Через несколько дней еще одна корова была убита в маленькой деревушке на холме, в нескольких сотнях ярдов от бунгало. Здесь снова оказалось, что корова убита внутри дома, дотащена до двери и частично съедена.
Примерно в десяти ярдах перед дверью находился заново сложенный стог сена шестнадцати футов высотой, сооруженный на поднятом от земли на два фута деревянном помосте.
О новом происшествии нас известили рано утром, поэтому, имея целый день впереди, мы соорудили махан [* Махан - платформа из сучьев или досок, устраиваемая на дереве для охоты; у русских охотников - засидка, лабаз], и я уверен, что он был не только самым замечательным, но и самым искусным из всех, которые только делались для подобных целей.
Мы начали с того, что разобрали стог и вокруг помоста воткнули в землю много шестов. На этих шестах соорудили еще один помост, выше первого на четыре фута. Весь каркас, кроме пространства между землей и нижним помостом, обернули проволочной сетью с двухдюймовыми ячейками. Затем небольшие охапки сена мы всунули в ячейки сетки и еще немного разбросали вокруг стога и под помостом, совсем как это было до начала нашей работы. Один из совладельцев стога, отсутствовавший несколько дней и вернувшийся, когда мы уже доделали наше сооружение, не поверил, что стог кто-то трогал, пока сам не ощупал его кругом и ему не показали другой, который мы сложили из неиспользованного сена на ближнем поле.
Как только солнце начало садиться, мы проползли через отверстие, оставленное в сетке, и попали в махан, тщательно закрыв за собой вход. Ибботсон несколько меньше меня ростом, поэтому он занял верхний помост, и, когда мы устроились поудобнее, каждый из нас сделал по небольшой дырке, через которую можно было бы стрелять. Но сообщаться друг с другом, когда появится леопард, мы не могли и поэтому условились, что тот из нас, кто первый увидит зверя, будет стрелять. Была яркая, полная лунного света ночь, электрический фонарь был не нужен.
После вечерней трапезы долетавшие из далекой деревни звуки стихли, и около десяти часов я услышал, что леопард спускается с горы, высившейся позади нас. Придя к стогу, он остановился на несколько минут и затих, потом начал ползти под помостом, на котором я сидел. Находясь как раз подо мной - нас разделял один слой досок, - он остановился на минуту, показавшуюся мне весьма длинной, затем продолжал ползти дальше; и только я приготовился, ожидая, когда он покажется из-под платформы в трех или четырех футах от дула моего ружья, как прозвучал резкий скрип с верхнего помоста. Леопард бросился вправо, где он мне не был виден, и исчез на горе.
Обе ноги Ибботсона свело судорогой, и, меняя позу, чтобы облегчить очень острую боль, он повернулся. Вот отчего в критический момент раздался скрип досок. Очевидно, леопард был слишком напуган и больше уже не возвращался к туше ни в эту, ни в следующие ночи.
Двумя днями позже еще одна корова была убита в нескольких сотнях ярдов выше рудрапраягского базара. Владелец этой коровы жил одиноко в стоящем в отдалении однокомнатном домике, разделенном простой перегородкой на кухню и жилое помещение. Как-то ночью он проснулся, услышав шум в кухне, наружную дверь которой он забыл запереть. Немного погодя через широкую щель в тусклом свете луны, проникавшем через открытую дверь, он увидел леопарда, пытавшегося оторвать одну из планок перегородки.
Долго человек лежал, обливаясь потом, в то время как зверь старался оторвать то одну, то другую планку. К счастью, не найдя в перегородке слабого места, он ушел из кухни и убил корову, привязанную около пристройки. Потом порвал веревку, которой она была привязана, оттащил корову на короткое расстояние и, вволю наевшись, оставил ее лежать под открытым небом.
