ОЛЕГ ДЕРНОВИЧ
«Литва» и «Русь» XIII-XVI вв. как концепты белорусской историографии
Дефиниция этнополитической структуры подразумевает выявление взаимосвязи между этнической территорией и политической организацией - самих этих этносов и всего государства. Но на самом деле за академическими определениями этнополитической структуры стоят как строгий фактологический анализ, так и эмоциональные историографические дискуссии.
Обращение же к теме этнополитической структуры ВКЛ стоит начать с использования историко-географического или, что лучше, историко-картографического метода. В этом смысле вопрос этнополитической структуры ВКЛ в историографии (в современном её понимании) имеет уже более чем столетнюю традицию.
Краткая история вопроса
Многокомпонентность ВКЛ была ясной для многих историков ХIX в. Профессор Киевского университета им. Св. Владимира Н. Дашкевич, который во многом полемизировал с В. Антоновичем [2], отмечал, что «и в первой половине ХIII в. не всегда имела место политическая разрозненность, а развивалось нечто вроде федерации, в которую входили Литва и Жмудь», а позже вошли и «русские земли» [3].
Российский историк Матвей Любавский был первым, кто поставил вопрос о значении терминов - названий разных регионов («областей») ВКЛ [4]. По его мнению ВКЛ («Литовско-Русское государство») образовалось в результате объединения «собственно Литовской земли», а также «русских земель». В числе последних М. Любавский выделил следующие территории:
1) которые попали под контроль Литвы ещё в ХIII в. и полностью слились с «Литовской землёй», ставши до XVI в. также частью «Литвы» (Верхнее Понеманье, т. н. «Чёрная Русь» от Гродно до Новогрудка, а также район Браслава);
2) которые тесно примыкали к «собственно Литовской земле» - «земля Берестейская, или Подляшье», «Литовское Полесье», «Литовская Русь в отдельном, частном смысле»;
3) политически обособленных (автономных) земель, которые имели привилегии («привилеи») на определённое самоуправление - Полоцкая, Витебская, Смоленская, Киевская, Волынская и др. земли.
Под «Литовской Руси в отдельном, частном смысле» М. Любавский понимал группу волостей по среднему Днепру, Березине и Сожу: Бобруйскую, Борисовскую, Кричевскую, Любошанскую, Минскую, Мстиславскую, Пропойскую, Речицкую, Свислочскую и некоторые другие. Вместе с «Литовской землёй», «Берестейской землёй» и «Литовским Полесьем» они входили в состав в Виленского и Троцкого воеводств XV - начала XVI вв. - Великого Княжества Литовского «в тесном смысле».
Говоря о подчинении Подвинской и Поднепровской Руси власти литовских князей, историк отмечал, что «западная Русь не только не теряла своего исторического наследия, но и передавало его господствующей земле, которая сама во многом устраивалась по образцу этой Руси» [5].
М. Любавский проследил процесс развития политической структуры ВКЛ, которое в конце XIV в. состояло из конгломерата земель и владений, объединённых благодаря верховной власти великого князя. Это государство являлось симбиозом нескольких политических организаций [6]. Выводы М. Любавского были значительным шагом вперёд в определении смысла названий различных областей и регионов ВКЛ по состоянию на первую четверть XVI в. Но к этой системы российского историка делались и замечания - относительно названий «Литовская Русь» и, особенно, «Чёрная Русь», на том основании, что это были внешние термины и они не использовались самими жителями этих регионов. Кроме того, М. Любавский не решил вопрос о принадлежности к «Руси» XVI в. Витебской и Полоцкой земель. Считается, что это было связано с ограниченным числом использованных историком источников [7].
