мне подходит, а это мне не подходит, потому что я соблюдаю такие-то предписания ветхозаветного Закона; тебе не обязательно их соблюдать, ты не еврей, а я уж буду их соблюдать», это, конечно, привело бы к разделениям в каждой общине, к обособлению двух ее частей, что было бы нежелательно. Поэтому, чтобы не было такого бытового разобщения, Собор апостольский предписал воздержание также и от удавленины. Но надо сказать, что это предписание довольно долго сохранялось в христианском обществе. Даже примерно через тысячу лет после апостольского Собора один из византийских императоров издал очень строгий закон против тех, кто употребляет кровь в пищу.
Проблема взаимоотношения христиан из иудеев и христиан из язычников, как я сказал, со всей остротой стояла в первые десятилетия христианской церковной истории до разрушения иерусалимского Храма. Разрушение Храма произошло в 70 году, когда после неудачного восстания иудеев против римской власти, римляне разорили весь Иерусалим. Эта катастрофа средоточия ветхозаветной религии совершенно естественно была осознана многими христианами как знак того, что окончилось ее историческое существование. И даже христиане из иудеев могли считать себя уже не связанными обрядовыми предписаниями ветхозаветного Закона. Впрочем, пропорция христиан из иудеев быстро уменьшалась в результате успеха проповеди веры Христовой среди язычников. Поэтому проблема, которая так волновала христиан в апостольское время, впоследствии утратила свою остроту, хотя какая-то часть христиан из иудеев не могла примириться с тем, что в общем сознании христиан ветхозаветный Закон в его обрядовой части отменен. И возникла маленькая группа иудео-христиан, которая еще в IV веке была известна в Палестине. Но только в Палестине она и могла получить распространение, потому что была большая разница между настроениями иудеев в Палестине и странах рассеяния. Св. Лука, автор книги Деяний, дает нам знать о тех конфликтах, которые внутри Христианской Церкви происходили между иудеями палестинскими и так называемыми эллинистами.
Эллинистами назывались иудеи рассеяния, по той причине, что они говорили по-гречески, часто даже не зная еврейского языка. Эллинисты гораздо более остро, чем палестинские иудеи, сознавали универсальное значение ветхозаветной религии. Они чувствовали себя миссионерами этой религии в греко-римском мире, поэтому в синагогах рассеяния пользовались, в основном, греческим переводом Ветхого Завета, а не древнееврейским текстом. Можно отметить и такой факт, совершенно невероятный с точки зрения палестинской иудейской ортодоксии. В Александрии Египетской еврейская община была самой значительной из всех общин рассеяния. Там был построен храм, во всем подобный иерусалимскому Храму. В нем совершались богослужения — такие же, как в Иерусалиме. Палестинские иудеи не признавали законности этого храма.
Палестина не была изолированной. Будучи святой землей, будучи средоточием иудейской религии, она привлекала к себе многочисленных паломников из всех стран рассеяния. И мы знаем, что в Иерусалиме были синагоги, которые объединяли земляков из разных уголков Римской империи. В жизни самой христианской Церкви в Палестине эти иудеи рассеяния очень быстро получили большое место. Об этом говорят те факты, которые сообщает нам св. Лука в Деяниях апостолов относительно формирования иерархии Церкви Христовой. Апостолы, получившие свое служение от Христа, довольно быстро осознали, что они не могут одни управлять жизнью Церкви, и создали себе коллегию помощников, которых назвали диаконами, т. е. служителями. Судя по именам этих семи диаконов (список их начинается со св. Стефана, он стал первомучеником Церкви), которые сплошь греческие, все они — из иудеев рассеяния, а последний из них — даже прозелит. В переводе с греческого «прозелит» значит «пришелец». Так называли язычников, которые обращались в иудейскую веру.
В настоящее время в Церкви существует трехступенчатая иерархия: епископы, священники, диаконы. Сохранилось четкое и повсеместно распространенное представление о церковной иерархии, и даже в тех Церквах, которые отделились от православной, в древневосточных Церквах: несторианской и монофизитских; в Католической Церкви, невзирая на такие яркие отличительные особенности, как, например, католическое учение о папстве, в принципе существуют те же самые иерархические принципы. В наших представлениях о древней Церкви очень давно заметна такая тенденция — механически переносить иерархические структуры нашего времени или четвертого века на церковную жизнь первых десятилетий. Обратившись к нашему первоисточнику, к Священному Писанию Нового Завета, мы увидим, что это представление неверно, ибо в первые десятилетия еще нет такой четкой трех степенной иерархии, а с другой стороны, обнаружим, что в это время существуют особые служения, которых нет в церковной деятельности последующих времен.
Прежде всего, в Церкви первых десятилетий существуют апостолы (о них отдельный разговор), существуют пророки. И еще, что очень важно, хотя мы не находим здесь господства монархического принципа в церковной иерархии, но можно утверждать, что к концу первого века монархический принцип получил преобладание. К концу первого века, вся Вселенская Церковь состояла из Поместных Церквей. В то время еще нельзя было говорить о таких структурных единицах, как митрополии, патриархаты. Вселенская Церковь состояла из отдельных городских Церквей во главе с епископом — т. е. выражаясь нашим современным языком, Вселенская Церковь состояла из отдельных епархий.
