Еврейские художники писали портреты высшего эшелона Центрожида, а еврейские режиссеры снимали фильмы о Ленине и о себе.
А. Ромм (Роом) готовиться к съемкам фильма — «Евреи на земле», а режиссер Дзига Вертов — «Три песни о Ленине», «Ленинская киноправда», «Шагай Совет», — он же по утверждению Солженицына «руководил киносъемкой разорения мощей Сергия Радонежского».
В таком же ключе работали и другие известные режиссеры — Л. Трауберг, Ф. Эрмлер, Ю. Райзман, Сергей Эйзенштейн, о творчестве которого Солженицын заметил — «безответственное вышивание по русской истории, взвинчивание проклятий на старую Россию, с измышленным «кинематографическим аксессуаром»: как будто бы накрыли толпу матросов брезентом для расстрела (и вошло в мировое сознание как исторический факт) да «избиение» на одесской лестнице, какого не было».
Чуть позже эту традицию продолжил Алексей Каплер и его фильмы: «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году». Вспомните, — в этих фильмах фашист Ленин, захвативший власть в России и погубивший миллионы русских, представлен как милый чудаковатый, эксцентричный и гениальный дедушка. Точно таким же чуть позже (и до наших дней) был представлен предавший США ради «своих» Альберт Эйнштейн, загубивший невинно свою дочь; чувствуется в обоих случаях один и тот же подчерк по созданию положительного имиджа…
Советский кинематограф стал мощным орудием пропаганды и лжи. Интересно, что СССР, Советской власти нет уже 15 лет, а современные демократы в России говорят о еврейских режиссерах ставившие многочисленные хвалебные фильмы о захватчиках России — как о великих и выдающихся.
На фоне такого пышного расцвета еврейской культуры в захваченной России Советской властью подавлялась культура коренного захваченного народа — русского. В 1923 г. Советская власть запретила постановку пяти опер в Большом театре, которые признали патриотическими — это такие оперы как «Снегурочка» и «Сказки о царе Салтане».
В эти годы комиссарами Центрожида были целенаправленно убиты такие мыслители как Н.С.Гумилев, Ганин, Таганцев, а из России выгнали многих выдающихся национальных мыслителей, как, например. — Л. П. Карсавина, Н. А. Бердяева, П. А Сорокина, С. Н. Булгакова. Комментируя эти репрессии, Бронштейн-Троцкий подчёркивал гуманитарный характер этой акции, что Советская власть делает доброе дело, иначе власть вынуждена была бы расстрелять этих мыслителей по законам военного времени. Характер преследований был тотальный и крайне подлый, например, когда под вымышленным предлогом захватчики расстреляли мужа Марины Цветаевой поэта Николая Гумилёва, то после этого их 9-летнему сыну, будущему выдающемуся русскому учёному Льву Гумилёву, как сыну врага не дали в школе учебники.
Усталый от преследований Сергей Есенин в декабре 1923 г. писал: «Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живём».
Даже певец Центрожида — М.Горький покинул Россию, чтобы не наблюдать за творившимся кровавым беспределом. И сразу вслед за ним полетели ехидные слова захватчиков — «бывший Главсокол».
А в это время радостные евреи из Белоруссии и Украины активно переезжали в российские города, особенно столичные, пополняя кадры Советских учреждений. Эту тенденцию можно увидеть на примере Москвы: в 1920 г. в ней проживало 28 тысяч евреев, а в 1923 г. — уже 86 тысяч, в 1926 г.—131 тысяча. А при «гонителе евреев» — Сталине в 1933 г. в Москве проживало уже 226 тысяч (С). Темпы, конечно, впечатляют. И это при том, что за годы красного террора и гражданской войны население России сократилось на 13 миллионов, например, количество жителей Петрограда сократилось в более чем три раза.
