- Это чепуха! - Константин мрачно отворачивается от громадной площади, полученной после этих вычислений, и в раздумье оттягивает пальцами нижнюю губу. - Ведь это что же! Ведь это вроде "Пейте чай Высоцкого".
На Киевской улице, на глухой боковой стене одного трехэтажного дома, висит черно-оранжево-зеленая реклама чая, занимая стену от крыши до земли. Трехэтажное полотнище раскрашенного железа видно на всю улицу... Нет, такого змея, если его кто и построит (не мы, конечно!), то все равно не удержать. Даже солдатам не удержать.
Значит, нам не летать... Константин подавлен: столько хлопот, чтоб вернуть "опытного", а все зря...
- Погоди! - Глаза его вдруг светлеют, округляются. - А откуда мы знаем, что наш желтый был как раз для Стаканчика? Может, он ему велик был? Может, этот змей и двух таких Стаканчиков поднял бы! И трех... Это что значит? Это значит, "Пейте чай..." наполовину можно уменьшить. Или в три раза. И все равно он нас поднимет! Понимаешь?
И Константин уже не может остановиться - посидеть, помечтать, как полетим. Нет, скорее к проверке, к делу, к полету!
Он вытаскивает из-под кровати синего, старенького, с белой заплатой на боку змея. Синий в два раза меньше желтого "опытного", и это хорошо. Поднимет ли такой Стаканчика? Костя не делает для капитана кабины или рубки, нет, просто ниткой привязывает его за талию к перекрестию дранок.
Мы выходим на улицу. И что же, синий с заплатой летит!
- Ты видишь? Ты видишь? - Костька смеется от радости. - В два раза меньше, а поднимает! А если еще второго Стаканчика? Тогда это будет в четыре раза...
Второго капитана у нас нет, но есть кусочек кирпича, по весу примерно такой же, как деревянный Стаканчик. Мы засовываем его между подбородком капитана и дранкой, и Стаканчик с расставленными руками, будто балансируя врученной ему тяжестью, отправляется в полет.
Нет, не летит, да как не летит - совсем, словно мы дали держать капитану не осколочек величиной с половину мизинца, а целый кирпич! Змея нельзя оторвать от земли. Привяжи мы к нитке утюг - и то, пожалуй, лучше было бы. Это загадочно...
- Неправильное распределение тяжести! - говорит Константин откуда-то вычитанную фразу. - Часть груза надо на хвост.
- Как на хвост?
Вместо ответа он отрывает половину мочального хвоста и, отобрав у Стаканчика кирпичинку, привязывает ее к хвосту.
Змей поднимается, раскачивая кирпичинку, как маятник. Летит плохо, тяжело, но все же это не утюг. А на хорошем ветре он, может, и возьмет лучше... Но почему это именно Костька сообразил? Подумаешь!
- Сжульничал - вот и полетел! - говорю я. - Хвост-то наполовину оборвал. А не оборвал бы, и не полетел...
- А зачем нам пустой хвост, что в нем толку? А тут, по крайней мере, у хвоста дело будет, груз будет нести.
- Какой груз?
Костя перестает подергивать нитку, и старый, усталый змей, обрадовавшись, что не надо больше тащить на себе ни капитана, ни кусок кирпича, ложится животом на теплую пыль мостовой.
Константин не знает, что ответить, в то время как мне все более становится ясным, что никакого груза на хвосте того змея, на котором мы полетим, не будет.
- Ну, сделаем две кабины, - наконец говорит Костя. - Одна - наверху, на дранках, а вторая - на хвосте.
Я сразу представляю себя в этой нижней кабине: крутится, вертится кругом один воздух. Страшно! То ли дело в верхней! Тут и дранки, и путы, и защита от ветра, и не болтает. А ведь хвосты, бывает, и отрываются...
- Только, чур, я в верхней! - быстро говорю я.
- Там посмотрим.
- Нет, не посмотрим! Я в верхней. Я первый сказал!
- Мне ведь управлять надо будет, - подумав, говорит Константин. - А как с хвоста управлять?