Но это — не первоначальная картина, потому что ситуация первых десятилетий, насколько она отражена в Священном Писании Нового Завета — в Деяниях и Посланиях апостольских, — иная. Именно этого монархического принципа, который стал господствующим довольно скоро, мы там и не находим. На первом месте стоят апостолы, ближайшие ученики Христа Спасителя, — это двенадцать апостолов. Мы знаем, что один из двенадцати, Петр, был первым, имел особое место в этом лике апостольском. Однако он был, как говорится, первым среди равных. Только впоследствии римские епископы связали учение о преобладании своей кафедры с преемством от апостола Петра и стали доказывать, что он с самого начала был назначен Христом главою всей Вселенской Церкви, но это невозможно обосновать новозаветными текстами. Далее, Церковь, как она изображается в книге Деяний, управляется очень часто не одним человеком, но коллективно. Вот, например, Антиохийская Церковь. В начале 13-й главы книги Деяний святых апостолов мы читаем: «В Антиохии, в тамошней Церкви были некоторые пророки и учители: Варнава, и Симеон, называемый Нигер, и Луций Киринеянин, и Манаил, совоспитанник Ирода четверовластника, и Савл». Среди этих пророков и учителей мы находим величайшего апостола Савла, т. е. Павла, и получается, что во главе данной Церкви стоял не один человек, а целая коллегия иерархов, которые здесь называются «пророки и учители». Далее, после того, как апостолы покинули Иерусалим, мы находим во главе Иерусалимской Церкви коллегию пресвитеров, первым из этих пресвитеров называется Иаков брат Господень, и только впоследствии Иакова, брата Господня стали называть епископом Иерусалимским. Что касается слова «епископ» — оно в Новом Завете неоднократно употребляется взаимозаменимо со словом пресвитер, и мы видим, что еще нет различия между епископами и пресвитерами, эти два слова обозначают одно и тоже служение, в то время как впоследствии они стали обозначать различные ступени иерархии. Приведу пример из 12 главы книги Деяний. Здесь излагается беседа апостола Павла с возглавителями Эфесской Церкви, причем в одном месте, в 17-ом стихе, они называются пресвитерами, а в 28-ом стихе — епископами. В русском переводе стоит «блюстители»: чтобы не смущать простых читателей, переводчики отказались от термина, который употреблен в греческом подлиннике.
Однако, хотя мы и не находим в общинах первых десятилетий последующего четкого различения степеней священства, на основании этих отрывков мы можем утверждать, что в Церкви никогда не было демократических порядков, на которых настаивают протестанты. Протестанты считают, что все христиане имеют совершенно равные харизматические дары и уже в силу одного крещения могут считаться священниками. Поэтому те рукоположения, которые во множестве описаны в Священном Писании, это, с их точки зрения, не посвящения, не сообщение каких то особых даров, а всего лишь введение в должность, назначение. Но если мы посмотрим, как описана церковная жизнь в Новом Завете, то будет ясно, что иерархический принцип существовал всегда. Всегда существовали возглавители общин, руководители церковной жизни, учители народа Божия, хотя столь характерные для последующего времени понятия клира, с одной стороны, и мирян, с другой, сложились лишь к концу второго столетия.
Несмотря на то, что в Новом Завете нет трех степенной иерархии в нашем современном понимании, мы можем все-таки утверждать, что она там есть. Прежде всего, там говорится о служении апостольском. Апостолы в этот первый период церковной истории и были возглавителями Церкви в том смысле, в каком впоследствии ими стали епископы. Однако особенность апостольского служения была в том, что они были посланы в мир: «Идите в мир весь и проповедуйте Евангелие всей твари». Апостолам была вверена не какая-то местная Церковь, как в последующее время епископам, но вся Вселенская Церковь. Они действовали, исходя из сознания своей вселенской ответственности, вселенской миссии. Они шли с проповедью повсюду, переходя из одного города в другой, и даже имея от Спасителя особую заповедь не задерживаться на одном месте, спешить дальше, оставляя плоды своих проповеднических трудов в виде новосозданных Церквей и новонасажденной церковной иерархии.
Следующая ступень иерархии — пресвитеры, или же епископы, сопоставима с пресвитерами — священниками последующего времени. Название «пресвитер» означает старейший, так назывались почетные члены иудейских общин, которым поручались дела по руководству этими общинами. Слово «епископ» — греческое, как и пресвитер; оно означает буквально «надзиратель» или «блюститель». Вообще, эти термины — апостол, пресвитер, епископ — трудно однозначно связать с практикой ветхозаветной Церкви, потому что схожие названия, с похожими функциями, должностями мы встречаем также и у язычников. Нельзя говорить, что эти названия соответствуют тому-то или тому-то, там-то и там-то, тем более что здесь речь может идти только о сравнении, а не об отождествлении этих служений христианских с какими-то схожими служениями в других религиозных общинах.
И, наконец, третья степень священства — самая младшая — это диаконы, о которых я уже говорил в прошлый раз. Диаконы в древней Церкви имели очень большое значение, обычно это были близкие помощники епископов, имевшие свои литургические функции. Мы должны думать, что семь диаконов Иерусалимской Церкви непременно имели такие литургические полномочия: например, о диаконе Филиппе-благовестнике рассказывается, что он совершал святое крещение. Обо всех диаконах говорится, что они с большим успехом проповедовали, но, кроме того, в древней Церкви диаконы были ближайшими помощниками епископов и очень часто становились преемниками епископов. В западной Церкви и до сих пор очень мало диаконов: обычно на целую епархию западной католической Церкви приходится только один диакон, который исполняет должность епископского секретаря. Из римского диаконата в течении веков вырос институт кардиналов, т. е. институт должностных церковных лиц, которые во всей западной Церкви имеют огромное значение.
