А вот куда достаточно легко попасть по суше или по морским течениям, там везде, без малейшего исключения, аборигены «изоляционистски» начинали «считать камень весом в восемь слонов» – «привычным материалом», равно как и «мегалитические сооружения» на «широких культовых площадках».
Необъясненное смешение рас
Вообще–то Хейердал не только «знаменитый путешественник и археолог», но и «этнограф», как написано под его портретом на книге, а из самой книги следует, что этнография его какая–то скучная. Вот, например: «Лаки не состоят в родстве с галла, обитающими на берегах Звай. Галла — типичные африканцы, кормятся земледелием и скотоводством, они прочно приросли к суше, им в голову не приходило связать лодку или плот, чтобы выйти на озеро. А в жизни лаки папирусная лодка играет важную роль, ведь они не только земледельцы, но и рыбаки и торговцы. Несмотря на черную кожу, лаки не негроиды, у них, как у большинства эфиопов, узкие лица, четкий рисунок которых наводит на мысль о жителях библейских стран. Как и монахи озера Тана, они пришли из области верховий Нила и принесли с собой искусство строительства лодок из папируса. Уже в 1520—1535 годах они, спасаясь от гонений, после долгого странствия достигли Рифт–Валли и уединились на глухих островах озера Звай со всеми своими церковными сокровищами и древними коптскими рукописями. Мне говорили, что рукописи сохраняются до сих пор, ведь галла ни разу не смогли проникнуть на острова, несмотря на четырехвековую вражду с лаки. Правда, в последние годы розни пришел конец, наладилась меновая торговля, некоторые семьи лаки даже перебрались на берег, но по–прежнему на озере делают только такие лодки, что на них кроме гребца может поместиться от силы один человек. Да и то он рискует перевернуть тонкую связку папируса, если не будет сидеть тихохонько, вытянув ноги вперед или свесив их по колено в воду» (конец цитаты, выделение – мое).
Это описана Эфиопия, район рифтовых озер. А «верховья Нила», откуда они якобы «пришли», – тоже Эфиопия. Значит, эфиопы – не негроиды, что подтвердит вам любой начинающий этнограф первого курса университета. Но Хейердал, будучи этнографом, должен знать, что в Эфиопии больше языков, чем в Дагестане (в Дагестане – более сорока) и среди них в Эфиопии есть, например, амхарский язык, который принадлежит негроидам. А амхаарцы – это презренные для торговцев (аравийцев, главным образом йеменцев – будущих торговцев) «труженики земли» (все те, кто работают руками, а не головой, включая земледельцев, животноводов и охотников), который за то и презирают, что они неспособны торговать и хорошо жить на торговые прибыли. Но ведь и лаки у Хейердала – в основном торговцы, значит, надо сделать прямой, а не выкрутасный вывод, что лакцы – аравийцы. А если бы он еще и «Британнику» почитал, то у него бы очень четко вышло, что богатые и успешные эфиопы, включая императорскую династию Хайле Селасие Мариам, – аравийцы, йеменцы, торговое племя, будущие евреи. И осталось бы только рассмотреть, как они откололись от своего торгового племени и окуклились в эфиопском знаменитом рифте. В результате этнография данной точки Земли была бы не такой скучной.
Кроме того, я ведь недаром выделил немного выше слова «земледельцы, рыбаки, торговцы». Земледелие всегда понималось как полеводство на относительное больших площадях и как товарное производство для простого обмена, хотя оно и включает огородничество на балконе, цветоводство на подоконнике, садоводство в кадке. Последними видами «земледелия» вполне могут заниматься люди, занятые в другой сферой производства, ныне это называется хобби. Рыбаки, например, физически не могут заниматься полеводством, так как когда надо пахать, сеять, косить, молотить, тут и идет самая рыба, косяками. Ее ловить надо день и ночь, поэтому пахать, сеять, косить, молотить – некогда. А «швец, жнец и на дуде игрец» бывает только в анекдоте, специально придуманном народом, чтобы показать невозможность такого сочетания производственных интересов. Вот торговлю, каковая впервые и была начата на морском берегу, можно сочетать с рыбной ловлей, если ареал и возможности торговых прибылей слишком узки, как у лаки. И именно поэтому я настаиваю, чтобы Хейердал вычеркнул из занятий лаки земледелие и оставил бы только упомянутые хобби. Но, собственно, он, довольно подробно описывая жизнь лаки (мне тут невозможно все это процитировать из–за длинноты), так и сделал. У лаки – огороды, а не поля. И на маленьком острове среди озера для полей нет места. А вот гала – «типичные африканцы», они же амхаарцы, наученные торговым племенем настоящему полевому земледелию, им и занимаются.