Развивая традиции Киевской школы к структуре ВКЛ обратился ученик В. Антоновича, белорусский историк Митрофан Довнар-Запольский, который рассматривал эволюцию государства в категориях феодальной собственности и феодализации государства. ВКЛ, по мысли исследователя, представляло собой федерацию, в которую с «русской» стороны входили удельные княжения и земли. Если «Литовское княжество» в узком смысле этого слова (Аукштайтия и «приросшие» к ней земли Чёрной Руси), великие князья литовские считали своей вотчиной, то с другими частями государства установились договорённые отношения. И в отношениями с этими разными частями ВКЛ существовала заметная разница в политике монарха. «Политика по отношению к землям однообразнее и устойчивее, чем к княжениям». Это объясняется тем, что «вольные общины» (т. е. Полоцк, Витебск, Смоленск, Киев, а также Жемайтия) заключают в себе больше элементов государственных, чем вотчинных [8].
В Петербурге существовали свои давние традиции изучения ВКЛ. А. Пресняков рассматривал зарождение государственности ВКЛ на широком истории Восточной Европы: «Западной Руси готовилась судьба пойти материалом на строение нового политического здания - Великого княжества Литовского, войти в состав «земли Литовской» в тесном смысле слова, центральной области государства, к которой другие области русские примкнули как аннексы» [9].
Взгляды М. Любавского на соотношение «Литвы» и «Руси» в ВКЛ были полностью восприняты польским историком С. Кутшебой [10]. Однако О. Халецкий дал свою интерпретацию понимания «Руси» ВКЛ. Он считал, что вся территория Виленского и Трокского воеводств до административной реформы 1565-1566 гг., включая и Поднепровские и Подвинские волости, считалась современниками «Литвой», а под «Русью» или «Русью Литовской» понимались только автономные земли (Полоцк, Витебск, Киев, Волынь и т. д. - «аннексы»), «федеративный» статус которых определялся великокняжескими привилегиями [11]. Соотношение «Руси» М. Любавского и О. Халецкого была проиллюстрирована на карте, приведённой в публикации В. Насевича и М. Спиридонава [12] (см. Карту 1). Интерпретация Халецкого предопределялась прежде всего набором источников, на которые он опирался, преимущественно законодательных актов, практически игнорируя многочисленные случаи употребления терминов «Русь» и «Литва» в менее «статусных» документах как публичного, так и частного характера - хозяйственных, судебных, дневников, частной переписки и т. д. [13] К примеру, владения Скиргайло, оговорившему себе право сохранить православное вероисповедание при заключении Кревской унии, в конце его жизни, в 1393-1396 гг., когда ему при содействии Ягайло Витовта удалось завоевать Витебск, Киев, Овруч, Житомир, как раз и составляли «Русь», в отличие от «Литвы», где после Островского соглашения 1392 г. правил Витовт [14].
В дальнейшем в историографии установился как бы консенсус относительно содержания терминов «Русь» и «Литва», хоть к самой проблематике этнополитической структуры так или иначе обращались многие исследователи, занимавшиеся историей ВКЛ. Инициативу тут проявили польские историки и языковеды. Речь шла именно о восточной этнической границе литовцев в эпоху Средневековья [15]. Согласно этим разработкам, в древнерусские времена эта граница проходила примерно по линии: оз. Освейское - Дисна - Плиса - Будслав - Заславль - Рубежевичи - Деревная - Белица - Слоним - Волковыск. К ХІV ст. она передвинулась с левого на правый берег Нёмана и проходила примерно параллельно руслу этой реки - т. н. "линия Сафаревича" (граница концентрации поселений с названиями на -ишки) [16].
«Литва» и «Русь»: новейшая белорусская историография
В новейшей белорусской историографии (с конца 1980-х годов) вопрос об этнополитической природе ВКЛ вошёл в число канона тем национальной истории (определение Райнера Линднера) [17]. В задачи этого историографического обзора не входит анализ концепций возникновения Великого Княжества Литовского. Но так как эти работы имеют непосредственное отношение и к нашей тематике, концептуальные положения подобных исследований необходимо отметить.