Проповедь христианской веры была очень успешной, по крайней мере, в пределах огромной Римской державы. В Римской империи существовало оживленное сообщение между разными ее частями, и совершенно естественно, что одним из важнейших каналов распространения проповеди о Христе были связи иудейской диаспоры с Иерусалимом, потому что еврейские общины существовали повсюду. В самом Риме была очень большая община, поэтому и Церковь христианская, которая обычно появлялась там где существовала еврейская община, очень рано появилась и в Риме. Как проповедовал, например, святой апостол Павел: он прежде всего шел в синагогу в том городе, куда он прибыл.
Кто основал Римскую Церковь, сказать невозможно. Но мы можем думать, что уже очень скоро после Пятидесятницы в Риме появились первые христиане. При императоре Клавдии в начале 50-х годов I века в Риме среди иудеев произошли столкновения, связанные со спорами относительно учения Христова. Об этих событиях довольно глухо упоминает римский языческий историк Светоний. Он пишет, что у иудеев произошли беспорядки при подстрекательстве некоего Христа. Эта довольно туманная фраза на основании всех наших сведений понимается весьма просто. У иудеев были столь ожесточенные споры относительно учения Христова, что римские власти увидели в этих спорах угрозу общественному спокойствию, и в начале 50-х годов император Клавдий распорядился об изгнании из Рима всех иудеев. Об этом также сообщает святой евангелист Лука в книге Деяний, согласно которой апостол Павел встретил в Коринфе одну супружескую пару, которая была изгнана из Рима по императорскому приказу. Что здесь для нас важно в этом известии? Во-первых, мы узнаем, что проповедуется учение Христово, во-вторых, видим, что внешние люди, т. е. язычники не делают различия между иудеями и христианами, христианство рассматривается как своего рода секта внутри иудейства. Но уже немного больше десятилетия спустя положение меняется. При императоре Нероне в 64 году происходит большой пожар города Рима, несколько дней и ночей город пылает, и целые кварталы сплошь выгорают. Император Нерон был человеком извращенным, этаким эстетом, декадентом своего времени. Даже тогда, когда он пришел к политическому краху, и ему предстояло совершить самоубийство, он горестно воскликнул: «Какой художник погибает!». Он считал себя замечательным поэтом, и, как говорили злые языки, сам поджег город Рим, чтобы вдохновляться величественнейшим зрелищем пожара и воспевать его в своих стихах. Но этот пожар, который, естественно, вызвал страшное волнение в народе, был использован как повод для гонения на христиан. Именно христиане, а не кто другой, были обвинены в поджогах. И здесь христиане уже совершенно четко отличались от иудеев. Иудеев это обвинение не коснулось ни в какой степени.
О нероновом гонении сообщает римский историк Тацит. После Светония это другое важное свидетельство о первоначальном христианстве, исходящее из внешнего мира. Тацит свидетельствует о том, что христиане вызывали всеобщую ненависть, и, действительно, рассматривая историю гонений на христианство, можно констатировать, что в течении первого и более продолжительного периода гонений, до самой середины III века, ненависть общественного мнения по отношению к христианству, ненависть простого народа была гораздо сильнее, чем репрессивные намерения властей. Нероново гонение было своего рода исключением, и коснулось оно одного лишь города Рима, совершенно не затронув провинции, а многие последующие императоры старались не столько развязать репрессии, сколько, наоборот, ввести начатые по инициативе язычников, по инициативе местных возглавителей администрации гонения в какие-то более узкие рамки. И только, начиная с середины III века и до самого конца гонений, т. е. до начала IV века, императорская власть берет на себя инициативу гонений и становится во главе антихристианской кампании. Чем объясняется такая неприязнь к христианству? Я думаю, что ее объяснить совсем не трудно. Она объясняется совершенно естественной ненавистью толпы ко всему духовно значимому, ко всему из ряда вон выходящему. Мы можем вспомнить как в Афинской республике, которая во все времена почиталась эталоном античной демократии, был по приговору этой самой демократии казнен великий языческий праведник Сократ. Христианство в духовном отношении было несравненно выше язычества, дело не только в том, что христианство давало гораздо более высокие идеалы, дело в том, что языческий мир к моменту появления христианской Церкви был в состоянии кризиса и разложения, это был духовно угасающий мир, в то время как Церковь была полна духовного горения, самой сильной жизненной энергии. Естественно, что первые христиане резко выделялись на фоне языческого общества, и сами бывали вынуждены рвать связи, которые их с этим обществом соединяли.
В наше время тоже очень часто происходят конфликты даже внутри одной семьи, когда дети становятся христианами, а родители их никак не понимают. Вам всем приходилось видеть примеры внутрисемейных конфликтов. И, как говорят жития святых, в древности тоже бывали конфликты такого рода, причем они могли доходить до крайней степени ожесточения, когда родители не останавливались перед тем, чтобы отдавать своих детей на казнь за исповедание христианства. Свидетельства о мучениках — это весьма драгоценные исторические свидетельства. Прежде всего нужно понять значение этого слова «мученик» во всем его объеме. Наше русское слово «мученик» передает греческое слово «мартис», но греческое слово более многозначно. Мученик — это тот, кто терпит мучения, «мартис» — это прежде всего свидетель. Те, кто воспринимал слово «мартис» в полноте его значения, видел в нем прежде всего выражение того, что проповедь веры ведется не словами, но всей жизнью, не останавливаясь и перед смертью. Если проповедниками в современном смысле могут быть люди только особо одаренные или, скажем, более образованные, проповедниками-мучениками могли быть все, и поэтому прав был Тертуллиан, когда говорил, что кровь мучеников — это семя Церкви. Именно на крови мучеников Церковь строилась, и пример мучеников был, может быть, гораздо более убедительным, чем слово многих и многих проповедников и учителей.