Переберемся на Канарские острова, где живут гуанчи (стр. 193–194): «…Сантьяго, антрополог по профессии, к тому же сам одно время живший на Канарских островах, рассказал ему про загадочных гуанчей, населявших уединенный архипелаг, когда их «открыли» европейцы, чьи внуки в свой черед «открыли» Америку. Одни гуанчи были темнокожие, низкого роста, другие — высокие, светлокожие, с голубыми глазами, русыми волосами и орлиным носом. На пастели, выполненной в 1590 году, видно группу коренных жителей Канарских островов, у них золотистая борода, светлая кожа, мягкими волнами спадают на плечи длинные желтые волосы. И еще Сантьяго рассказал про чистокровного русоволосого гуанча, с которым он познакомился, учась в Кембридже. Это была мумия, привезенная с Канарских островов. Подобно древним египтянам и перуанцам, коренные жители архипелага умели бальзамировать трупы и делать трепанацию черепа. Но так как светлокожие гуанчи больше смахивали на викингов, чем на племена, которые нам обычно рисуются при слове «Африка», родились догадки о древних северных колонистах на Канарских островах и даже гипотезы, будто архипелаг есть не что иное, как остаток затонувшей Атлантиды. Но на севере Европы не бальзамировали тела и крайне редко делали операции на черепе, и ведь это лишь две из ряда черт, связывающих гуанчей с древними культурами североафриканского приморья. Исконные жители Марокко, обычно именуемые берберами, многих из которых арабы больше тысячи лет назад вытеснили на юг, в Атласские горы, представляли такую же смешанную расу, как гуанчи: одни были малорослые, с темной кожей, другие — высокие голубоглазые блондины. Потомков этих древнейших марокканских типов по сей день можно увидеть в глухих селениях Марокко. Мы смотрели на шлейф над могучим вулканом на острове Тенерифе. В ясную погоду его видно с берега Марокко. Чтобы найти родину гуанчей, вовсе не надо отправляться в Скандинавию или погружаться на дно Атлантического океана. Возможно, они попросту потомки коренных жителей ближайшего материка, которые сумели в древности преодолеть морской барьер, как это сделали мы на самодельной лодке из папируса». В общем, загадка Канарских гуанчей заключается не столько в том, кто они, сколько в том, как они попали на острова. Когда сюда, задолго до плаваний Колумба, пришли европейцы, у гуанчей не было никаких лодок, даже долбленок или плотов. И дело не в нехватке древесины, потому что на Канарских островах росли могучие деревья. Гуанчи, и темные и светлые, были типичные сухопутные крабы, они занимались только земледелием и овцеводством. Им удалось привезти овец с континента. Но выйти в море с женщинами на борту, везя с собой скот, могли только рыбаки или представители морского народа. Пастушескому племени такое не по плечу. Почему же гуанчи забыли морские суда своих предков? Может быть, потому, что предки не знали никаких лодок, кроме парусной мадиа из папируса, вроде тех, что до наших времен применяли на северном побережье Марокко? Лодочный мастер, который умеет лишь вязать лодки–плоты из папируса и никогда не видел, как сшивают из досок водонепроницаемый корпус, будет беспомощно сидеть на берегу, оказавшись на острове, где нет ни папируса, ни камыша» (конец цитаты).
В связи с этой цитатой у меня только один вопрос: чем занимается наука антропология и сами антропологи? Ведь цитата–то от двух антропологов разом. И эти беспомощные мысли – плод науки? Ведь нельзя себе представить, что два антрополога представили только свои сиюминутные воззрения, не упомянув последние достижения конкретной науки. Или это и есть «последние достижения»? Или антропологи только измеряют головы, руки, ноги, уши, носы и так далее и скалывают свои измерения в кучки как дети, играющие в камушки на берегу?
Евреи ныне – белые, лишь чуть–чуть смуглей, например, скандинавов. Но Адам–то ведь цвета земли, и в Библии это прямым текстом написано, ибо бог его из земли и вылепил. Кроме того, общеизвестно, что даже негры белеют на севере, не говоря уже об их потомках. И если на неизвестных финикийцев плюнуть, как я это сделал выше, так как они – евреи, то окажется, что это и есть торговое племя, повсюду возившее свои разборные корабли. Если не верите, почитайте Ренана или мою критику ого воззрений. А китайские, японские евреи (самураи) ведь ныне – желтые. Но это получается при сильно перекрестных браках. Но опять же. Не один путешественник написал, что, например, японская элита здорово отличается антропологически от простого народа. Причем «раса» элиты здорово смахивает на семитов. И сам Хейердал ведь пишет, что даже инки и майя, как и элита египтян, использовали близкородственный инцест (родные брат и сестра), желая сохранить в целости и сохранности «расу» богов Солнца. И ведь после второй мировой войны половина элиты Эфиопии живет теперь в Израиле. И хоть они и черные, но другие антропологические параметры–то куда девать?