На самом краю спуска с горы, примерно в двадцати ярдах от места, где лежала убитая корова, стояло сильно разросшееся дерево; на его верхних суках был сложен стог сена. На этом естественном махане у обрыва в несколько сот футов над расстилавшейся внизу долиной мы с Ибботсоном и решили сесть в засидку.
Чтобы помочь нам, правительство несколькими днями раньше послало капкан. Этот капкан длиной в пять футов и весом в восемьдесят фунтов был самой страшной штукой такого рода из всех мною виденных. Его челюсти имели острые трехдюймовые зубья, посаженные по длине на протяжении двадцати четырех дюймов, они приводились в действие двумя мощными пружинами, требовавшими усилий двух человек, чтобы их раскрыть.
Оставив труп, леопард направился по дорожке через поле шириной около сорока ярдов по трехфутовой меже и через другое поле, граничащее с густыми колючими зарослями, покрывающими гору. В месте, где эта трехфутовая межа отделяла верхнее поле от нижнего, мы установили капкан и для большей уверенности в успехе посадили с обеих сторон дорожки несколько колючих кустов. К одному концу капкана была прикреплена короткая, толщиной в полдюйма цепь, кончающаяся кольцом диаметром в три дюйма; через кольцо мы пропустили и вбили в землю крепкий кол, закрепив капкан цепью на месте.
Когда все эти приготовления были закончены, Джин Ибботсон вернулась в бунгало с нашими людьми, а ее муж и я влезли на стог. Укрепив перед собой небольшую палку и подвязав к ней сено, чтобы это "сооружение" служило ширмой, мы устроились поудобнее и принялись дожидаться появления леопарда. Мы были вполне уверены, что на этот раз он попадется.
Вечером появились свинцовые тучи, распростершиеся по всему небосклону. Луна должна была подняться не раньше девяти часов; значит, теперь понадобится электрический фонарь; волей-неволей придется зависеть от него. Фонарь был тяжелый и нескладный, а так как Ибботсон настаивал, чтобы стрелял я, мне и пришлось потрудиться, прикрепляя его к штуцеру.
Спустя час после наступления темноты волны гневного рева известили нас о том, что леопард попался в капкан. Я зажег фонарь и при свете его увидел леопарда, вставшего на дыбы. Капкан висел на его передних лапах. Я наспех выстрелил; пуля 450-го калибра ударила в звено цепи и разорвала ее.
Освободившись от кола, леопард рванулся и большими прыжками двинулся вдоль поля, таща капкан перед собой. Мы с Ибботсоном стреляли ему вслед, но промахнулись. Пытаясь перезарядить штуцер, я что-то сдвинул в фонаре, и свет потух.
Слыша рев леопарда и наши четыре выстрела, люди на рудрапраягском базаре и в соседних деревнях выскочили из своих домов. Неся фонари и сосновые факелы, они со всех сторон обступили домик, где была убита корова. Кричать им, чтобы они посторонились, было бесполезно. Они производили так много шума, что не могли бы нас услышать. Поэтому, держа штуцер наготове, я начал слезать с дерева - довольно опасное предприятие в темноте, а Ибботсон в это время зажег керосиновую лампу, которую мы взяли с собой в махан.
Спустив мне лампу вниз на веревке, Ибботсон слез на землю, и мы отправились в том направлении, куда ушел леопард. На полдороге вдоль поля находился бугор - выступ скалы. Мы приблизились к нему, Ибботсон высоко над головой держал тяжелую лампу, я шел рядом со вскинутым ружьем. За выступом скалы оказалась небольшая впадина; там, припав к земле, вызывающе глядя на нас и рыча, лежал леопард. Спустя несколько минут после того, как моя пуля размозжила ему голову, мы были окружены экзальтированной толпой, буквально танцевавшей от восторга вокруг тела врага, так долго приводившего их в ужас.