Сами апостолы и те, кто шел за ними, как правило, запечатлевали свою проповедь мученическим концом, как апостол Петр, который был распят в Риме, как апостол Павел, который был казнен мечем в том же Риме, как почти все другие апостолы. Каждая поместная Церковь, т. е. каждая городская община (а таких общин — городов могло быть очень много, например, в Малой Азии в IV в. было около трехсот общин во главе с епископами), хранила память о своих мучениках и имела среди самых больших праздников своего календаря местные праздники в память тех, кто в этом месте пострадал. Впоследствии, когда Церковь смогла выйти из катакомб, над гробницами мучеников стали воздвигать храмы, причем во многих местах это было возможно еще до общего прекращения гонений.
Церкви, естественно, сообщали друг другу о тех, кто прославился мученической смертью. И вот, одни из древнейших источников о мучениках — это такие послания одной Церкви другой. Кроме того, отдельные жития мучеников возникли на основе официальных документов. Хотя в некоторых случаях мучеников казнили в порядке самосуда. Чаще всего это происходило по приговору официальных римских судов и сопровождалось соответствующим бюрократическим делопроизводством. Такие акты могли также стать основой для жизнеописания мучеников. В иных случаях, однако, жития мучеников составляли позднее, чем они прославились, ибо древние жития перерабатывались, расширялись, дополнялись на протяжении всего первого тысячелетия всей христианской истории, причем к ним в полной мере относится то, что Д. С. Лихачев в своей книге о поэтике древнерусской литературы говорит относительно нашей словесности. Существовал, если воспользоваться выражением Лихачева, «литературный этикет», т. е. какие-то характерные моменты могли восприниматься как обязательная принадлежность каждого жития и переноситься из одного жития в другое. Мы не должны думать, что житие всегда абсолютно достоверный исторический источник. Во всяком отдельном случае нужно рассматривать вопрос исторической достоверности отдельно, потому что одно дело, если житие написано сразу после кончины мученика, другое — через несколько сот лет, и это, понятно, ситуации совершенно различные. И, кроме того, жития — это не биография в современном смысле, не ученое жизнеописание, а скорее икона. В житии возможны определенные обобщения, определенный схематизм, свойственный художественным изображениям на иконе. Мученики — это свидетели веры Христовой в том обществе, которое этой веры не принимает.
Но почему же все-таки Римская империя враждебно относилась христианству? Почему о христианах распространялись самые невероятные, фантастические сведения, которые передавались из уст в уста и становились основой антихристианской государственной политики? Многое здесь, как я уже сказал, зависело от народной психологии, но всего этим не объяснишь, потому что Римское государство тоже имело свои основания бояться христианства. В отличие от либеральных доктрин новейших времен, Рим не рассматривал религию как частное дело граждан, для римлян она была государственным делом. Римский народ имел свою религию и не мог иметь другой религии. Правда, римский народ стал хозяином огромной империи, куда вошло множество других племен, но то были, за одним-единственным исключением, народы языческие, поэтому особых проблем не возникало. В некоторых случаях происходило отождествление богов римского пантеона с иноземными богами. Самые известные примеры — это параллели между римскими и греческими богами. Здесь, ввиду очень сильного культурного влияния греков на римлян, произошло полное отождествление всего пантеона. Получилось так, что каждый греческий бог, полубог, демон имеет своего римского двойника. В других случаях, когда какие-то экзотические культы оказывались на территории Римской империи, эти новые божества могли быть также включены в римский пантеон, уже сохраняя свои собственные имена и свои отличительные признаки.
Здесь, конечно, совершенно особое место занимала иудейская религия. Ревнителям иудейства удалось отстоять свои интересы перед лицом римских властей, и это оказалось возможно по двум причинам: во-первых, иудейская религия с успехом доказывала свою большую древность (а римляне были большими почитателями древности, древность религии как бы автоматически оправдывала ее право на существование), кроме того, апологеты иудейства могли очень легко доказать, что иудейство — это национальная религия, т. е. религия целого народа, а каждый народ в пределах империи имел право на свою собственную религию, даже если она сильно отличалась, как иудейство, от всяких других языческих религий. Понятно, что ни одного из этих двух преимуществ не было у христианства. Христианство воспринималось как новая религия, поскольку оно и было религией Нового Завета. Христианство очень рано вышло за пределы иудейства, уже со времен императора Нерона оно никоим образом не могло восприниматься как своего рода иудейская секта; христианство находило последователей среди всех народов, т. е. подтачивало основы тех религий, которые существовали в Римской империи. Кроме того, нужно учитывать еще и следующее. Когда Рим, римское государство переродилось в империю, эта новая монархическая государственность получила санкцию языческой религии в виде обожествления императоров. Сначала императоры обожествлялись посмертно, потом их стали и при жизни почитать как существа божественные, и каждый лояльный гражданин был обязан участвовать в поклонении этим царственным божествам. Отказ в поклонении был равносилен отказу в лояльности. Здесь делалось исключение для иудеев (я уже объяснял, почему им это было позволено), и в то же время власти очень строго следили за тем, чтобы иудейство оставалось чисто национальной религией, чтобы эта привилегия ни на кого больше не распространялась. Христианами становились бывшие язычники, которые еще вчера почитали богов и возносили почести государственному культу, но затем принимали веру Христову и переставали посещать языческие капища, и это рассматривалось как большая политическая опасность.