Значительные следствия из двух типов папирусных лодок
Обнаружить–то он обнаружил типы, только вывода из этого не сделал, так как не знал моей теории. Такая вот цитата (стр. 246): «Развалины Ниневии лежат в глубине страны, в более чем 800 километрах от устья Тигра, примерно в 600 километрах от финикийского порта Библ на Средиземном море. <…> Ниневийская стела, хранимая ныне в Британском музее, свидетельствует, что месопотамские моряки знали камышовые лодки двух видов. Семь из высеченных на стеле лодок связаны на египетский лад, корма и нос загнуты вверх. <…> Ниневийская стела о многом нам говорила. В частности, мы отметили разницу между тремя ладьями в открытом море и тремя лодками в прибрежных камышах. У первых и нос и корма загнуты вверх, как у древних ладей Египта и Перу, у вторых корма обрезана, это не давало защиты от морской волны, зато было очень удобно, вытащив лодку на берег, поставить ее вертикально для сушки, как это было заведено и в Старом и в Новом Свете. В Месопотамии до сих пор вяжут маленькие камышовые лодки, в Египте же папирусная лодка исчезла вместе с папирусом, и, если бы не древние фрески, вряд ли кто–нибудь знал бы, что у египтян тоже были такие лодки. А вот в Перу до наших дней сохранились оба вида лодок, изображенных на ниневийской стеле. Испанцы встречали их по всему побережью империи инков, кое–где их можно увидеть и сейчас, и, сравнивая с изображениями на тканях, сосудах и рельефах древнейшей доинкской поры, убеждаешься, что оба типа ничуть не изменились с тех времен…» (конец цитаты).
Из этой цитаты мы имеем следующее.
Указанные 800 и 600 километров дают нам самое сердце аравийской пустыни, где моря столько же, сколько и вдоль Нила. Прибавим сюда, что даже деревянные корабли намного более позднего времени как бы имитировали «египетские» (финикийские) очень высокие, загнутые нос и корму. И прибавим, что в натуре–то нашли не папирусные лодки в Египте, а деревянные. Поэтому не доказано, что ниневинские лодки – папирусные, они вполне могут быть разборными деревянными. Но это, в общем, и неважно. Важны другие обстоятельства.
Ниневинская стела еще раз доказала, что торговое племя всюду являлось со своими лодками, так как никому другому не взбрело бы в голову в пустыне рисовать и складировать корабли. Притом это правило с появлением ниневинской стелы в дополнение к фараоновским фрескам и южноамериканским «двухпалубным» кораблям в пустыне становится каноническим. Так что теперь–то уж фараоновским не только фрескам, но и «живым» кораблям удивляться не приходится. То есть, торговое племя, сжившись со своими кораблями как со старым, обтрепанным халатом Обломов, не хотят их менять ни в жизни, ни в художественном воображении. И даже в пустыне.
Теперь зададимся вопросом: почему у нынешних кораблей в отличие от «ископаемых» низкая корма? И даже у парусников. То есть, чем выше их скорость, тем ниже корма. Хейердал заметил, что «у вторых корма обрезана, это не давало защиты от морской волны» и на этом свои выводы закончил. Но из описания его страданий в бурю можно сделать более подробный вывод, открывающий для исследователя новые перспективы. Хейердал не плыл, а дрейфовал, притом выкидывал в бурю плавучий якорь для того, чтобы лодка становилась поперек волны, а не боком к ней, ибо боком к волне, и ребенок знает, – гибель. Из–за этого якоря скорость лодки всегда была меньше скорости набегавшей с кормы волны. Именно поэтому, чем выше собственная скорость судна, тем – ниже корма, что отлично видно по современным скоростным судам, точно так же «обрезанным» как и папирусные лодки второго типа, без высокой кормы, равной высоте форштевня.
