81
зывает опыт нашего исследования, от такого свода типичных для уровневого «языка» лексико-грамматических средств отказываться нецелесообразно: с одной стороны, после каждого этапа подсчетов необходимо вернуться к исходному тексту, сохранившему не учтенные нами контексты, чтобы подсчитать на нем новые, более сложные индексы; с другой — перевести последние в слова и проверить их восприятие испытуемыми. Таким образом, задача повторных обращений к полученным закономерностям и немедленной их проверке в живой беседе с испытуемым как раз требует представления данных в форме разговорника (стратегию одновременного описания лексики и грамматики см. [44, с. 305]).
Полезной представляется лишь некоторая формализация последнего, что выглядит для «языка» каждого уровня так: исходная фраза, содержащая ключевую морфологическую конструкцию, записывается тут же в форме равных по длине фраз с другими наиболее частыми для этого уровня лексемами. Далее каждая из этих фраз записывается тут же в виде равных по длине фраз с передающими близкий смысл трансформациями, наиболее частотными для данного уровня. Ясно, что число повторений неизменной конструкции с разными словами указывает на частотность ее появления в тексте, и наоборот: число появления того же слова в составе разных трансформаций указывает на его частотность, затем каждая из полученных фраз переводится на язык соседнего уровня, что в совокупности дает минимальный разговорник «языка» следующего уровня, и так далее (равная длина фраз нам здесь нужна, чтобы устранить искажения, вносимые краткосрочной памятью).
Заметим, что и здесь мы с новых методологических позиций возвращаемся к ранее весьма популярной, а теперь забытой лингвистической концепции, в общем виде употреблявшейся еще шумерами. Так, античный грамматик Присциан вместо того, чтобы давать утомительное перечисление грамматических правил, приводит в своей знаменитой латинской грамматике [5, с. 166] одну фразу, содержащую потенции всех основных грамматических трансформаций и лексических подстановок, разворачивая далее их по очереди, — результат совмещает теоретическое описание и практическое руководство. Наличие аналогов такого подхода в нашей концепции говорит о его актуальности для описания некоторых структур языка (заметим лишь, что при известном поверхностном сходстве концепция не имеет ничего общего с методами «непосредственно составляющих» и порождающей грамматики, содержательную критику которых см. [71, с. 163]). В принципе текст, построенный с целью научного исследования или художественного использования многослойности языка, с необходимостью должен отражать своим построением эту особенность. Поиск таких текстов, предпринятый в рамках филологии измененных состояний сознания, позволил вскрыть наличие элементов многослойности в письменных традициях, весьма приоритетных для своего времени.
82
Возьмем, к примеру, канон сочинений традиционной китайской философии. Исследуя присущие ему логико-философские средства, специалисты давно отметили тот факт, что здесь нет ни строгс определенных абстрактных категорий, ни правил логическогс доказательства и тем не менее используется 'какой-то не вполне ясный, но, очевидно, разработанный аналитический аппарат. Трудами структурологической школы советских синологов [85] в по следние годы было показано, что если современный учены» использует строго определяемые термины, ставя их внутри пред ложений в довольно свободном порядке, то в древней традиции все было наоборот. В основе текста лежала прямоугольная матрица состоящая из определенного числа строк и столбцов, на пересече нии которых стояло по одному слову. Сложные правила чтенш такой матрицы по горизонтали или вертикали были однозначне связаны с определенным модусом рассмотрения каузально-кор релятивных связей стоящих на этих пересечениях слов. Само» интересное состоит в том, что эта матрица была многомерной так что с любого слова можно было продвигаться не только в ег< плоскости, но и «внутрь».
Полученный в итоге необычайно сложный текст записывало в виде обычного текста, причем для восстановления многомерно! его структуры нужно было знать основные принципы построеню из слов многомерного куба, при котором помощь читателю оказы вала рифмовка конечных слов фраз, композиционный параллелизм последних и другие лингвистические признаки. При сложенш таких кубов из ранее читавшихся обычным способом и потом; обычно понятных на 30—50 % текстов ученые неожиданно смогл] объяснить большинство возникавших ранее вопросов. Так, рас сыпанные по тексту фразы «складывались» воедино при построе нии многомерной структуры и составляли какую-либо особу* боковую плоскость этого куба, непонятные ранее технически термины подсказывали читателю ориентировку внутри особо слож ной структуры, и т. п.
Продолжающаяся сейчас работа специалистов состоит в уточ нении того, что означают отдельные направления осей внутр] многомерных кубов, какие из них заключают в себе причиннс следственные связи, а какие — генетико-коррелятивные [34], од нако основные описанные выше принципы общепризнанно достс верны.