Надо сказать, что римские власти расправлялись не только с христианами, но и с представителями других тайных религиозных обществ. Существовала целая категория запрещенных религиозных союзов. Однажды в Риме обнаружили тайное общество почитателей Вакха — бога вина, и все 7000 членов этого общества были казнены. Здесь римские власти действовали прежде всего из соображений государственной целесообразности. Не нужно преувеличивать их религиозный идеализм, хотя, в общем, историки отмечают, что в некоторых случаях императоры, настроенные более идеально, оказывались и более жестокими гонителями христианства, чем императоры-прагматики. Вот, один документ из истории раннего христианства. Это переписка императора Траяна с Плинием младшим. Плиний был назначен наместником в Вифинии, в северо-западной части Малой Азии, и в этой части империи оказалось очень много христиан, причем их положение к этому времени (к началу II века) не было определено ни какими законами, и потому этот важный чиновник часто оказывался в недоумении. Он шлет своему другу императору запрос о том, как ему нужно поступать в изложенном случае. Письмо Плиния Траяну:
«Я никогда не знаю, что именно и в какой степени подлежит суду, наказанию и является предметом расследования. Я находился в немалом затруднении, придавать ли какое-то значение различию возрастов, или же несовершеннолетние не должны быть отличаемы от взрослых; давать ли за раскаяние прощение, или тому, кто был христианином, и отречение не приносит пользы; подвергать ли христиан казни за самое имя, помимо каких-либо преступлений, или же за преступления, стоящие в связи с именем? Я, между тем, поступал следующим образом с теми, о ком мне доносили как о христианах. Я допрашивал их — христиане ли они? Когда они сознавались, я спрашивал их во второй и в третий раз, угрожая казнью; тех, которые упорствовали, приказывал отводить на смертную казнь, ибо я не сомневался, что каково бы ни было то, в чем они сознались, во всяком случае их упорство и непреодолимая нераскаянность заслуживают казни. Других подобных же безумцев, если они были римские граждане, я предназначил к отсылке в Рим. Как только началось дело, как это бывает обыкновенно, обвинение приняло сложные и разнообразные виды. Подан был анонимный донос, и в нем перечислены имена многих, которые заявили, что они не христиане и никогда не были христианами. Когда они вслед за мной обратились с воззванием к богам, воздали поклонение твоему изображению, которое я для этой цели приказал принести со статуями богов, через воскурение фимиама и возлияния вина, и когда, сверх того, произнесли злословия на Христа, — действительно, говорят, христиан нельзя принудить ни к одному из этих действий, — я нашел возможным отпустить их. Другие, поименованные в списке, признались, что были прежде христианами, но теперь уже не принадлежат им, один перестал быть христианином за три года перед тем, другие несколько раньше, некоторые лет двадцать тому назад. Все они почтили твое изображение и статуи богов и злословили Христа. По их словам, вся вина их, или заблуждение, состояло в том, что они сходились в известные дни рано утром вместе и пели песни Христу как Богу. Клятвенно они обязывались не на преступление какое-либо, но к тому, чтобы не красть, не грабить, не прелюбодействовать, быть честными, возвращать вверенные залоги. После этого они расходились и собирались снова для вкушения пищи, обычной, однако, и невинной. Впрочем, и это перестали делать, когда я своим эдиктом, согласно твоему повелению, запретил это. Ввиду этого, я счел тем более необходимым допросить под пыткою двух служанок, которые назывались служительницами, чтобы узнать, что здесь есть истинного, но я не нашел здесь ничего, кроме суеверия, грубого и безмерного. Поэтому, отложив дальнейшее разбирательство, я обратился к тебе за советом. Дело мне кажется заслуживающим внимания, особенно ввиду большого количества замешанных в нем. Множество людей всякого рода, положения — и мужчин, и женщин — вовлечены в опасность, будут и потом подвергаться ей. Зараза этого суеверия распространилась не только по городам, но и по селам и деревням, хотя, кажется, можно остановить ее и поправить дело. По крайней мере, известно теперь, что, опустевшие было храмы, начали опять привлекать поклонников, прекратившиеся на долгое время жертвоприношения — возобновились, и стал находить сбыт корм для жертвенных животных, имевший доселе весьма немногих покупателей. Отсюда легко можно заключить, какое множество людей может быть приведено к порядку, если дать место раскаянию».
Желая, как истинный чиновник, преувеличить свои заслуги, автор вместе с тем свидетельствует, что христианство получило чрезвычайно большое распространение в провинции, которая была ему вверена. Действительно, и из других источников мы тоже знаем, что Малая Азия была христианизирована, пожалуй, больше других областей империи; примерно в таком же благоприятном положении был Египет. Интересно также посмотреть, что отвечает Плинию император: «При разборе дел на тех, о которых было донесено, как о христианах, ты поступил как должно. В этом случае и невозможно установить общее определенное правило. Разыскивать их не следует, но если выступают с доносом и обвинениями против них, нужно казнить их. Однако, если кто не признает себя христианином и докажет это самим делом через поклонение нашим богам, то за раскаяние получает прощение, хотя относительно прошлого он находится под подозрением. Бессмысленные доносы не должны иметь места ни в каком процессе».