Отсюда следует очень важный вывод: древние суда первого типа с высокой кормой, они же морские суда, не плавали, а дрейфовали по течению. Всегда дрейфовали, а все их несовершенные, ненадежные и неэффективные приспособления маневрирования, это всего лишь – мертвому припарка. Хотя при каботаже в знакомых прибрежных условиях ими и можно было отчасти пользоваться, больше надеясь на погоду и сообразуясь с лоцией, чем со своими рулежными устройствами. Именно поэтому у Хейердала бессчетно ломались рулевые весла, и парус ему не помогал, а мешал, когда он пытался плыть по компасу. А вот когда у него все сломалось, лодка его поплыла как по маслу в назначенное место по течению. Это – очень важный вывод, показывающий, что с созданием системы «бегучего» такелажа и подвижных, в двух плоскостях парусов, способных к быстрому зарифлению, и – вертикального руля, мореплаватели перестали обращать внимание на морские течения. Древние же мореплаватели знали с исключительной точностью в зависимости от времени года и даже суток самые незначительные течения, которых современные мореплаватели даже не представляют себе из–за высокой скорости их судов. То есть, полностью и на сто восемьдесят градусов изменилось мировоззрение на морское плаванье. Из этого изменившегося мировоззрения научно–исторический мир перестал понимать (не начиная понимать) как же шло обживание торговым племенем всех окраин Земли. А тот неоспоримый факт, что торговое племя не добралось до Австралии и соседствующих с ней островов (взгляните на карту океанических течений и поищите в этих землях «мегалитические» сооружения), еще раз подтверждает эту истину. Но и Козимо Медичи, уничтоживший, либо переписавший на другой лад древнегреческие рукописи, «выкупленные» им у Магомета II, приложил, естественно, к этому руку. (Смотри другие, многочисленные мои работы на этот счет).
Имея в виду факт, что одинаковой конструкции корма и форштевень – признак древнего морского судна, и на судне с «обрезанной» кормой смертельно опасно даже выходить в открытое море, приведу несколько небольших цитат из книги И.А. Гончарова «Фрегат «Паллада». Он описывает в ней 1853–55 годы, когда Япония собственными властями была наглухо закрыта не только для пришельцев, но и самим японцам их правители под страхом смерти запрещали выходить в открытое море. И это очень хорошо корреспондируется со словом «самурай», что в переводе с древнееврейского значит «свет неба» или «небесный свет», ибо я уже вам сказал, что «Ра» – солнце и вообще небо, так как «Ур».– свет. Другими словами, коренные японцы, как древние египтяне, жители Западной Африки, Южного Средиземноморья, Месопотамии, Шелкового пути, Малой Азии, Индии, большинства Тихоокеанских островов и архипелагов, инки, майя, тольтеки, сапотеки и так далее – все они – среда, в которую внедрилось торговое племя и в конечном итоге подчинило их себе, ни разу не взмахнув оружием.
Стр. 15: «Лодки хоть куда: немного похожи на наши зимние, крестьянские розвальни: широкие, плоскодонные, с открытой кормой». Стр. 42.: «А нечего делать японцам против кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да и открытая корма: оттого они и ходят только у берегов». «Кемпфер (первый описатель Японии – мое) говорит, что в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили в чужие земли». Стр. 68: «Его спросили: отчего у них такие лодки, с этим разрезом на корме, куда могут хлестать волны, и с этим неуклюжим высоким рулем? Он сослался на закон…»
И для контраста (стр. 85): «Китайские джонки устройством похожи немного на японские, только у них нет разрезной кормы. Лодки эти превосходны в морском отношении: борта лодки при боковом ветре идут наравне с линией воды, и нос лодки зарывается в волнах, но лодка держится как утка».
Рис.1.
В связи с этим привожу картинку океанических течений (летом) в указанном регионе (рис.1). К этому рисунку я хочу добавить только несколько слов, остальное вы и без меня сообразите. Упомянутый у меня в других работах (сейчас не вспомнил) японский этнограф, впервые оказавшийся на американском континенте, в гостях у аборигенов, был ошеломлен: он без переводчика понимал их язык, столько много было у них «японских» слов, лишь слегка «перевранных», по научному – видоизмененных. Вы понимаете теперь, почему сиогун запретил строить лодки с высокой кормой, наоборот – приказал корму «разрезать»? Это своего рода «засеки» и «засечные черты» на границах молодого русского государства, якобы от татар, а фактически от побегов своих русских рабов «за границу». И ведь Великая китайская стена для этого же предназначалась. Ибо для любых других целей она не имела практического смысла. (Читайте другие мои работы).
Вернемся к китайским джонкам, «как уткам». Вы же сами видите на картинке, что опасности, такой как для Японии, джонки не представляли. Но только западные историки (а других, в общем–то, нет) всячески хотят почему–то преуменьшить мировую китайскую мореплавательную экспансию (вплоть до Восточной Африки, не считая тихоокеанской и индийскоокеанской), каковая была значительно шире португальской, и раньше португальской началась. Только «португальцы» (североевропейцы – читайте другие мои работы) победили эту экспансию, причем победили на основе истинного Второзакония, а не того якобы «Второзакония», за которое католичество и вообще христианство выдает до сих пор Первозаконие (подробности – в других моих многочисленных работах).