Как дискуссионную эту тему заявил Микола Ермалович. Строго говоря, основные тезисы своей концепции Ермалович сформулировал ещё в 1968 г., когда завершил работу над книгой "Па слядах аднаго мiфа" («По следам одного мифа»), которая длительное время распространялась в виде самиздата под законспирированным названием «Сто старонак» («Сто страниц») [18] и впервые легальна была опубликована в 1989 г. [19]
М. Ермалович локализировал «летописную Литву» на территории Верхнего Понеманья между Полоцкой, Турово-Пинской и Новогородской землями и вместе с ними являлась одной из исторических земель Беларуси [20] (см. также карту Ермаловича с местоположением Древней Литвы) [21]. В дальнейшем, в XVI в., по Ермаловичю, название Литва распространилось на всю территорию современной Республики Беларусь и восток Литовской Республики. Большая часть территории Литовской Республики определялась как Жамойць (Жемайтия) - шире историко-этнографических границ собственно Жемайтии. Определение Русь было закреплено за той частью территории Украины, которая входила в состав ВКЛ [22].
Концепция Ермаловича [23] вызвала живую реакцию в Беларуси и за её границами - появились критики [24] и, одновременно, эпигоны. Эта концепция активно проникла в историко-публицистическую и популярную литературу (Владимир Арлов [25], Витовт Чаропка [26]).
В плане определения места «Литвы» и «Жмуди» к взглядам Ермаловича весьма близок белорусский эмигрантский историк Павел Урбан. «Жмудь» Урбана - это так же понятие значительно более широкое, чем историко-этнографический регион Жемайтия. Важная задача Урбана - разграничить «литвинов» и «жмудинов». В рамках этой программы находится утверждение историка, что «от 1579 года в изданиях, которые… выходят в Кёнигсберге, жмудинский язык начинает называться литовским» [27]. Уже в новейший период в Беларуси была опубликована новая работа Урбана. В книге «К вопросу этнической принадлежности древних литвинов» автор сформулировал следующий тезис: «Аукштайтия была отдельной землёй и никогда не отождествлялась с собственно Литвой» [28]. Расширенный вариант (в первую очередь через включение приложений) этой книги под названием «Древние литвины» был опубликован через 7 лет [29]. Используя свою интерпретацию ономастического материала, Урбан, как и раньше, стремился обосновать свою главную мысль о славянском происхождении племени Литва. В этом взгляды Урбана были более радикальны, чем даже у Ермаловича, который безусловно признавал балтское происхождение древних литовцев.
Неожиданно взгляды Урбана поддержал гомельский лингвист и историк Александр Рогалев. Говоря о Верхнем Понеманьи как о регионе, где в середине XIII в. возобладали центростремительные тенденции, исследователь выделяет и те территории, которые станут "яблоком раздора" сначала ВКЛ и Червоной (Галицкой) Руси, а затем ВКЛ и Московии. "На этих, "переходных", землях сохранится реликтовый древнерусский суперэтнос, инертный, аморфный, безынициативный, консервативный, но коварный своим непостоянством и неопределённостью в политических симпатиях" [30]. Рогалев считает, что остатки этого древнерусского суперэтноса на протяжении XIV-XV вв. вошли в состав русской, украинской и белоруской народностей. И в силу того, что каждая из этих народностей вбирала в себя в Верхнем Поднепровье, Посожье, в Припятском и Чернигово-Сумском Полесье (всё это - очень архаичные зоны в историческом, этнографическом и лингвистическом отношении) остатки древнерусского суперэтноса, чёткие языковые границы между названными народностями не обозначились. Как видим, гомельский исследователь активно использует понятийный аппарат Льва Гумилёва [31].