Приведем хотя бы один случайно отобранный пример самоп простого (3X3) построения типа цзин: Совершенствовать — себя Почитать — истинно достойных. По-родственному относиться — к родственникам, — цит. по [85, с. 32]. (В оригинале кажда! фраза выражена тремя знаками и грамматическая структур; всех их одинакова; в цитатах опущены пояснения переводчик; к некоторым словам). Здесь в рамках одной грамматическо] конструкции подставлены относящиеся к личности, социуму семье слова. Далее через шесть не относящихся сюда фраз в текст следует такой сегмент: Если совершенствуешься сам лично, т
i
график устанавливается. Если почитаются истинно достойные, то сомнений не будет. Если по-родственному относятся к родственникам, то старшее и младшее поколения не ропщут (там же; в оригинале эти три фразы также параллельны между собой по грамматическому строению, значительно более сложному, чем в первом отрывке).
Как доказано синологами, первая фраза этого отрывка разъясняет первую фразу первого отрывка, вторая — вторую, и так далее. Соответственно весь второй блок занимает вторую, глубинную плоскость многомерного конструкта, уточняя в каузальном отношении смысл первого блока. Еще через шесть посторонних фраз следует новое усложнение грамматической структуры, позволяющее второму блоку разрастись в следующую, третью плоскость, и так далее [85, с. 33]. Не останавливаясь здесь на многочисленных теоретических проблемах, отметим лишь, что специалистов смущают в основном два вопроса: в расчете на какие умственные способности читателя писались многомерные тексты и почему они наблюдаются лишь в традиционной китайской философии?
Предпринятый нами лексико-грамматический анализ каждого из уровней многомерных построений дал основание утверждать, что если внутри каждого из этих уровней в той же самой грамматической конструкции происходят единственно лексические замены, то при переходе от уровня к уровню происходит закономерное и постепенное усложнение грамматических (синтаксических) средств, при в общем той же лексике [80] — все эти процессы хорошо иллюстрируются приведенным выше примером. Сопоставление лексико-грамматических характеристик этих уровней с лингвистическими универсалиями, указанными выше для разных стадий естественного языка, позволило предположить, что уровни многомерных кубов в исследуемой филологической традиции примерно соответствуют уровням языка, а через него — сознания в целом. Разумеется, мы не хотели бы сводить все философское и художественное содержание этих текстов к игре с многослойными преобразованиями, однако, очевидно, фронтальное влияние построенных таким образом текстов на подготовленного читателя было настолько весомым, а преобразование уровней сознания и мышления в нужном автору направлении настолько сильным, что основу, «костяк» текстов составляло именно многоуровневое построение.
Что здесь имеется в виду под выражением «подготовленный» читатель? Прежде всего, в общем немногочисленные, но максимально авторитетные многомерные тексты изучались практически в течение всей жизни, заучиваясь наизусть еще в детстве. Таким образом, на освоение всех слоев текста и соответственную перестройку уровней языка и сознания уходили многие годы. Затем, в древнекитайской традиции институционализированы и широко развиты с древнейших времен искусственно вызывающие измененное сознание средства растительного происхождения [96, с. 334; 146; 161]. Следует предположить, что они использовались с целью
84
освоения
и закрепления навыков достижения уровня сознания, нужного для понимания определенного текста, и пребывания на этом уровне требуемое время. Наконец, жестко определенные и традиционно передаваемые правила озвучивания текста постоянно и длительно практикуемые, навязывали читателю соответствую щии каждому сегменту текста ритм дыхания [92 с 174—175 201, 221]. Как доказано специалистами, архаичная' китайская дыхательная техника производит измененное состояние сознания любой степени глубины [115, с. 162]. Следовательно, для понимания текста и перестройки в соответствии с ним структур мышления достаточно было следовать традиционным парадигмам изучения и фонации текстов, не имея понятия о их многослойной структуре.
Применение методов филологии измененных состояний сознания, уточненных и развитых благодаря привлечению результатов, достигнутых отечественной синологией, позволяет дать ответ и на второй из поставленных выше вопросов. В самом общем виде он состоит в том, что многослойное построение представляет собой филологическую универсалию, по-своему преломляемую в текстах разных эпох и культур.