Кроме того, значительная часть японской культуры произрастает из индийско–китайской культуры, вернее из культуры торгового племени, каковое в Индии и Китае оказалось раньше, чем в Корее и Японии, только не одним, а двумя путями: морским и сухопутным. И именно самураи, во главе со своим сиогуном, решили окуклиться (читайте мою статью «Окукливание».
У Хейердала разбросаны по книге десятки подробностей об ареалах использования «обрезанных» и «необрезанных» лодок, но смысл на заперт «необрезанных» лодок можно понять только в контексте. Поэтому мне потребовалось бы процитировать книгу почти полностью, что, естественно, – невозможно по моральным соображениям. Поэтому кратко перескажу мысли собственными словами.
Обрезанные лодки до сих пор знают и даже используют там, где не нужны необрезанные лодки, например на озере Чад, где нет опасных волн, и откуда далеко не уплывешь. Необрезанные лодки используются и ныне там, например, на озере Титикака на высоте 4000 метров над океаном, откуда тоже никуда не уплывешь кроме границ этого озера, но волны там могут быть большими. На западном побережье океана Центральной Америки необрезанные лодки как бы под теперь уже негласным запретом, точно так же как и в Японии до 1853 года. Отсюда напрашивается вывод.
Сыны Солнца, прибывшие из–за океана в чужую страну и подчинившие себе аборигенов своим колоссальным превосходством во всех отношениях, и став Солнцами сами, перестали брать в руки веревки, камыш, весла. У них была другая забота: жречество, царствование, организация, астрономия, инженерия, в том числе строительство мегалитических сооружений, чтобы аборигены не разуверились в их могуществе. Вся черная работа по морскому делу легла на обученных к этому времени аборигенов, в том числе и командование судами и унитарного использования течений. При таком обороте событий совершенно естественным стал бы запрет. И, в первую очередь, – на плавание в открытом море. Ибо добровольные рабы, всегда желая стать сеньорами, потянулись бы на неосвоенные пока торговым племенем места, и стали бы там тоже Солнцами. Вот эту–то диффузию из диффузии, умноженную на диффузию, и надо рассмотреть антропологам и археологам по остаткам сохранившихся сведений на земле и под землей. Это была бы благодарная работа. Тогда бы многочисленные народы, империи, города–столицы, культуры на крошечном пятачке Центральной Америки стали бы нам всем понятнее. А то они мелькают у нас в головах как картинки–вспышки в калейдоскопе, ни начала, ни конца, только – необъяснимые переходы, из пустого – в порожнее.
И «удобная сушка папирусных лодок» стала основой истории.
Диффузионные народы
Выше я уже останавливался на необъяснимом смешении рас. Но только сейчас этому можно дать уже более четкое объяснение, основанное на многократной перекрестной диффузии. Во многих других своих работах я доказывал, насколько бывают умны и хитры животные, особенно домашние, мигом берущие на вооружение нашу людскую хитрость. Поэтому примите это утверждение здесь без доказательств. Теперь обратите внимание на так называемых учеников больших согласно рейтингу разных Академий (не всегда справедливому) ученых. И посмотрите, как часто и насколько сильно ученики «предают» учителей. В кавычках потому, что иногда это не в полном смысле предательство. Например, учитель любит пельмени, а ученик – редьку с квасом, разве это предательство? Тем не менее, своя рубах всегда ближе к собственному телу. И если учитель мешает чем–нибудь кушать хлеб с маслом, то против этого учителя можно и батальон «единомышленников» собрать. Именно поэтому из любой элиты начинается диффузия мысли, способов и средств в среды, как бы близкие по духу, но это – только благопристойная вывеска на борделе. Под ней – охмуренные и подчиненные сообщники, жаждущие от своего начальника награды, когда они победят. Особенно это хорошо видно на компрадорах всех мастей. Но самое примечательное то, что компрадоры всегда побеждают «иностранных завоевателей» в замкнутой стране–регионе, тихой сапой, постепенно, но верно. И «белым» приходится уходить или создавать внутри страны–региона отдельные, замкнутые же, собственные ареалы. Под ареалами я имею в виду не только площади земные, но, например, и монопольные группы по торговле алмазами, нефтью, лесом, деньгами и так далее.
Теперь взгляните на лаков (под предыдущим заголовком) и объяснение само попросится на бумагу. А мне пора привести несколько цитат.