В вопросе локализации «исторической» Литвы Рогалев солидаризуется с Ермаловичем [32]. К XIV в., по мнению Рогалева, на современной белорусской территории явственно различаются два основных этнонима - «литвины» и «русины». И далее следует следующая констатация: «Литвины - это представители нового восточнославянского этноса, русины - это обобщённое наименование восточнославянских субэтносов и этнографических групп в границах былой Древней Руси» [33]. В собирательном наименовании «литва», «Литва» сочеталось два значения: собственно этническое и территориально-географическое. По мнению Рогалева, второе из этих значений являлось более устойчивым. На практике это означало, что соответствующее собирательное наименование в территориально-географическом его понимании закреплялось за той или иной территорией. «Вот почему Верхнее Понеманье называлось Литвой и до возникновения белорусов, и в новое время, вплоть до XIX-XX вв.; вот почему и государство, которое неизбежно оформил возникший этнос, называлось Великим княжеством Литовским» [34]. Похоже, Рогалев всё же не решил поставленную перед собой задачу объяснения перехода названия с балтского на славянское население.
Александр Кравцевич настаивает на изначально биэтничном наполнении хоронима «Литва» (Lithuania Propria). По мнению этого белорусского историка историческое ядро ВКЛ - Верхнее и Среднее Понеманье, - представляло собой межэтническую контактную зону, заселённую смешанным балто-славянским населением. И далее: «Создание нового государства не остановило процесс балто-славянского взаимодействия и не изменило его характера» [35]. Как раз в этом А. Кравцевич видит причину того, почему правящая династия ВКЛ хоть и имела балтское происхождение, тем не менее, по его мнению, не пыталась остановить процесс ассимиляции балтов восточными славянами, а, наоборот, способствовала ему, принявши восточнославянскую систему государственной организации и древнебелорусский язык в качестве государственного. Базовы вывод Кравцевича следующий - ВКЛ с самого начала было биэтническим балто-восточнославянским государством с доминированием восточнославянского элемента [36]. Следует отметить, что когда последний вывод (о доминировании) приложить к политической истории ВКЛ середине ХIII-XIV вв., то он явно не срабатывает.
Своё видение названий средневековых регионов Беларуси эпохи ВКЛ ещё в 1991 г. предложил этнограф Михаил Пилипенко. Он указывал, что региональным названием жителей Центральной части Беларуси в ранний период существования белорусского этноса и в последующее за ним время был многозначный термин «литвины», а сама территория центрального региона нередко называлась «Литвой» [37]. В этнографическом отношении этот регион характеризуется наличием элементов и черт как северного (или северо-восточного), так и южного (или юго-западного) комплексов традиционной белорусской культуры, переплетением этих элементов и черт, их синтезом, бытованием их переходных форм [38]. М. Пилипенко назвал ряд факторов, которые повлияли, по его мнению, на распространение название «Литва» на Центральную часть Беларуси. Это, в том числе, и близость региона к этнической Литве, занимавшей территорию между Невяжею и Вилией. А термин «литвины» является славянской формой этнического названия литовцев [39]. В Центральном же регионе по сравнению с Припятским и Двинско-Днепровким рядом с восточнославянским населением проживала большая группа людей балтского (литовского) происхождения. Затем большая часть этого населения была ассимилирована и, несомненно, повлияла на своеобразие название жителей этого региона и на своеобразие их культуры.
