- Мы говорим о последнем периоде нацизма, о весне сорок пятого.
- Верно.
- А если бы речь шла о сорок втором или сорок третьем годе?
Вольф улыбнулся:
- В сорок третьем году речь не могла идти о сепаратном мире мой дорогой господин Семенов... Американцы умеют считать лучше, чем мы с вами: они высадились в Европу, зная цену каждой картине в галереях Италии и рейха...
- А им были известны расценки на те произведения, которые складировались под охраной СС в тайных горных "депо" Баварии, Саксонии и Австрии...
Оп, г л а з а!
- Это выдумки! Вы чьей информацией пользуетесь?
- Штаб-квартиры фюрера, Гиммлера, Розенберга.
- Не боитесь пропагандистских подделок западных союзников?
- Что-то вы очень западных союзников не любите.
- Они предали меня, выдав трибуналу, который принудил боевого генерала провести двадцать лет в тюрьме...
- СС, - добавил я.
- Да, но "зеленого СС". Я был далек от некоторых чрезмерных строгостей, допускавшихся порою "черными СС", гестапо и СД.
- "Чрезмерные строгости"? Как это понять?
- Это надо понять так, что мы защищали идею национал-социализма и были вынуждены нашими же противниками заботиться об их жизнях: разгневанный народ был готов уничтожить всех левых и евреев. Заключив их в лагеря, мы спасли им жизнь.
Он сказал это серьезно, с полной убежденностью в том, что эти заученные еще в тридцатых годах слова - истина в последней инстанции.
- Правда ли, что ваш шеф Гиммлер объявил Франконию будущим "государством СС", где бы царствовали традиции старины и дух возвышенной о т д е л ь н о с т и?
- Да, это так. Центр - Франкония, но с выходом к Марселю: море необходимо солдатам.
- Вы бывали с Гиммлером во Франконии?
- Да.
- Какие бы памятные места Франконии вы порекомендовали мне посмотреть?
- На какой предмет?
- Я же объяснил: меня интересуют вопросы культуры.
Вольф снова чуть улыбнулся.
- Вопросами культуры интересуются политики. Фюрер, например, уделял огромное внимание вопросам традиции искусства, проблеме крови и почвы, поскольку лишь эти два факта делают искусство истинно национальным, разве нет?!
- Вы, конечно, бывали в замке Кольмберг?
Глаза! Они совсем как ледышки, крохотные-крохотные.
- Это где-то в районе Нюрнберга?
- Совершенно верно, под Ансбахом...
- Бывал, конечно бывал...
- В музее у посла Фореджа?
- Имен я не помню, прошло столько лет...
- А господин Унбехавен? Такого не помните?
Г л а з а!
- Нет, не знаю...
- Вам, конечно, известно, что в замке Кольмберг люди рейхсминистра Розенберга устроили тайный склад культурных ценностей, вывезенных из Советского Союза?
- Да что вы говорите?! Никогда бы не мог подумать - такой благопристойный замок, столь традиционный, истинно национальный...
Генерал явно подтрунивал надо мною.
- Вам бы выгоднее помочь мне своей памятью, генерал.
- Вот как? В чем же выгода?
- Сенсация. За это платят: бывший национал-социалист разоружился, решил помочь справедливости...
- Вы обладаете чувством юмора.
- Иначе трудно жить.
- В вашем пассаже было две неточности. Я не б ы в ш и й - это во-первых, и я не разоружился - это во-вторых.
- Время упущено. Оно - не за вас.
- Ничего. Встанут новые борцы. Встанут.
...Все время нашей беседы за моей спиною стояли два итальянских мальчика-официанта: широко расставив ноги, скрестив руки на груди, - ни дать ни взять личная охрана обергруппенфюрера СС, который все последние месяцы войны "трудился" в Милане, удерживая север Италии под германским владычеством; связи такого рода - долгие связи, непрерываемые, сказал бы я (мафия и фашизм, читатель помнит?).
Мне поначалу казалось, встреча со старым нацистом страшна лишь постольку, поскольку он, как бацилла, заражает неподготовленных, неграмотных, незначительную часть малоинтеллигентной молодежи. Я недоумевал - в чем притягательность националистского бреда, в чем его манящая сила? Неужели в конце двадцатого века, стремительного века человеческой общности (радио, изучение языков, гастроли театров, обмен выставками живописи), национализм может казаться спасением и от экономических хвороб и политических стрессов? Оказывается, увы, может...