Стр. 248: «Древний историк Геродот, посетив Египет, записал, что во времена фараона Неко, правившего около шестого века до нашей эры, египтяне послали финикийские суда в плавание вокруг Африки. Естественно предположить, что на борту находились люди фараона, хотя в источниках подчеркивалось, что финикийскими судами управляли финикийцы. Флотилия вышла в Красное море и вернулась через Гибралтар три года спустя; в пути мореплаватели дважды собирали на берегу урожай. Они сообщили, что солнце было к северу от них, когда они огибали Африку».
Прерываю цитату, чтобы сказать вам: плюньте на фараона, а финикийцев замените на евреев (торговое племя), и обратите особое внимание на то, что они собрали два урожая. Так что никто их не «посылал». Это так в «Платоновской» академии Козимо Медичи «перевели» нам Геродота. В действительности же, я думаю, здесь описан только процесс, а потом к нему добавлены имена и задания. Что сразу же изменило первоначальный смысл процесса, который вытекал не из заданий, а из самой природы: торговое племя не может существовать безбедно, если их больше 5 процентов среди аборигенов. Потому–то они и есть вечные «переселенцы».
Продолжаю цитировать: «Через сто с лишним лет финикийцы снарядили огромную экспедицию во главе с Ханно, чтобы учредить колонии для торговли за Гибралтаром. Шестьдесят парусных судов, оснащенных пятьюдесятью веслами каждое, везли тридцать тысяч переселенцев, представителей всяких профессий. Они вышли в Атлантику, миновали древнюю колонию Ликсус — Вечный город Солнца — и шесть раз становились на якорь у марокканского побережья, высаживая на берег колонистов. Они проследовали на юг дальше нашего, обогнули мыс Юби, миновали острова Зеленого Мыса у Сенегала и достигли лесных рек тропической части Западной Африки».
Опять прерываю, чтобы развернуть ваши мозги на правильный румб. Пусть историки мне покажут мировую империю Финикию, а не ту деревню на берегу моря, которая историками считается из за совершенно незначительного звукового совпадения древним Библом. Ибо даже в наши дни и даже величайшими империями такая штука, как описана, не сильно–то под силу. Значит, имперской силы не было, тогда остается только перманентное, частнопредпринимательское заселение разрастающимся на жирных торговых прибылях «побелевшими» под относительно слабым солнцем праевреями. Каковых по злой воле «Платоновской» академии Козимо Медичи назвали финикийцами без роду–племени. Только и это еще не все. Хейердала ведь интересуют только лодки, а не само заселение. Поэтому он не цитирует того же Геродота о движении торгового племени из Эфиопии в Судан, а Судан тогда под именем Западного Судана простирался до Атлантики, только не через Средиземноморье, а прямо по суше, налево, как минуешь первые нильские пороги. Или даже еще до порогов, я уж теперь забыл. Посмотрите сами по старинным картам.
Кстати, об этом и сам Хейердал пишет далее: «Известно, что финикийцы и по суше вели торговлю с лесными племенами Западной Африки. Пользуясь нумидийскими караванами, они получали слоновую кость и золото, а также львов и других диких животных для многочисленных цирков в крупных городах от Сирии и Египта до островов Средиземноморья и атлантического побережья Марокко».
Значит, это не финикийцы, а древние греки, только не те, о которых в исторических книжках написано, а византийские греки, эллины, а они–то как раз и есть Моисеево колено под знаменем истинного Второзакония. И существовали эти «греки» до Римской империи и вместо нее, каковой вообще не было.
Но, пусть Хейердал продолжает: «За сотни лет до нашей эры вся Северная Африка была опутана, можно сказать, целой паутиной дорог, по которым шли исследователи и купцы (исследователей вычеркните, купцов оставьте). Важную роль здесь играли бесстрашные финикийцы. Но кто они были, эти финикийцы, о которых нам так мало известно? От кого они произошли, кто научил их мореплаванию? Через древних римлян мы унаследовали всего лишь слово «финикийцы» — своего рода удобный мешок, куда мы складываем всех, кто до расцвета Рима выходил в плавания из внутреннего Средиземноморья…»
Прекрасная цитата, только Хейердал не довел «финикийцев» до Ганы на Атлантике, посмотрите сами историю Ганы, особенно археологию. И Хейердал боится сказать то, что я раз пятьдесят уже вам сказал в своих работах: никакого Древнего Рима на нашей Земле не было, его придумали от корки и до корки в «Платоновской академии Козимо Медичи. Притом, приписав «древним римлянам» деяния выдуманных «финикийцев», и поэтому оставив их на манер присказки «гол как сокол». И именно тут «потерялись» следы древних евреев. И никакие «найденные» там, куда их за два дня преднамеренно положили, «древние папирусы» и прочие подделки никогда не смогут противостоять элементарной и последовательной человеческой логике. Если, конечно, эта логика свободна! Свободна от заржавленной конъюнктуры, – от наперед заданной идиотской идеологии и приказного мироощущения.