На фоне подобных обобщающих работ, авторы которых поставили перед собой задачи создания целых концепций этно- и нациогенеза, позитивистски направленной выглядят разработки Вячеслава Насевича и Михаила Спиридонова, одна из статей которых написана в соавторстве. Эти работы касаются в первую очередь локализации регионов «Русь» и «Литва». Подобный большой фактический материал был собран М. Спиридоновым во время подготовки его исследования «Закрепощение крестьянства Беларуси» [40]. Дело в том, что М. Спиридонов соcтавил картотеку населённых пунктов ВКЛ XVI в. с атрибутами административно-территориальной принадлежности, собственности и др. На рубеже ХХ и XXI вв. эта картотека стала основой для создания карт административно-территориального деления ВКЛ (в первую очередь после административно-судебной реформы 1565-1566 гг.). В сотрудничестве с В. Насевичем Спиридонов [41] провёл анализ разнообразных опубликованных и неопубликованных источников (главным образом XVI в.) - официальных государственных и частных актов: завещаний, заявлений-жалоб, инвентарей, инструкций, приказов, листов (залоговых, продажных, судебных и т. д.), сеймовых ухвал, «Уставы на волоки» 1557 г., Пописа войска ВКЛ 1567 г. и др. В результате к «Руси» в узком значении было отнесено 122 населённых пункта (см. Карту 3), которые занимают исключительно восточную часть Беларуси. Особенно часто «руские» дворы и сёла локализируются в верховьях Березины (Днепровской) и в северной части Оршанского повета - именно там находилось много магнатских и шляхетских вотчин, собственники которых одновременно владели имениями в других регионах ВКЛ [42]. В этом смысле полоцким и витебским боярам не было большой необходимости определять свои имения как «руские», так как они и так находились в исторической Руси. Вот этот направленный фокус позволяет понять принцип указания региональной принадлежности топонимического объекта - как уточнение местонахождения в противовес к другим имениям, находящимся в традиционно понимаемой «Литве». Но в акцентуации внимания к этому подходу есть и рискованная сторона - из проблемного поля анализа практически полностью выпадает Украина. Таким образом, по мнению авторов, контекстуально Русь встречается в источниках наравне с другими регионами ВКЛ - вместе с Литвой, Жмудью, Волынью, Киевщиной, Подляшьем, Подольем, Полесьем [43]. Думается, что авторы в своих рассуждениях пошли вслед за неверной археографической практикой. Как известно, в текстах XVI в. редко встречаются знаки пунктуации и часто их значение отличалось от современного. Исследователям надо быть очень осторожным в проставлении таких знаков. Вот как воспроизводится в соответствии с изданием начала ХХ в. цитата из послания Сигизмунда Августа 1569 г. своим воеводам и наместникам о том, что крымский хан «умыслил земли наши Руские, Подольские, Киевские и Волынские воевати» [44]. В приведенной форме, когда после обозначения «руские» проставляется запятая, то действительно может создаться впечатление, что украинские территории отделяются от региона Русь. Вместе с тем, именно украинские «руские» земли были в первую очередь объектом нападений крымских татар. Скорее всего определение «руские» в данном документе как раз и относится к украинским регионам.
Но в плане разграничения регионов «Литва» и «Русь» на территории ВКЛ наблюдения авторов весьма ценные. Ещё в середине XVI в. граница между «Литвой» и «Русью» проходила по западной границе Полоцкой земли и далее в окрестностях Логойска и Минска. И если в конце XIV в. «Литовская земля» ещё не охватывала район Минска, то в XVI в. этот воеводский центр уже относился к «Литве». По наблюдениям М. Спиридонова в XVI в. к "Литве" относились поветы: Виленский, Вилькомирский, Ковенский, Трокский, Упицкий, Браславский, Волковысский, Городенский, Лидский, практический целые Ошмянский и Слонимский, большая часть Новогородского и западная часть Минского [45]. Насевич и Спиридонов высказали мнение, что поглощение «Литвой» части Минщины связано, возможно, с распространением на ней новой системы обложения («литовской службы») [46]. Таким образом, одним из основных признаков размежевания, по состоянию на середину XVI в., была преобладающая система повинностей зависимых крестьян. В "Литве" это преимущественно барщина, на "Руси" - традиционно натуральная и денежная дань, с середины XVI в. частично приобретавшая форму чинша), что особенно красноречиво проявляется при анализе земельной собственности феодалов, имевших земельные владения как в "литовской", так и в "русской" частях ВКЛ.