Ранним и наиболее совершенным образцом таких текстов в европейской культуре являются составленные во II — III вв. н. э. Квинтом Септимием Флоренсом Тертуллианом сочинения, в одном из которых [158, с. 257] вводятся даже определенные технические термины для обозначения трех основных уровней многослойного текста. Приведем для примера небольшой отрывок из трактата этого автора, основанный на простейшей матрице вида 3X3, где основные оси развертывания связаны со зрением, с осязанием и восприятием: «Невидим он, хотя видится; непостижим, хотя по милости обнаруживается; неоценим, хотя человеческими чувствами оценивается; поэтому истинен и велик. Впрочем, что видеться, что постигаться, что оцениваться может, то менее и глаз, коими достигается, и рук, коими трогается, и чувств, коими обретается; то, что истинно безмерно, то одному себе известно» (дословный перевод с латыни наш, поскольку существующие переводы не учитывают многослойное™ текста, — оригинал см. [158, с. 117]). Более близкие нам по времени образцы многослойных текстов созданы в рамках средневековой риторической теории, разделяющейся на западноевропейские школы «распределения и подразделения» слов и на славянское «плетение словес» (подробнее см. [82]). Впрочем, рассмотрение этих проблем далеко выходит за пределы настоящей работы, посвященной обоснованию научной перспективности и практической значимости изучения языка на материале измененных состояний сознания.
I
ЛИТЕРАТУРА
1. Азарашвили А. А. Исследование механизмов памяти с помощью физиологически активных соединений. — М.: Наука, 1981. — 184 с.
2. Айдаралиев А. А., Максимов А. Л. Определение уровня физической работоспособности человека в условиях высокогорья (методические рекомендации, Минздрав СССР). - Фрунзе: Илим, 1980. - 10 с.
3. Александровский Ю. А. Клиническая фармакология транквилизаторов. — М.: Медицина, 1973. - 332 с.
4. Александровский Ю. А. Состояния психической дезадаптации и их компенсация (пограничные нервно-психические расстройства). — М.: Наука, 1976.— 272 с.
5. Ами.рова Т. А., Ольховиков Б. А., Рождественский Ю. В. Очерки по истории лингвистики. — М.: Наука, 1975. — 559 с.
6. Анастази А. Психологическое тестирование. Т. 1. — М.: Педагогика, 1982. - 316 с.
7. Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. — М.: Просвещение, 1966. — 301 с.
8. Аспекты семантических исследований / Ред. Н. Д. Арутюнова, А. А. Уфим-цева. — М.: Наука, 1980. — 355 с.
9. Атлас экспериментального исследования отклонений в психической деятельности человека / Ред. И. А. Полищук, А. Е. Видренко. — Киев: Здоровье, 1980. - 90 с.
10. Банкевич Л. В. Тестирование лексики иностранного языка. — М.: Высшая школа. 1981. — 112 с.
11. Бехтерева Н. П. Здоровый и больной мозг человека. — Л.: Наука, 1980. — 208 с.
12. Брехман И. И* Человек и биологически активные вещества. — Л.: Наука, 1976. - НО с.
13. Брехман И. И. Философско-методологические аспекты проблемы здоровья человека. — Вопр. философии, 1982, J4? 2, с. 48—53.
14. Будагов Р. А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени. - М.: Наука, 1978. - 248 с.
15. Будза В. Г. Особенности речевой продукции при сенильной деменции. — Журн. невропатол. и психиатрии, 1982, № 12, с. 73—77.
16. Васильева И. Г. Бессознательное в естественных и учебных процессах овладения языком. — В кн.: Бессознательное / Ред. А. С. Прангишвили, А. Е. Ше-розия,: Ф. В. Бассин. Т. 3. — Тбилиси : Мецниереба, 1978, с. 229—235.
17. Вейлерт А. А. О зависимости количественных показателей единиц языка от пола говорящего лица. — Вопр. языкознания. 1976, .N? 5, с. 138—143.
18. Вейн А. М. и др. О роли полушарий головного мозга в реализации адаптивных механизмов у человека (в условиях депривации сна). — Журн. высш. нерв, деятельности, 1982, № 6, с. 1164—1166.
19. Виноградов В. В. Учение А. А. Потебни о стадиальности развития синтаксического строя в славянских языках. — Вести. Моск. университета, 1946, № 3-4, с. 3-27.
20. Гайда В. К., Захаров В. П. Психологическое тестирование. — Л.: ЛГУ, 1982. - 100 с.
21. Танеева Л. С.,[ Чалов А. В. Статистический анализ эффективности корригирующей терапии патологической замедленности речи. — Журн. невропатол. и психиатрии, 1979, М 1, с. 28-31.
22. Горшкова К. В., Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. — М.: Высшая школа, 1981. — 359 с.
23. Грамматика и семантика романских языков (к проблеме универсалий) / Ред. Г. В. Степанов. — М.: Наука, 1978. — 225 с.
86
логии4'х?л"непгичРг^^П' Те0Ретичес«и" » практические аспекты фармако-с. 523_Х5°3Л0инергических процессов. _ Фармакол. и токсикология, 1980, № 5,
ценум%^7~3Т8И8Кас.,1СИХИЧеСКОГО Р—тия/Ред. й. Шванцара. - Прага: Ави-
26. Есперсен О. Философия грамматики М • и
литературы, 1958. - 404 с. ' ~ М- ИзДательство иностранной