Стр. 255–256: «На древнеегипетских фресках люди с темными и русыми волосами сообща вяжут папирусные лодки. Там, где мы строили «Ра», по велению фараона Хафра у подножия его пирамиды была погребена его супруга. На портрете, увековечившем ее черты, видно, что у царицы были золотисто–желтые волосы и голубые глаза. У самого Рамсеса Второго, который лежит среди черноволосых бальзамированных родичей под стеклом в каирском музее, орлиный нос и шелковистые желтые волосы. Северную Европу никак нельзя тут считать монополистом. Этот расовый тип был представлен в Средиземноморье, включая Малую Азию и Северную Африку, когда на севере еще и в помине не было викингов. И если вообще можно говорить о каком–то родстве, то блондины должны были прийти в Северную Европу с юга, ведь эпоха викингов начинается через три тысячи лет после того, как в Египте Хафр похоронил свою голубоглазую блондинку рядом с деревянным кораблем своего отца — Хеопса. Светловолосые бородачи. В Атласских горах среди коренных жителей их было не меньше, чем среди берберов на берегу Атлантики, вокруг Солнечного города, где их потомков можно встретить по сей день. А с берегов Африки они вместе с женами и своим скотом вышли в Атлантический океан и поселились на Канарских островах, где мы их знаем под именем гуанчей. Светловолосые бородачи, строители пирамид и солнцепоклонники, не имеющие никакого отношения к викингам, присутствуют во всех легендах древних американских культур от Мексики до Перу. По всей тропической Америке, где сохранились старинные пирамиды и огромные статуи, испанцам говорили, что они не первые белые бородачи, пришедшие сюда из–за океана. В легендах подробно описаны люди, с виду похожие на испанцев, которые научили кочующие индейские племена строить дома из кирпича–сырца и жить в городах, воздвигать пирамиды и писать на бумаге и камне. Повсюду о белых бородатых странниках рассказывали, что они смешались с коренными жителями и вместе с ними закладывали основу местной культуры. Сами индейцы были безбородыми (конец довольно длинной цитаты, выделено – мной).
Это нам Хейердал кратко рассказал официальную историю, только общее впечатление от нее как от винегрета, в котором в дополнение к обычным мелко порубленным ингредиентам добавлены болтики, гаечки, тряпочки, бумажки, очистки из мусорного ведра. Вместо соли – кокаин, вместо горчицы и перца – хина, а оливковое масло – напополам с маслом машинным. И говорят: кушайте на здоровье!
Вы представляете, как трудно этот «винегрет» рассортировать по ингредиентам, особенно по тем, каковые никогда с винегретом и рядом не находились. Ведь на этом и основана наперед заданная историческая кухня. По типу загадки про зеленую селедку, которая еще и пищит, «чтоб труднее отгадать».
Давайте все–таки разберемся, что считать белым и черным, и на каком фоне. А то у нас тут атланты попали в одну компанию с черными, красными и желтыми, как на плакате ООН. Точно так же как снег, сгребаемый с улицы, нельзя считать белым в сравнении с гренландским или с антарктическим снегом. И вообще, кому нужен этот сумбур?
Начну, пожалуй, с атлантов, конкретно – с цвета волос и глаз. Об атлантах нам известно, что они здоровые, стройные с очень светлыми волосами и глазами. Недаром даже бывших жителей северной половины европейской России называли «чудью белоглазой», несмотря на очевидность светло–серых, темно–серых, голубоватых, голубых, водянисто–голубых и так далее глаз. Тогда они – атланты? На этом все сведения об Атлантиде для нас, включая ученых, заканчиваются. А светло–карие глаза куда отнести? К белоглазости или к черноглазости? А зеленоглазых? Бывают же.
И вас, господа читатели, нисколько не удивляет, что по аналогии с «финикийцами» мы больше абсолютно ничего не знаем об атлантах? Второй «удобный мешок» по выражению Хейердала.
Перейдем к цвету волос. Эфиопы и семиты по сравнению с атлантами – черные, а по сравнению с японцами и коренными южноамериканцами – белые, так как вступает визуальная разница в глубине черноты. Точно такая же, как в упомянутом снеге. В общем, все это видно только, когда рядом поставлены экземпляры.