И главный вывод исследователей: граница между "Русью" и "Литвой" не совпадала ни с этнической (в современном понимании), ни с административной границей (воеводств и поветов). "Русь" ВКЛ охватывала только часть территории, населённую "рускими" - наследниками населения Киевской Руси. Жители Верхнего Понеманья, Побужья, бассейна Припяти также исповедовали православье, говорили на "руской мове" (варианты старобелорусского языка), но эти земли назывались "Литвой", "Подляшьем", "Полесьем". По административному делению ВКЛ в дореформенный период (да 1565 г.) «Русь» охватывала так же некоторые «федеративные» земли (с начала XVI в. - воеводства) - Полоцкую и Витебскую, а так же восточную часть Виленского воеводства, в том числе и Борисовскую волость, которая непосредственно управлялась воеводой. «Русь» включала и волости, которые со времён Ольгерда и Кейстута имели двойное подчинение Вильни и Трокам [47]: Бобруйскую, Любошанскую, Свислочскую. Новое административно-территориальное деление (от 1565-1566 гг.) так же не соответствовало границам «Руси», поделённой, по мнениею Насевича и Спиридонова, между Полоцким, Витебским (с Оршанским поветом), Мстиславским воеводствами, Речицким и Мозырскими поветами [48]. Западная окраина «Руси» попадала в Менский и Новогрудский поветы. Кроме того, авторы категорично не согласны с М. Пилипенко, что в XVI в. термин «Белая Русь» определял всю этническую территорию белорусов [49].
Свои разработки В. Насевич обобщил в статьях для энциклопедии "Вялікае Княства Літоўскае". Исследователь отмечает, что XIV-XVI вв. название «Литва» имело значение политонима и использовалось для обозначения всего государства, подвластного правящей династии Гедиминовичей-Ягайловичей. Ареал бытования названия в этом смысле совпадает с государственными границами и изменялся в соответствии с их изменениями, безотносительно их этнического состава. Но параллельно существовало региональное значение названия «Литва» (т. е. хороним), которое отличало её от Жмуди и от «Руси» [50]. Происхождение значения «Литвы» в качестве хоронима можно объяснить двояким образом. С одной стороны, это были территории, которые прочно входили в состав ВКЛ с момента образования государства, в отличии от других земель, которые либо были присоединены позже, либо временно выходили из под власти литовских князей (Полотчина, Жмудь). Но Насевич не исключает, что «Литва» дополнительно ассоциировалась с территорией дисперстного расселения балтов, даже в виде небольших анклавов. Одновременно в Трокском и Виленском поветах (в меньшей степени в Вилькомирском) источники фиксируют значительную долю восточнославянского населения. В таком случае, заключает Насевич, «Литва» приблизительно соответствует территории, на которой происходил балто-славянский синтез (ассимиляционные процессы) [51]. В отличии от «Литвы» название «Русь» приобретает характер метаэтнонима (общее название нескольких этносов, которые начали формироваться). Название «Русь» использовалось так же как региональное - применительно к Восточной Беларуси [52].
Белорусский историк из Польши Олег Латышонок, происходящий из Подляшья - этого осколка ВКЛ в Польше, изучающий источники белорусской национальной идеи, отмечает, что на переломе XVI-XVII вв. жители ВКЛ выделяли следующие регионы: Жмудь, Литва (Вильно, Новогрудок, Минск), Русь (от Полоцка на севере до Любеча на юге), Полесье (Пинск, Мозырь, Овруч), Подлясье (Берестье, Дорогичин, Бельск), Киевщина (Украина), Волынь, Подолье, Подгорье. Кроме того, в географических представлениях жителей Поднепровья сохранялся рудимент древнего деления на «Верх» и «Низ» [53]. Всё же это видение О. Латышонка делении ВКЛ вызывает вопросы - к концу XVI в. и украинские территории, и Подляшье были инкорпорированы в состав Короны Польской.