«И когда впоследствии сотни тысяч евреев переселились в Москву, то на основании «национально-персональной автономии», для них были открыты школы, театры, газеты на еврейском языке за счёт государства… — Ни одна друга этническая группа такой привилегией не пользовалась, хотя в той же Москве было очень много украинцев, грузин, армян», — заметил в своём исследовании Андрей Дикий.
Такой наплыв евреев в города, и их привилегии, не могли быть не замечены другими жителями, которые естественно стали на эту тему шептаться в очередях и на кухне. Появились колкие шуточки — «Роза из Совнархоза, муж Хайки из Чрезвычайки», «Чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого» и т. п. Понимая происходящее, и желая пресечь разрастание народного недовольства, видный демократ-марксист Лурье (который под маской Ларин) советовал своим товарищам во власти, что необходимо предпринять — «Мы не скрываем цифры о том, что в Москве и других крупных городах происходит рост еврейского населения», который «совершенно неизбежен и в будущем», «Нельзя смотреть на эту практику как что-то стыдное, что наша партия замалчивает…
Нужно создать в рабочей среде такое настроение, что всякий, кто выступает с речами против въезда евреев в Москву.., каждый такой человек, вольно или невольно, контрреволюционер». — «А контрреволюционеру — девять грамм свинца, это известно» — комментирует инициативу Лурье Солженицын.
Заканчивая эту радостную картину победившей нации, — стоит отметить, что еврейская молодёжь не имела никаких препятствий для поступления в вузы в СССР в те годы, в отличие от русской. Для русских детей, родители которых были из «бывших» сословий, и даже — если этих родителей уже не было в живых — не имели доступа к высшему образованию. Об этом с горечью вспоминал знаменитый советский академик Д. С. Лихачев («Воспоминания», 1999 г.).
«Светлые» двадцатые годы — ох как нуждаются в трезвой оценке, — пишет А. Солженицын, — Они наполнены были жестокими преследованиями и по классовому признаку, в том числе неповинных детей за прошлую, даже невиданную ими жизнь их родителей…
Также громили в те годы устои и кадры русской науки во многих областях — истории, археологии, краеведении, — у русских не должно быть прошлого.., ни история, ни язык этому народу — «великоросскому» — больше не нужны. В 20-е годы было отменено само понятие «русской истории» — не было такой… Да даже само слово «русский», сказать: «я русский» — звучало контрреволюционным вызовом, это-то я хорошо помню и по себе, по школьному своему детству. Но без стеснения всюду звучало и печаталось:русопяты!». (Это на их Родине – России…)
«Широкий доступ в высшие и специальные учебные заведения привёл к созданию не только кадров врачей, учителей и особенно инженеров и технических работников среди евреев, но и открыл для евреев возможность преподавательской и научно-исследовательской деятельности в университетах и других учреждениях» — пишет в своей книге Г. Аронсон («Еврейский вопрос в эпоху Сталина») (С).
«А русскую интеллигенцию «утюжили» ещё с 1918. В 20-х исключали из ВУЗов уже состоявшихся студентов — по соцпроисхождению: детей дворян, духовенства, чиновников… эти кары не распространялись на евреев как «нацию, угнетённую при царском режиме»: еврейскую молодёжь, хоть и буржуазного происхождения, свободно принимали в ВУЗы; еврею прощалось, что он не пролетарий», — отмечает Солженицын.
Современный еврейский исследователь Г. Шурмак («Новый Мир», № 11, 1994 г.) писал о 20-х — «В студенческих аудиториях тон часто задавали евреи, не замечавшие, что их интеллектуальное пиршество идёт на фоне опустошений в стане основного народа страны» (С).
Исторические, филологические и философские факультеты в университетах захваченной России были упразднены Центрожидом в первую очередь. Затем стали преподавать совсем другую историю и философию. Чего можно было ожидать — когда в Центрожиде председателем «Главнауки» был не учёный, а ленинский комиссар Мартын Мандельштам (под маской — Лядов).