Но вот ведь в чем закавыка: Хейердал как будто нарочно дразнит нас, что совершенно беленькие люди пришли туда, куда он написал, не с севера, а с юга. А зачем он нас дразнит? Неужто затем, что у него так лучше с лодками получается? Или он не знает, что светлоглазые, светлокожие и светловолосые люди живут только на севере Европы. Тогда они и есть атланты, тем более что на севере, как правило, живут высокие ростом здоровяки, к племени которых и он сам относится. И даже негры на глазах, не говоря уже об их детях и внуках (Пушкины), белеют по всем этим параметрам при перемещении в указанные края.
Притом вновь заметьте, те «три тысячи лет», которые якобы «отделяют» викингов от египтян, точно такой же исчерпавший себя «плод разума» как и – «прямые параллельные линии не пересекаются». Когда теперь доподлинно известно, что прямых линий – в природе нет, поэтому нет и прямых параллельных линий. Но это у меня, и задолго до меня, я имею в виду скалигеровскую хронологию, столько раз доказано, что скучно повторять. Впрочем я ненадолго и дополнительно к этому еще вернусь благодаря Хейердалу, только чуть ниже.
Я все это так долго и так нудно объясняю для того, чтобы отделить евреев от «атлантов». Особенно в те далекие времена, о которых у нас идет речь. Чтобы приблизить египтян к атлантам. Вот тогда и выйдет, что переселенцы–торговцы, вступая в межэтнические связи, усредняются сами и усредняют средиземноморскую этническую среду, каковая усреднялась еще раньше с североевропейцами, с атлантами. Вот тогда для Центральной Америки переселенцы становятся понятными как внезапные пришельцы, а к североафриканцам и и южноевропейцам я сейчас перейду.
Стр. 295–296: «Камышовые лодки? Может быть, мы подразумеваем мадиа? Как же, как же! Старый бербер согласился быть нашим проводником, и мы тотчас, что называется, пошли по следу. Два дня мы пытались пробиться на машине через редкий пробковый лес в деревню йолотов, укрывшуюся в глухом уголке побережья. В конце концов мы дошли до нее пешком. Живописные хижины из сучьев, аистовые гнезда на камышовых крышах, козы. Дети и старики: одни семьи — сплошь голубоглазые блондины, другие — негроиды. Ни одного араба. Таким было смешанное коренное население Марокко. По чести, следовало бы определить его как «неопознанное». На деле же светловолосых и черноволосых удобства ради смешали в одно и сунули, как говорится, в один мешок с надписью «берберы». Маленькое солнечное королевство отгородилось от моря и реки, от скудных пастбищ и скрюченных стволов пробкового дерева мощными заборами из кактуса. Нас провели внутрь. Мадиа! Как же, как же. Все люди старшего поколения, согбенные старцы и беззубые старухи, помнили и шафат, и мадиа, оба вида лодок, которыми пользовались вокруг устья реки Лукус еще несколько десятилетий назад. Два старика тут же изготовили каждый по модели — шафат с обрезанной прямо кормой (на таких лодках переправляли груз через реку) и мадиа, нос и хвост крючком, как в Древнем Египте. Мадиа и с морским прибоем справлялись, размер — какой тебе угодно, и камыш, из которого делали лодки, — кхаб — месяцами сохранял плавучесть. Старики связали небольшую лодку с загнутым вверх носом и обрезанным хвостом, и пять человек вышли на ней в залив, чтобы я мог убедиться в ее поразительной грузоподъемности. В устье Лукуса, как и на Сардинии, над водами, где уцелели камышовые лодки, возвышаются могучие руины мегалитических сооружений. Ликсус… Откровенно говоря, если бы не охота за камышовыми лодками, я бы ничего не знал о Ликсусе. Древний город так же мало известен моим коллегам–археологам, как и рядовым марокканцам. Специалисты по Египту или Шумеру, тем более по древней Мексике мало что знают об атлантическом побережье Африки и вовсе не слыхали о памятниках на реке Лукус. У горстки знатоков Марокко пока что хватило времени и средств только на то, чтобы заложить несколько разведочных шурфов и обнажить огромные камни, из которых сложены древнейшие стены Ликсуса. Я забрел сюда, потому что холм с развалинами возвышается над рекой у самой дороги, ведущей из Лараша к пробковому лесу, в котором йолоты вяжут лодки из камыша. От леса до Ликсуса считанные километры, и как раз на одном из рукавов Лукуса, огибающем холм с могучими руинами, камышовые лодки широко употреблялись еще в нынешнем столетии. У подножия холма стояли римские склады, напоминая, что некогда Ликсус был важнейшим атлантическим портом для мореплавателей из Средиземноморья» (выделение – мое).