Новейшая концепция Алеся Белого привносит в понимание терминов «Литва» и «Русь» социокультурные и цивилизационные составляющие [54]. Историк считает, что по данным имеющихся источников и исследований, «политическая Литва» середины XVI в., которую можно также назвать «коллективным доменом политического народа Литвы», являясь неоднородной в этническом и конфессиональном отношении (существенная доля православного русинского населения на юге и востоке), предстаёт существенно отличной от «Руси» в следующих правовых и социальных аспектах [55]:
- здесь значительно более развито частное землевладение, старинные волости в значительной мере подверглись разрушению;
- подавляющее большинство частых земельных владений принадлежит привилегированному сословию - «политическому народу Литвы», шляхте католического вероисповедания, почти целиком литовского этнического происхождения (среди мелких землевладельцев доля «политического народа» ниже, и ещё ниже - среди феодально-зависимого населения, что объясняет различия между этнической и политической границами «Литвы»);
- отличается система повинностей феодально-зависимого населения, по крайней мере, после проведения аграрной реформы 1550-х гг. (в «Литве» это преимущественно барщина, на "Руси" - традиционно натуральная и денежная дань, позднее также чинш) и, возможно, обычное право, регулирующее жизнь крестьянских общин;
- на всей территории «политической Литвы» интенсивно развивается сеть католических парафий (приходов), включая и периферийные районы с преобладанием православного населения, в то время как в соседней «Руси» костёлы основываются крайне редко и только в крупнейших городах, где имелись экстерриториальные общины католиков;
- цивилизационное преобладание католицизма облегчает рецепцию западноевропейских правовых норм, прежде всего - магдебургского права в городах и местечках «Литвы», которое в «Руси» распространяется только в нескольких крупных городах;
- во многих городах «Литвы» имеются легально оформленные еврейские общины;
- на данной территории ни правительство, ни подданные не апеллируют к принципам русской «старины»;
- вся территория «Литвы» свободна от любых формальных обязательств по отношению к Орде и Московскому государству.
Эти достаточно резкие отличия «Литвы» от «Руси», которые не подвергались сомнению вплоть до начала Ливонской войны, в ходе которой выявилась острая угроза утраты Руси в пользу Московского государства, заставившая правительство ВКЛ, а затем Речи Посполитой отказаться от политики соблюдения русской «старины», и перейти к динамичному распространению перечисленных принципов устройства общества на всю территорию ВКЛ, что в целом и было достигнуто к концу XVII в. В этом смысле можно говорить, что всё ВКЛ к концу существования государства стало «Литвой» (хотя смысл этого понятия претерпел существенное изменение по сравнению с XIII-XVI вв.), основным выражением чего стало поглощение «политическим народом Литвы» православной русинской шляхты, не выдвинувшей никакой альтернативной программы, кроме рефлекторного сохранения «старины».
А. Белы отмечает, что именно за регионом «Русь» ВКЛ позднее, начиная с 1580-х годов, а реально с начала XVII в., закрепился хороним «Белая Русь» [56].
«Литва» и «Русь»: этническое наполнение терминов
Но кроме историко-географического, социального и политического определения и разграничения «Литвы» и «Руси» в белорусской историографии был сформулирован вопрос об отношении этих двух компонентов к этнической истории белорусов. Как отмечает О. Латышонок, то, что термин «Литва» был не только названием государства или региона, но также этнической группы и в этом смысле относится к предком современных литовцев, не будило сомнений всех исследователей - кроме белорусских [57].
Этнологи Игорь Чаквин и Павел Терешкович отмечают, что название «Литва» с одной стороны было политонимом, с другой стороны - экзоэтнонимом (внешним этнонимом) со стороны россиян, украинцев и поляков, и это название распространялось на всех жителей ВКЛ, прежде всего на литовцев и белорусов [58].
В свою очередь Георгий Галенчанка критически оценивает мнение о «литвинах» как о эндоэтнониме белорусов из так называемой «исторической Литвы» или западных земель Беларуси. Исследователь отмечает, что в источниках XIV-XVI вв. можно найти по крайней мере восемь значений термина «Литва», среди которых наиболее распространёнными были четыре:
1. государственно-политическая принадлежности литовцев, белорусов, украинцев и представителей других этносов, населяющих ВКЛ;
2. жителей западной части ВКЛ, в XVI в. охватывающей воеводства Виленское и Троцкое;