Как формировались кадры для преподавания «новой» истории мы можем увидеть на следующем примере — Юдовский Владимир Григорьевич (1880–1949 гг.) — сын Херсонского лесопромышленника, в 1918 г. председатель Одесского СНК, 1920–1921 гг. секретарь сырдарьинского губкома и член КП (б) Туркестана, с 1923 г. он уже профессор МГУ и читает лекции по истории России.
До сих пор Ленину в гуманитарную заслугу засчитывают Положение ВЦИК от 30 сентября 1918 г. о «Единой трудовой школе» по которому обеспечивалось бесплатное обучение детей с 8 до 17 лет.
Трудно поверить - чтобы Ленин и Бронштейн в самый разгар красного террора и гражданской войны вдруг проводили гуманитарные акции. Во-первых, Центрожид готовил уже новые поколения россиян, которые не должны были оказывать сопротивление Советской власти — новые поколения должны были думать одинаково, по-ленински, поэтому в декабре 1918 г. декретом ВЦИК был разогнан как антисоветская организация Союз учителей России. Старые учителя были не нужны Центрожиду, более того — крайне опасны и вредны.
Кроме того, во-вторых, мы уже видели, как Ленин бился в первой половине 1918 г. над проблемой не желания работать рабочих и их минимальной производительностью труда, — отсюда и «трудовые школы» по воспитанию рабочих «пчёл».
В течение нескольких лет захватчики применяли к российским учёным тактику «кнута и пряника». Как помним из работ Ленина — с самого начала власти Центрожида учёных пытались заставить быть лояльными с помощью продкарточек и голода — результат двоякий: от голода умерло много, но часть перешла на работу к захватчикам. Пик вымирания был во второй половине 1918 г. — начале 1919г.
С августа 1918^г. Ленин стал демонстративно помогать лояльным к захватчикам учёным материально, — добавочными пайками. 31 января 1920 г. в Советской России состоялось открытие Дома учёных. «Это происходило на фоне полного, с арестами учёных, разгрома русской исторической и философской наук» — отмечал Солженицын.
В 1921 г. ВЧК расстреляла большую группу петербургской интеллигенции по делу «Петроградской боевой организации». По данным исследователя истории России из Германии Эллы Грайфер до 1924 г. Центрожидом было расстреляно 6000 профессоров и преподавателей, 9000 докторов, 355 000 интеллигентов и ремесленников. Эти расстрелы русской интеллигенции носили характер Холокоста — ликвидационный и как мера устрашения для оставшихся в живых.
Этот фашизм, как мы помним высказывания К. Маркса, был заложен в самых глубинах марксизма и неоднократно декларировался ещё до его кровавого осуществления.
«Обратим внимание на революционный энтузиазм и решимость еврейских коммунистов — замечает Элла Грайфер — Эта революционная элита на полном серьёзе заявляла устами Франца Коритшонера из коммунистической партии Австрии: «Лгать и воровать, даже убивать во имя идеи — это требует мужества, требует величия».
Григорий Зиновьев в 1917 г. заявил «от 90 до 100 миллионов советских русских пойдут за нами. А что до остальных — сказать вам нечего. Они должны быть уничтожены». Аналогично выразился и Моисей Володарский: «Интересы революции требуют физического уничтожения буржуазии…».
Как мы видели по их кровавым делам — уничтожению подверглись все слои российского общества.
Стоит отметить одну гуманитарную акцию Центрожида, когда тех интеллигентов, которые не успели вовремя удрать из захваченной России или не имели возможности это совершить — и красные комиссары не хотели их расстреливать — жалели, то их Центрожид в 1921–1922 гг. организовал принудительную массовую высылку за пределы Советской России. Существуют данные, что Россию всего покинуло с 1917 г. около 2-х миллионов человек, в подавляющем большинстве — русские. В Париже остановилось 400 тысяч, много проживало также в Харбине, Берлине, Праге.