Казалось бы, в таких условиях Церкви было довольно легко определить свои отношения с языческим миром или, другими словами, размежеваться с языческим миром, и можно удивиться, почему это было нелегко на практике, почему противоположность между христианством и язычеством не всегда была очевидной реальностью? На самом деле положение было не такое уж простое. Язычество не только извне боролось с Церковью, воздвигало гонения, убивало христиан. Оно боролось с Церковью и по-другому, проникая в нее, влияя на сознание христиан, т. е. разрушая Церковь изнутри. Мы это поймем только тогда, когда лучше уясним себе, что такое язычество вообще, и чем язычество отличается от христианства. Можно сказать, что язычество — это верование во многих богов, в то время как христианство поклоняется единому Богу. Можно сказать, что христианство — это вера духовная, в то время как язычество погрязло в материализме. Конечно, это так, но это и не совсем так. Прежде всего, далеко не все язычники были последовательными политеистами (многобожниками), они еще за несколько веков до Рождества Христова (конечно, не все, а очень немногие), пришли к сознанию того, что Бог един. Об этом, между прочим, говорится даже в Священном Писании. В первой главе Послания к римлянам, начиная с 19 стиха, как раз говорится о язычниках, определяется отношение Церкви к язычеству: «Что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им, ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они (т. е. язычники) безответны».
Итак, человек может силами своего собственного разума дойти до веры, до познания единого Бога. Это не значит, что язычество само по себе дает такую веру, но человек даже в язычестве может до этого дойти, потому что ему дан разум, ему дан Божий мир, рассматривая который он может познать Творца. Что касается языческого материализма, то, опять-таки, лучшие представители язычества, скажем, Платон, за несколько столетий до Рождества Христова, изобрели идеализм, т. е. последовательное отрицание материи, всего материального и телесного. По учению платонизма, тело — это гробница души, (платоники пользовались созвучными словами: «сомо» — тело, «сима» — гробница), и задача духовного существа, каким по происхождению является человек, это — освобождение от материальности, от ее томительного плена. Такие идеалистические настроения к первому веку были среди язычников очень распространены, они приводили иногда к крайним формам аскетизма. Что же все-таки отличает язычество от христианства? Вот как в той же 1-ой главе Послания к римлянам обличает язычников апостол: «Они не познали Творца, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся» (стих 23). Чего не хватало язычникам, — это, прежде всего, понимания того, что Бог — Творец, того, что Творец совершенно не сравним с тварью, что Он безмерно превышает тварь, что между Ним и тварью онтологическая бездна, и мост через эту бездну может перебросить только милосердие Творца к своему творению. Язычники рассматривали все сущее как единое целое; это целое имеет свою иерархию: есть высший Бог, есть ряды низших божеств и т. д., словом — целая иерархическая пирамида, в которую включены как боги, так и люди, и весь земной мир. Как ни силились язычники, они не могли возвыситься до признания творения, сотворенности мира. Поэтому происхождение мира они понимали или примитивно, в виде каких-то генеалогий, в соответствии с древней мифологией, или же в философском духе — как постепенное снисшествие Божественного начала на низшие ступени, вследствие которого Божество выходит за свои пределы и постепенно умаляется, угасает.
В тот век, когда пришел на землю Христос, в языческом мире, и не только в языческом, — в самом иудейском мире, особенно в диаспоре, в рассеянии иудейском, была очень сильная синкретическая тенденция, тенденция к слиянию различных религий. В пограничных областях, где греко-римская религия сталкивалась с различными восточными языческими, а также с иудейством, еще до Рождества Христова стали возникать синкретические религиозные системы. Для истории христианства особенно существенна группа таких синкретических религиозных систем, которая называется гнозис или гностицизм. («Гнозис» — греческое слово, которое в переводе означает знание, ведение, разумение; когда мы в рождественском тропаре поем: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума», по-гречески вместо «разума» стоит слово «гнозис».) Но Церкви уже в первые десятилетия своего исторического бытия пришлось соприкоснуться с ложным разумением, с ложным знанием. Так, в 1-ом Послании к Тимофею, 6-ой главе, святой апостол Павел обличает лжеименное знание, и, по всей видимости, здесь имеется в виду какая-то форма гностицизма, уже существовавшая в середине первого века. Однако настоящий расцвет гностических систем приходится на второй век. Гностицизм был попыткой переосмыслить христианство в языческом духе, создать какую-то смесь из христианства, язычества и иудейства. С тем, что язычники не признавали мира творением Бога, был связан (это очень важно для истории гностицизма) пессимизм в оценке мира. Конечно, мы знаем, что мир, как сказано у евангелиста Иоанна, во зле лежит, однако тот же евангелист многократно повторяет, что Христос пришел для того, чтобы спасти мир, а не для того, чтобы погубить, не для того, чтобы судить, но чтобы спасти вот этот мир, который в его настоящем поврежденном виде лежит во зле.
Язычники, не признавая творения, тем самым не могли возвыситься до христианского понимания спасения. Поэтому, между прочим, у них и были огромные трудности с принятием догмата телесного воскресения. Язычники охотно верили в бессмертие души, но в воскресение тела они никак не могли поверить, и это продолжалось довольно долго и было очень характерно для язычества. Такие образованные язычники, как, например, выходцы из платонической школы, гнушались телесным началом и, соответственно, не понимали, зачем Богу нужно воскрешать человеческие тела, когда достаточно одного бессмертия души. Даже в конце IV-го века, когда один очень образованный человек, по имени Синесий, был избран в епископы своего города (он жил в Кирене, в Египте), выяснилась маленькая трудность: он не мог стать епископом, потому что он не веровал в воскресение — всего-навсего. Это нужно понимать в том смысле, что он не верил в телесное воскресение.