Я отламываю от засохшей колеи, которая протянулась по нашей Николо-Завальской улице, тяжелый ломоть влажно-вязкой, с металлическим блеском земли и маленькими кусочками начинаю бомбардировать первый попавшийся забор. Это делается и в минуту радости, и горя, и раздумья.
- А как ты будешь управлять? - весело-ехидно спрашиваю я. - Чем? Какой штукой управлять?
Константин, не отвечая, начинает сматывать старого летуна. Стаканчик, лежа на змее, как в лодке-плоскодонке, плывет по пыльной мостовой; сзади, последним, попрыгивая по пыли, тащится осколок кирпича. Да Косте и нечего ответить. И, чтобы доконать "управителя", я добавляю:
- Ведь тот змей-то тоже на привязи будет. Как же управлять? Отцепился от веревки и полетел? Вроде куроедовского, что на террасу упал, да?
Но Константин, пока сматывал змея, приготовил ответ.
- Куроедовский да и всякий змей потому и обрывается, что не может управляться, - говорит он. - Если бы змей мог стать поменьше, то и ветер бы на него меньше давил и нитка бы выдержала, не оборвалась...
- Ты что?! - Я даже отступаю. - Как это поменьше?
- А как паруса на корабле. Если ветер сильный, то часть парусов матросы убирают. Что, не помнишь, что ль, в "Натуралистическом путешествии"?
Против этой много раз читанной и любимой книги, конечно, не возразишь, но все же парус можно сложить или уменьшить, а как же тут? Константин видит на моем лице недоверие и говорит примирительно:
- Это надо еще подумать. Надо к Графину Стаканычу сходить.
Графин Стаканыч, Графин Стаканыч!.. Я и забыл! С этим оборвавшимся куроедовским змеем столько событий за вчерашний и сегодняшний день, что я и забыл...
Быстро, задыхаясь, рассказываю Косте о вчерашнем утреннем разговоре со столяром: о проданном столе, об обнаруженном тайнике, о золоте, о письмах... Нет, не в этом столе, а раньше. А в этом - ничего не известно...
Не сговариваясь, мы молча влетаем в дом, бросаем под кровать змея и бегом, опрометью к Графину Стаканычу... Что же! Что же они нашли там?..
22. "НАШИХ БЬЮТ!"
Дома мы его не застали. Он мог быть в трактире, у генеральши, у новых заказчиков. Но мог быть и там, где мы хотели бы, чтобы он был у Бурыгиных, у стола.
Однако как же идти в чужой дом, да еще к этому Цветочку?
- А мы скажем... - Константин оправлял поясок на синей сатиновой рубашке, будто готовясь идти к Бурыгиным. - Да, скажем, что мы не к ним, а к Ефиму Степановичу, к столяру. У нас к нему дело, вот потому и пришли...
Через две-три минуты, тяжело дыша от бега, мы уже входили в распахнутые ворота лесного склада Бурыгина. (Мы нарочно, чтобы не стучаться в калитку, побежали дальним путем - через складские ворота.) Плотный, коренастый хозяин в выгоревшем черном картузе вместе с рабочими, обутыми в лапти мужиками, "кантовал" только что привезенные бревна. Здоровым сосновым колом с содранной нежно-желтой корой он вместе с другими поддевал снизу бревно и, действуя колом, как рычагом, перекатывал бревна в общую кучу.
Мы знаем его: к нему первому мы и все близживущие змеевики идем весной за дранками. Долго копаемся в длинной, саженной, связке и, вытянув три штуки, протягиваем Андриану Кузьмичу две копейки. Он по-простецки опускает медяк в карман и машет нам рукой, что значит: "Идите!", потому что всегда хочется вернуться и еще покопаться в связке, - может, там дранки получше отобранных есть.
- Вы чего? - спросил он сейчас, заметя наш спешащий, срочный вид.
- Столяр Ефим Степанович не у вас? - солидно, с озабоченным видом осведомился Костя.
- Там он. - Хозяин махнул рукой на дом и, вытерев картузом пот со лба, опять взялся за сосновый кол.
Вот это замечательно! И Графин Стаканыч тут, и мы идем как бы с разрешения самого хозяина.
Теперь скорее, скорее туда: может, уже выгребают из тайника стола золото, жемчуга, алмазы - все, что полагается в кладе.