При этом стоит отметить, что и проигравшие и уцелевшие в Гражданской войне русские офицеры и бежавшая российская интеллигенция чувствовали себя за границей, на чужбине не уютно, чужаками, трудно адаптировались к новым условиям жизни вне Родины, — в отличие от евреев, которые и в Стамбуле, и в Париже, и в Лондоне и в других городах и странах чувствовали себя как дома, имея всестороннюю поддержку местной еврейской общины и ценный тысячелетний опыт успешной жизни среди других народов.
Что оставалось вынужденным русским эмигрантам? Десятки раз анализировать — почему проиграли, потеряли свою Родину и свой народ; пить водку — вспоминая березки, и в страшной тоске петь:
«Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводила с ума…
В темных оврагах стояла вода…
Боже, какими мы были наивными!»
Неудивительно, что русские эмигранты вели себя на чужбине очень скромно и неуверенно, что и позволило известному еврейскому сионисту Жаботинскому с бравадой заявить — «Впрочем, и свободные, западные русские (белые иммигранты) в этом деликатном пункте храбростью не блещут…»(С).
Ещё более кровавую борьбу Центрожид развернул против церкви. И эта борьба имела глубокий идеологический смысл. После объявление К. Марксом прессы Богом, церковь любого исповедания стала для марксистов конкурентом за умы людей, «масс».
А после захвата власти в России силовыми, властными методами было легко добиться монополии над умами миллионов российских граждан, которые после зомбирования комиссарами фактически становились своеобразными рабами — миллионы необразованных россиян введенные в некий экстаз ложными установками о Коммунизме и его врагах выполняли цели, поставленные Центрожидом — рушили православные храмы, расстреливали русскую интеллигенцию, уничтожали миллионы казаков, крестьян и все высшие и средние сословия России.
Центрожид упорно шёл к этой монополии над умами и гнобил христианскую церковь с самого начала захвата власти. После проигрыша войны с Польшей в 1920 г. Советская власть вдоволь сорвала всю злость и горечь поражения на католических храмам и священниках — около 1500 католических храмов было разрушено, а все католические священники были названы польскими шпионами, многие сотни их были расстреляны и сосланы Центрожидом в советские концентрационные лагеря.
Ещё большей расправе подверглись православные священники, потому что они были одной из главных духовных основ захваченного народа, захваченной страны. Солженицын:
«Все Двадцатые годы добивали насмерть священство. Нечего и говорить, что священство было — сгущённый во многих поколениях русский национальный тип…».
После расправы с русской интеллигенцией в 1921–1922 гг. Центрожид с особым упорством уничтожал православную церковь до 1924 года, а после смерти Ленина это фашистское дело продолжил «большой друг и соратник» Ленина — Сталин.
Через три месяца после захвата власти, когда стало ясно, что патриарх Тихон не поддержал захватчиков, — Центрожид 20 января 1918 г. издал декрет против церкви — «О свободе совести, церковных и религиозных обществах».
В конце 1917 г., издеваясь над православными священниками, захватчики, играя в свою любимую «демократию», стали назначать в приказном порядке православных священников дружинниками в ночное дежурство по борьбе с грабителями и бандитами. «Уже в декабре 1917 г. рабочие-строители Кронштадтской крепости не выдержали и протестовали, — отмечает в своём исследовании Солженицын, — их резолюцию поместили «Кронштадтские известия»:
«Мы, мастеровые и рабочие, на общем собрании сего числа (28 декабря), обсудив вопрос по поводу назначения православных священников на очередное дежурство милиционеров, усматриваем, что ни один еврейский раввин, магометанский мулла, римско-католический ксёндз и немецкий пастор, кроме православных священников, Исполнительным Комитетом Совета Рабочих и Солдатских депутатов почему-то назначен, для несения милицейской должности, не был. Очевидно, весь Исполнительный Комитет состоит исключительно из иноверцев…»
Рабочие Кронштадта были правы, хотя большевиками (иноверцами) двигала не религиозная ненависть, а осмысленная борьба с конкурентом по влиянию на людей.