Сводить воедино учение гностиков трудно, потому что было несколько учителей гностицизма и было большое многообразие, пестрота учений. Но все-таки есть некоторые идеи, которые характерны если не для всех гностических доктрин, то, по крайней мере, для большинства. Вот, например, учение о демиурге. «Демиург» — греческое слово, обозначающее Творца, но поскольку тот мир, в котором мы живем, зол, то всеблагий Бог не мог его сотворить. Этот мир сотворен, по учению гностиков, Демиургом, т. е. божеством низшего порядка или даже неким злым началом (в разных системах по-разному). В некоторых системах гностицизма очень отчетливо выражен дуализм. Это те системы, которые связаны с Востоком, и возникли, как правило, в Сирии, которая граничила с Персией, традиционной страной дуализма. В других системах, в соответствии с платонизмом материя признается не бытием, а таким началом, которое может быть разрушено, аннигилировано, что не так уж опасно; это, так сказать, более оптимистическая система.
Гностики развивали очень сложные фантастические системы, верховное Божественное начало порождало в них целые ряды существ, хотя и божественных, и духовных, но низшего порядка. Эти существа обычно назывались у гностиков эонами (слово «эон» в переводе значит «век»). Но гностические системы — это не отвлеченные рационалистические построения, они разработаны с большим художественным вдохновением, и поэтому такое довольно абстрактное понятие, как век, у гностиков превращается в живое существо, которое активно действует, борется в разных направлениях, нисходит в низшие ярусы бытия, потом опять возвращается туда, откуда пришло, и таких эонов в иных системах получаются целые десятки. Это самая настоящая мифология, совершенно новая, оригинальная, однако, испытавшая явное влияние христианства, включающая в себя какие-то черты христианской Священной истории, а в некоторых случаях гностики не боялись пользоваться также и элементами языческой греко-римской мифологии.
Поскольку мир наш лежит во зле, то все, что к нему принадлежит, тоже входит в эту сферу зла. Поэтому в своей христологии (учении о Христе), гностики, как имеющие отношение к христианству никак не могли обойтись без Христа. В свое учение о Христе они обычно вносят дуализм, разделяя единого Христа на человека Иисуса и высшее существо — Христа, при этом им не известно, что Христос — Сын Бога Вышнего. Христос обычно происходит из каких-то более близких к нашему миру по гностическим системам, эонов. У некоторых гностиков дело дошло до отрицания реальности Боговоплощения — Бог не может воплотиться, это принципиально невозможно, но поскольку Бог все-таки хотел войти в контакт с людьми для того, чтобы научить их, высшее существо принимает личину человека (это очень важно, здесь особенно подчеркнут рационалистический момент в событии Боговоплощения, Христос для них — прежде всего и почти исключительно учитель, в то время как для нас — прежде всего Искупитель). У гностиков, которые отрицали реальность воплощения, сложилось учение, что человек Иисус — это призрачная форма человечества, в которую Богу нужно было облечься для того, чтобы стать учителем людей. Такое учение называется докетизм (от греческого слова — глагола «докео», означающего «казаться»). Согласно ему, человечество Христово — это кажущееся, призрачное человечество. Другие, не отрицая соединения Бога и человека во Христе, говорили, что Бог вселился в человека Иисуса в момент крещения на Иордане, и на Голгофе покинул его. Здесь опять-таки отрицается реальность Боговоплощения, говорится о двух личностях, а не о единой личности Богочеловека, о которой учит Церковь. Некоторые из этих ересей появились довольно рано и засвидетельствованы в Священном Писании Нового Завета, например, ап. Иоанн Богослов в своем I-ом послании говорит: «Не всякому духу верьте», т. е. не всякому учителю духовности верьте, испытывайте таковых, причем, вот как испытывайте: спрашивайте, признает ли он, что Сын Божий пришел во плоти. Можно предполагать, что все учение Евангелия от Иоанна имеет в виду полемику с такого рода еретиками; хотя мы и воспринимаем его, прежде всего, как положительное утверждение, но знаем вместе с тем, что ап. Иоанн был современником этих ересей, и конечно, ставил своей целью бороться с ними.
Церковь ответила на гностицизм целым рядом полемических сочинений, где опровергались гностические учения. Святой Ипполит Римский, Св. Ириней Лионский боролись против этого лжеименного знания, обличенного еще апостолом. Эти святые отцы жили во втором веке, они — современники самых известных гностических учителей. Надо сказать, что в это время еще не было церковной догматики в том виде, в каком мы ее имеем в своих нынешних учебниках. Было очень много проблем, очень многое оставалось нераскрытым. И хотя вера в Церковь была та же самая, что и теперь, — и это инстинктивно чувствовали все, кто защищал истину против еретиков, — но для того, чтобы вера была выражена всем понятными и недвусмысленными словами, понадобились века и целая серия Вселенских Соборов.
Вселенские Соборы — это содержание следующей эпохи Церковной истории. Поэтому мы не должны судить слишком строго тех богословов первых веков, которые впадали в те или иные ошибки, нам гораздо легче, чем им. В частности, возникали неправильные учения о Святой Троице. У гностиков единый Бог разворачивался в целый ряд эонов, и некоторые богословы Церкви, желая опровергнуть гностицизм, который фактически означал многобожие, приходили к тому, что вовсе отрицали Святую Троицу. Такое учение получило название «модализма» — по своему существу, или савеллианства — по имени ересиарха. Модалисты учили, что Святая Троица это единый Бог, который проявляется в трех различных модусах, откуда и название «модализм». Некоторые модалисты понимали это тройственное самораскрытие Бога в чисто историческом плане — сначала Бог раскрывает себя человечеству как Отец, потом, после Рождества Христова, как Сын, и наконец, как Дух Святый. Согласно этому учению получалось, что на Кресте Голгофском страдал сам Отец, и потому последователей его называли патрипассиане, т. е. те, кто учил о страданиях Отца.