Передо мной лежал весьма крупный самец леопарда, прошлой ночью пытавшийся сломать перегородку, чтобы добраться до человека. То, что хищник уничтожен в районе, где были убиты десятки людей, конечно, представляло достаточные основания, чтобы считать мертвого леопарда людоедом. И все-таки я не мог заставить себя поверить, что это лежит то самое животное, которое промелькнуло передо мной в ту ночь, когда я сидел в засидке около трупа женщины. Правда, ночь была темная, и я лишь смутно видел вырисовывавшийся абрис леопарда; пусть так, но все равно я был убежден, что животное, труп которого сейчас радостно хлестала окружившая толпа, - не людоед.
С Ибботсоном впереди, сопровождаемые людьми, несшими тело леопарда, и толпой в несколько сот человек мы направились через базар к бунгало.
Спускаясь с горы позади процессии, я был единственным во всей толпе, который не верил, что людоед-леопард из Рудрапраяга мертв. Я думал о случае, происшедшем дома, невдалеке от нашей зимней резиденции, когда я еще был маленьким мальчиком. Много лет спустя я нашел этот случай в книге под названием "Храбрые поступки" или, быть может, "Самые храбрые поступки". Случай произошел с двумя людьми- одного звали Смитом, он служил в гражданском отделе, другого - Бредвуд, из лесного департамента. Однажды темной грозовой ночью в дожелезнодорожные времена они путешествовали на dak-gharry [* Dak-gharry - почтовый фургон] из Морадабада в Каладхунги и на изгибе дороги наскочили на дикого слона. Слон, убив кучера и двух лошадей, перевернул gharry. У Бредвуда было ружье, и пока он доставал его из футляра, складывал и заряжал, Смитов взобрался на gharry и вытащил один неразбитый фонарь из его гнезда. Потом, держа тускло мерцавший светильник над головой, он двинулся на слона и осветил его, чтобы Бредвуд мог точно выстрелить. Понятно - между диким слоном и леопардом разница велика; но если даже так - мало найдется таких, кто спокойно пойдет на обезумевшего от боли леопарда, неся лампу над головой, когда его безопасность зависит только от пули товарища. Наш леопард, как мы выяснили потом, уже вытащил лапу, удерживающуюся только на тонкой полоске кожи.
Этой ночью, в первый раз за много лет, любой дом на базаре был открыт, женщины и дети толпились у своих дверей. Мы медленно продвигались вперед, так как каждые несколько ярдов леопарда приходилось опускать вниз, чтобы дети могли обступить его и получше рассмотреть. В конце длинной улицы наш эскорт отстал, и леопард с триумфом был внесен нашими людьми в бунгало.
Мы с Ибботсоном вернулись в бунгало после того, как умылись в моем лагере; за обедом и после него мы приводили аргументы за и против того, что убитый леопард является людоедом. В конце концов, не убедив друг друга, мы остановились на следующем: поскольку Ибботсону нужно было ехать назад на работу в Паури, а я был утомлен долгим пребыванием в Рудрапраяге, мы проведем следующий день, освежевывая леопарда и высушивая его шкуру, а послезавтра снимем лагерь и отправимся в Паури.
С раннего утра до позднего вечера люди, все время сменяясь, приходили из ближних и дальних деревень, чтобы поглядеть на леопарда. Большинство опознавало животное и считало его людоедом. Поэтому убеждение Ибботсонов, что они правы, а я ошибаюсь, все время росло. Однако по моей просьбе Ибботсон сделал мне две уступки: он лишний раз предупредил народ, чтобы все имели в виду мои сомнения и не ослабляли мер предосторожности, во-вторых, он наказал воздержаться от телеграммы правительству об уничтожении людоеда.
Этой ночью мы рано пошли спать, так как предполагали отправиться следующим утром как только рассветет. Я встал, когда еще было темно, и ел Chota hazzi [* Chota hazzi - легкое блюдо, которое едят спозаранку], как вдруг услышал голоса на дороге. Это было совсем необычно, и я окликнул людей, чтобы выяснить, что они там делают в столь неурочный час. Увидев меня, четыре человека поднялись по тропинке к лагерю; оказалось, их послал патвари передать мне, что одна женщина убита людоедом на той стороне реки, на расстоянии примерно одной мили от Чатвапайпальского моста.
