не завелись предатели. Сегодня, кажется, он пытался их нам
подбросить. Надо разобраться. Ночью снова долго беседовал с
мудрым Ковпаком. Светлая, умная голова.
19.XI. Позади Припять. Ночь не спал. Люди из Мозыря, люди
из Курска, люди нашей Родины! Сколько их проникает через
фронт в стан врага, и делают они свое незаметное, но опасное
для немцев дело. Медленно, но верно подтачивают они его
военную машину, и настанет день - враг упадет, захрипит и
забьется в предсмертной конвульсии. Советские разведчики и
партизаны делают свое дело. Но пусть помолчит пока бумага,
пусть помолчит. Будем помнить лишь эту ночь, тихую, морозную
и таинственную, освещенную багрянцем пожаров, и тихие звуки
замерзающей Припяти. Мы поэтому не спим ночами и мечтаем о
том времени, когда вскроются воды Днепра и Припяти и смоют с
берегов последние следы фашистской падали. Весна придет,
наша весна...
Предвестники нашей весны протаптывают партизанские тропы
по первому снегу Полесья.
Нина, милый семнадцатилетний автоматчик, и Аня, дорогая,
незнакомая мне москвичка Аня, погибшая в бою на станции
Демехи. Погиб светлый человек, смертью своей бросивший вызов
врагу и своей преждевременной гибелью доказавший бессмертие
нашего дела. Не знал, не видел я ее живой, но предсмертный
возглас, вырвавшийся из ее груди, не забуду никогда. Много
ночей впереди, боевых и мирных ночей, и, может, каждую такую
ночь под звездами будет звучать "А-а-х..." и мягкое падение
тела на мерзлую землю. А вечером выпал первый снег, он
покрыл саваном землю и тело девушки, отдавшей свою жизнь за
Родину. И автоматчица Нина, смелая и озорная, всегда с
засунутыми по-мальчишески глубоко в карманы руками, воюющая
так же по-мальчишески озорно. Когда ей не дали автомат, она
заревела и выплакала-таки себе оружие. Сегодня разговорились
на ходу в колонне. Отец погиб в плену, в хуторе
Михайловском: его сожгли фашисты, а дочь пошла мстить за
отца. Училась при немцах в школе. Дважды вызывали в полицию
и жандармерию. Усатый гитлеровец с глазами барана через
переводчика объяснял ей прелести кухонной перспективы,
обещанной ей фюрером, а девушка, придя к партизанам,
выплакала себе автомат и пошла в бой. Трудно в семнадцать
лет убивать людей... Глаза первого немца, убитого
собственной рукой, снились ей две недели. Но надо убивать
врагов, и она это делает.
Слава вам, наши девчата!"
15
Еще во время стоянки в Брянских лесах, возле "партизанской столицы" Ковпака Старой Гуты, я познакомился с семейным бытом этого своеобразного отряда.
Привлекало внимание большое количество детворы в лагере. Как-то не вязалось это с легендами о непобедимости отряда и с вещественными доказательствами боев. Трофейные немецкие и мадьярские минометы, пулеметы и автоматы, румынские баклажки и плащ-палатки, сигары и браслетки с часами, раненые бойцы с окровавленными повязками и вдруг дети: сосущие, ползающие, шныряющие и гарцующие на конях...
В дни моего прибытия в отряд началась эвакуация партизанских семей на Большую землю. Первая эвакуация. До этого большинство из этих потомственных партизан провели в отряде более полугода. А некоторые и родились в нем. Позже я узнал их судьбы.
А понял только в рейде.
Осенью-зимой 1941 года партизаны Ковпака шли в отряд без семей. Кто был в состоянии эвакуировать своих родных - зная, на что он идет, сразу сделал это. Но у большинства партизан родные оставались в оккупированных селах.