Другая неправильность в понимании догмата троичности, которая неоднократно встречается в первые века, — это субординационизм (от лат. «субординацио»), — учение о том, что Сын и Святой Дух — суть служебные орудия Отца, хотя и личные, но все-таки подчиненные и неравночестные Ему. Здесь отрицается единосущие и равночестность трех Ипостасей. К такому заблуждению были особенно склонны богословы, испытывавшие влияние греческой философии, потому что платонизм понимает Божественное начало именно так — в смысле субординации. (Вы знаете неоплатоническую триаду: единое, ум, который ниже единого, и душа, которая еще ниже, чем ум). Нужно отметить и некоторые другие учения, которые были осуждены Церковью. В середине II-го века в Риме появился проповедник, по имении Маркион. Маркион был решительным противником Ветхого Завета, в духе гностического дуализма он утверждал, что Ветхий Завет — это творение некоего злого начала. Маркион поэтому не мог одобрить и Новый Завет в том составе, в каком он уже сложился и был принят Церковью. Маркион объявил, что единственный истинный выразитель христианского учения — св. ап. Павел, поэтому он пересмотрел весь Новый Завет и оставил в нем только послания св. ап. Павла (без Послания к евреям) и Евангелие от Луки. Но и в этих книгах обнаружились места, несогласные с его учением, которые Маркион поспешил выбросить. Он объявил их подложными и заново отредактировал и Евангелие от Луки и послания св. ап. Павла. В наше время приходится вспоминать о Маркионе, потому что и теперь есть люди, которые относятся к Ветхому Завету примерно так, как Маркион, хотя, может быть, и не в такой крайней форме. Посему нужно напомнить, что Церковь решительно осудила Маркиона объявляет вслед за ап. Петром, что «все Писание богодухновенно» (2-ое Послание ап. Петра). Ересь Маркиона имела положительное значение в том смысле, что она ускорила процесс утверждения новозаветного канона, да и ветхозаветного тоже.
Когда апостолы писали свои послания, когда создавались Евангелия, эти книги были предназначены для каких-то конкретных общин, отдельных Церквей, поэтому понадобились усилия, чтобы собрать их воедино. Так, современным исследователям ясно, что ученик ап. Павла — святой Лука, трудясь над «Деяниями Апостолов», излагая дела и проповедь своего учителя, не пользовался апостольскими посланиями, и, хотя они в большей части к тому времени были уже созданы, под рукой у него их не оказалось. Но в течение I века канон, пусть не без некоторых затруднений, более или менее составился. Окончательно, забегая вперед, можно сказать, что канон Нового Завета утвердился только в IV веке, когда новая ситуация позволила выносить решения, обязательные для всей Церкви. Большие споры вызвали такие книги, как «Апокалипсис», не все поначалу включали эту книгу в канон, затем некоторые из посланий, например, 2-ое Послание ап. Петра, которое уже было упомянуто, послание ап. Иакова. С другой стороны, в Новый Завет включались такие книги, которые в настоящее время там не числятся — например, в некоторых рукописях Нового Завета, даже IV века, есть некоторые творения мужей апостольских, самых первых учителей Церкви после апостолов — например, в некоторых случаях встречается 1-ое послание к Коринфянам Климента Римского, одного из римских епископов I века; книга «Пастырь Ерма», которая была составлена в первой половине II века, и некоторыми почиталась как каноническая. И все же, во второй половине II века, т. е. вскоре после появления на исторической арене Маркиона канон в основных чертах установился. Был найден так называемый «канон Муратори» (датируется 70-ми годами II века); он, к сожалению, фрагментарен, в нем есть пропуски, но, судя по сохранившемуся (а сохранилась средняя часть), Римская Церковь уже в то время числила в каноне почти все ныне входящие в него книги.
В конце II века появляется новое лжеучение, которое по имени ересиарха стало называться монтанизм. Если мы обратим взор к современности, то увидим, что в наше время появилось учение такого же толка, это учение Богородичного центра. Монтанисты учили о царстве 3-го завета, завета Духа Святого и притязали быть в состоянии непрерывного вдохновения, пророчествовали, записывали свои пророчества. Оппоненты монтанистов порицали их за то, что они ко всем принятым Священным книгам прибавляют еще множество своей собственной писанины. У них были пророки и пророчицы. Это лжеучение явилось своеобразным протестом против некоторого снижения духовного уровня христиан к концу II века. Как мы знаем, в Апостольской Церкви существовали чрезвычайные дарования духовные (дары пророчества, дары языков и др., о чем рассказывается в посланиях ап. Павла). И вот, монтанисты притязали иметь все эти дарования в полной мере. Поскольку снижался духовный уровень христиан, то встала проблема покаяния. Один из апологетов христианства Тертуллиан, первый великий богослов Западной Церкви сказал такие слова: «Христианами не рождаются, а становятся». Это действительно было так, крещение принималось в зрелом возрасте, причем оно было чаще всего не следствием подчинения традиции (например, семейной или народной), а результатом личного выбора, человек принимал веру и крещение в полной мере, всей душой как смерть ветхого человека и рождение нового. Перед крещением совершалось покаяние: оглашенный, который готовился к крещению, каялся во всех своих грехах, и это означало, что он отрекается от греха и обязуется жить святой жизнью. Первые христиане так и называли себя святыми. Об этом до сих пор есть напоминание в нашей литургии, когда священник возглашает: «Святая святым».