ОХОТНИКИ, ЗА КОТОРЫМИ ОХОТЯТСЯ
Я пришел в бунгало, когда Ибботсон только что отодвинул задвижку у двери, чтобы пропустить человека с чашкой чаю. Выслушав меня, он заявил, что отложит свой поход в Паури, после чего мы сели на кровать Джин, разостлав на коленях большую карту, пили чай и обсуждали наши планы. Ибботсона ждала крайне важная работа в его управлении в Паури, и он мог еще остаться самое большее на двое суток. Я телеграфировал в Найни-Тал накануне, предупреждая, что возвращаюсь домой по железной дороге через Паури и Котдвару, эту телеграмму я аннулировал и решил вернуться домой пешком той дорогой, которой сюда пришел. Когда все было улажено и деревня, где убита женщина, найдена на карте, я пошел в лагерь сказать моим людям об изменении планов, о том, чтобы они уложились и последовали за нами в сопровождении четырех человек, пришедших с вестью о происшествии.
Джин должна была остаться в Рудрапраяге, поэтому после завтрака мы с Ибботсоном отправились на двух его лошадях - арабском скакуне с побережья [* "Скакун с побережья" (Gulf Arab) - одна из лучших конских пород - "арабская лошадь с побережья Персидского залива"] и английской кобыле, двух наиболее устойчивых на ногах животных, на которых мне когда-либо посчастливилось ездить верхом.
Мы взяли с собой ружья, плитку для приготовления пищи, бензиновую лампу, немного провианта и отправились в сопровождении одного из ибботсоновских слуг, ехавшего на взятой во временное пользование лошади, навьюченной кормом для всех лошадей.
Остановились у Чатвапайпальского моста. Этот мост не был закрыт в ту ночь, когда мы убили леопарда, в результате чего людоед перешел через реку и достиг своей цели - схватил человека в первой же деревне, куда пришел.
Около моста нас встретил проводник. Он повел нас на очень крутой гребень горы, вдоль покрытого травой склона и далее вниз в глубокое и густо поросшее деревьями ущелье с небольшим ручьем, текущим по его дну. Здесь мы увидели патвари и около двадцати человек, стороживших труп.
Убитая была здоровой, крепкой и очень красивой женщиной, восемнадцати или двадцати лет. Она лежала вниз лицом, руки по бокам. На ней не оказалось и признаков одежды - все было сорвано, и она была вылизана леопардом с головы до ног. На горле виднелись четыре большие раны следы его зубов. Мяса было съедено немного, всего несколько фунтов в верхней части туловища и столько же в нижней.
Барабанный бой, который мы слышали, пока поднимались на гору, производили люди, стерегшие труп. Так как было около двух часов пополудни и, по всей вероятности, леопард не мог находиться где-нибудь поблизости, мы направились в деревню приготовить для себя чаю, взяв с собой патвари и сторожа.
После чая мы вышли посмотреть на дом, где была убита женщина. Он имел одну комнату, был построен из камней и находился посреди полей, расположенных уступами, площадью в два или три акра. В доме жили жена, ее муж и их шестимесячный ребенок.
За два дня до происшествия муж отправился в Паури дать свидетельские показания по земельному спору и оставил дом на своего отца. В ночь убийства женщина, нянчившая своего ребенка, после того как они со свекром поужинали, и пришло время ложиться спать, передала сына старику, отомкнула дверь и вышла наружу по естественной надобности (я уже упоминал о том, что в домах у наших горцев соответствующие санитарные удобства отсутствуют).
Когда дедушка взял от матери ребенка, тот начал плакать, так что даже если и раздался какой-либо звук снаружи, то свекор вряд ли его слышал. Я же уверен, что никакого шума не было. Ночь выдалась очень темная. Подождав несколько минут, старик позвал женщину и, не получив ответа, повторил оклик. Потом он вскочил, быстро захлопнул дверь и задвинул засов.
Дождь шел с раннего вечера, и нетрудно было восстановить все, что произошло. Вскоре после того, как дождь прекратился, леопард, появившийся на поле со стороны деревни, притаился, припав к земле за скалой, примерно в тридцати ярдах слева от двери дома. Здесь на некоторое время он залег, возможно прислушиваясь к разговору между людьми. Когда женщина открыла дверь и присела справа от нее вполоборота спиной к леопарду, тот в это время начал огибать скалу с другой стороны, покрыв двадцать ярдов, отделяющих его от угла дома, ползком на животе; затем, прокравшись вдоль стены, схватил женщину сзади и оттащил к скале. Здесь, когда она уже была мертва, леопард, возможно услышав тревожный оклик старика, поднял ее и, высоко держа в зубах так, что никаких следов от ее рук или ног не осталось на мягкой, недавно вспаханной земле, понес свою добычу по первому полю вниз через трехфутовую межу и дальше через другое поле, кончавшееся двенадцатифутовым обрывом, выходившим на хорошо протоптанную дорогу. Не выпуская из пасти свою ношу, весившую около семидесяти килограммов, леопард спрыгнул вниз. Приземлившись после прыжка с двенадцатифутовой высоты, он удержал все тело женщины на весу! Перейдя тропу, леопард устремился вниз по горе и, пройдя еще полмили, остановился и сорвал одежду со своей жертвы. Отъев немного мяса, он оставил ее на изумрудно-зеленой траве маленькой прогалины, в тени дерева, образовавшего своими ветками вместе с ползучими растениями подобие свода.
Около четырех часов пополудни мы спустились вниз и засели в засаде около мертвой женщины, захватив с собой бензиновую лампу и фонарь для ночной охоты.
Леопард, вероятно, слышал, как шумели жители деревни при розысках женщины и позже, когда они стали стеречь ее труп. Следовательно, если зверь вернется к своей жертве, то будет очень осторожен. Поэтому, решив сделать засаду в некотором отдалении от убитой, мы выбрали для этой цели дерево примерно в шестидесяти ярдах в стороне, на холме, откуда хорошо было видно всю прогалину.
Это дерево - невысокий дуб - росло у подножия холма, с правой стороны. После того как мы спрятали в маленьком углублении керосиновую лампу и прикрыли ее сосновыми веточками, Ибботсон сел в засаду в развилке дерева, откуда очень хорошо было видно убитую, а я, повернувшись к нему спиной, сидел лицом к холму. Ибботсон должен был стрелять, а я обеспечивать нашу безопасность. Так как электрический фонарь не действовал, - возможно, перегорели батареи, - мы решили сидеть до тех пор, пока Ибботсон будет в состоянии что-нибудь различать; потом мы зажжем лампу и пойдем назад в деревню, куда, как мы надеялись, уже пришли наши люди из Рудрапраяга.
У нас не было времени, чтобы произвести разведку окрестностей, но жители сообщили, что к востоку от того места, где лежал труп, имеются очень густые джунгли, туда, они уверены, скрылся леопард. Если он появится со стороны джунглей, Ибботсон увидит зверя задолго до того, как тот достигнет прогалины, и у Ибботсона будет возможность сделать удачный выстрел, так как его ружье было оборудовано оптическим прицелом, который не только помогал точно прицелиться, но еще давал дополнительных полчаса охоты, в чем мы убедились на опыте. Когда минута солнечного света приобретает столь большое значение, проводя грань между успехом и неудачей, смещение фактора света во времени крайне важно.
Солнце садилось за высокие горы на западе, и несколько минут мы уже были в тени, как вдруг каркер, испуская лающие звуки, ринулся с той стороны горы, где, как нам говорили, находятся непроходимые джунгли. На уступе олень немного задержался, потом, "полаяв" на месте, скрылся на противоположной стороне, и звуки затихли вдалеке.
Несомненно, каркер был потревожен леопардом, и хотя вполне возможно, что в этой местности могли быть другие леопарды, все-таки надежды мои возросли; когда же я, обернувшись, посмотрел на Ибботсона, то увидел, что и он был начеку, потому что держал ружье обеими руками.
Свет начал постепенно блекнуть, но все еще было достаточно хорошо видно, чтобы стрелять без помощи оптического прицела. Вдруг сосновая шишка, задетая где-то вверху, ярдах в тридцати от нас в низких зарослях, перекатываясь, слетела с холма и стукнулась о дерево рядом с моей ногой. Леопард появился и, может быть, чувствуя что-то неладное, подкрадывался так, чтобы из безопасного места на горе можно было разглядеть все поблизости от его добычи. К несчастью, он приближался к трупу по прямой линии мимо дерева и, хотя моя фигура не выделялась и я мог остаться незамеченным, он, наверное, увидел бы Ибботсона, сидевшего в развилке ветвей.
Мы услышали, что леопард осторожно приближался к дереву, но в это время я уже не мог стрелять - света не хватало, бесполезным стал и оптический прицел Ибботсона. Пришло время действовать, поэтому я попросил Ибботсона занять мое место, пока я зажгу лампу. Эта лампа была сделана в Германии и называлась "петромакс", она давала очень яркий свет, но со своим вытянутым корпусом и длинной ручкой по конструкции не подходила для использования в джунглях.
Я несколько выше ростом Ибботсона, и поэтому сказал ему, что нести лампу следует мне, но мой друг возразил: он прекрасно управится с этим делом сам и, кроме того, склонен полагаться на мою винтовку больше, чем на свою. Так мы отправились в путь: Ибботсоп ведущим, а я за ним, держа оружие обеими руками.
Отойдя ярдов на пятьдесят от дерева и карабкаясь по скале, Ибботсон поскользнулся, причем корпус лампы сильно стукнулся о камень, а калильная сетка свалилась вниз. Полоска голубого пламени, выходящая из сопла и направленная на бензиновый резервуар, давала достаточный свет, чтобы видеть, куда ставить ноги. Но теперь возникал вопрос, как долго мы сможем пользоваться даже этим огнем. Ибботсон был того мнения, что лампу можно нести еще три минуты, прежде чем она разорвется. Три минуты, за которые надо подняться на полмили по крутому склону оврага, когда приходится каждые несколько шагов менять направление, чтобы обойти громадные выступы скал и кусты колючего кустарника. Возможно, нас преследовал леопард - так оно фактически и было, как мы позже выяснили, - и все это создавало ужасающую перспективу.
В человеческой жизни бывают моменты, которые, как бы давно они ни произошли, никогда не изгладятся из памяти. Карабканье в темноте на эту гору было для меня одним из таких моментов.
Когда мы достигли дорожки, наши треволнения еще не кончились, так как идти все еще было трудно - вся дорожка была покрыта пометом буйволов; кроме того, мы не знали, где наши люди. То скользя, то спотыкаясь о невидимые препятствия, мы наконец дошли до каких-то каменных ступеней, которые начинались вправо от дорожки. Поднявшись по ним, мы оказались в небольшом дворике, в глубине которого виднелся дом. Подойдя и услышав бульканье кальянов, мы постучали в дверь и крикнули, чтобы нам открыли. Никакого ответа не последовало. Тогда я вытащил коробку спичек, встряхнул ее и закричал, что если дверь сию минуту не будет отперта, я подожгу соломенную крышу. Тут из дома раздался встревоженный голос меня просили не поджигать дом, уверяя, что дверь немедленно будет открыта. Минутой позже внутренняя дверь и вслед за нею внешняя открылись; двумя большими шагами мы прошли внутрь дома и сейчас же захлопнули внутреннюю дверь, придерживая ее нашими спинами.