- Петрович, подождем, пока немцы не начнут снимать блокаду? спрашивал Войцехович.
- Конечно. Но тогда я снова привлеку внимание врага к Черному лесу. И снова ускользну от него.
- Понятно! Заставить еще раз чесать уже пустые массивы. Так.
- Ну конечно!
Мы улыбались друг другу, как двое мальчишек, легко объегоривших хлопца с другой улицы во время игры в палочку-стукалочку.
К концу второго дня к нам прибился партизан Мирошниченко из группы Матющенки. Он шел в голове колонны, когда батальон Матющенки напоролся на засаду. Противник подпустил их близко. Осветив колонну ракетами, сразу нанес нам потери. Люди шарахнулись в стороны, и рядом с Мирошниченко оказались Швайка и еще два бойца. Разведчик был ранен навылет в оба плеча и совершенно не мог двигать руками. На рассвете они видели, как Швайку живого взяли в плен немцы.
"Теперь генерал Кригер может, наконец, торжествовать, - думал я. Наконец у него есть пленный. Вероятно, в этот час он уже любуется им. Но вряд ли Швайка что-нибудь скажет".
Швайку в 3-м батальоне шутя звали "немецким старостой". В последнее время, когда он стал командиром разведки, при бойцах не употребляли этого оскорбительного названия. Но меж собой ветераны батальона изредка говорили: "Поручим Швайке. Немецкий староста зробыть". Швайка не обижался. Я спросил однажды у Матющенки, в чем дело.
- А отчего же ему обижаться, когда оно чистая правда, - сказал Матющенко.
- Как правда?
- А как же? Действительно, всю зиму сорок первого года Швайка служил у немцев старостой, - и тут Матющенко рассказал о нем.
Вспомнив об этом теперь, я подумал: "Нет, не опасно. Это парень с хитрым юмором. Не выдаст он нас. Тем более, он был в подполье. Знает все правила и уловки".
Кандидат партии Швайка, колхозный активист, тракторист, был оставлен в подполье. Задача была: как можно скорее войти в доверие к немцам. Швайка так талантливо играл свою роль, что уже в сентябре сорок первого года был назначен немцами старостой. Отряд Матющенки, тогда только начинавший действовать, держал с ним связь. Швайка вошел в доверие к глуховскому коменданту. Игра эта продолжалась всю зиму. Дело кончилось тем, что те из селян, которые наивно предполагали, что немец "добрый", на собственной спине почувствовали его "доброту". Но кто-то из полицаев донес о двойной игре Швайки.
Как-то ночью Швайка прибежал в лес и сообщил Матющенке, что завтра в 9 часов утра районная жандармерия приедет забирать его. Матющенко слушал его молча. На подпольном языке это называется "провал". В таком случае провалившегося подпольщика надо забирать к себе в отряд. Но в селе оставалась семья Швайки. Как спасти ее? Старика отца, детей и беременную жену Швайки брать в отряд было нельзя. А даже если и возьмешь, фашисты отомстят более дальним родичам, а то и всему селу. И тут два хитрых украинца придумали такую штуку. Немцы приехали в 9 часов утра, а за три часа до их приезда к Швайке, преспокойно "спавшему" всю ночь дома, ворвались партизаны. В хате были выбиты все окна, в черепки превращена посуда, распороты подушки и пух из них выпущен на улицу. Тихонько, извиняясь, сам Матющенко насажал старику отцу Швайки - фонарей под глазами. Затем Швайку связали, с угрозами повели через все село в лес "на расстрел".
Приехавший через час немец-комендант клюнул на партизанскую удочку: он велел арестовать доносчика-полицая, а "пострадавшему" Швайкину отцу немцы приказали выстроить новую хату. И вот сейчас Швайка попал в плен к немцам...
6
Через два дня начался второй прочес, а еще через день - третий.
- Вот этот третий уж совсем не входит в наши расчеты, - ворчал Вася Войцехович, выводя через буреломы по азимуту отряд к спасительному кустарнику под Станислав.
- Кажется, можно було б немцам остановиться и на двух, - подхватил комиссар Мыкола.
- Тем более, что если жив Ковпак, то он уже успел проскочить, поделился я сокровенной мыслью со своим "штабом".
- Проскочил дед. Надо и нам сматывать удочки, - сразу уточнил наши мысли Усач.
- А может быть, и окопался где-нибудь в горах? - охладил его пыл комиссар Мыкола.
Усач замолчал.
Мы подошли к спасительному кустарнику на рассвете.
- Третья облава совсем нам ни к чему, - ворчали командиры.
Хлопцы, видно, всерьез начали привыкать к тому, что немцы действуют по нашему заказу. Ползком, на животе, продираясь сквозь кустарник, приблизился радист Соколов. Он протянул мне бумажку.
- Большая земля обещала самолеты. И один самолет вылетал к нам как раз в ту ночь, когда Матющенко напросился на засаду, - доложил он хриплым шепотом.
- Но мы же не могли принять его, Коленька! - словно оправдываясь перед радистом, сказал начштаба Вася.
- Да. Трудное дело сейчас принять самолет! В таком положении... опять намекнул на выход из Черного леса Усач.
С гор, из-под Ланчина, вернулась разведка Володи Лапина. Где-то в душе у каждого из нас все еще теплилась надежда: жив комиссар Руднев. Володя Лапин раздул эту искру. Дня четыре-пять назад через Ланчин, почти по нашему маршруту, проходила группа в десять-пятнадцать человек. Жители рассказывали, что эти люди несли на носилках раненого командира. Командир был усатый, в армейской форме, при орденах.
- Черные усы, ей-богу! - бил себя кулаком в грудь Лапин.
- А как же они ночью видели - черные усы или нет? - спросил я у Лапина.
- Это-то обстоятельство и вызывает у меня сомнение, - шепнул мне начштаба Вася.
Рядовые бойцы в отряде не хотели верить, что комиссар погиб. Мне припомнились рассказы ветеранов отряда о том, как зимой 1941/42 года раненного в горло Семена Васильевича перевозили в Брянские леса. На ухабах, поворотах бойцы подхватывали сани на руки и переносили их вместе с раненым через опасное место.
- Эх, найти бы хоть ниточку, след, а уж мы бы его вынесли! сокрушались в ротах.
Лапин принес из Ланчина письмо от Кости Стрелюка, адресованное всем нам. Костя поправился и ушел с группой наших партизан всего за два дня до прихода Лапина. С кем? С Ковпаком? Или с комиссаром? В письме об этом не было ни слова. Но все же на душе полегчало. Вспомнилась ночь, когда мы шли "умереть на ровном месте", и мягкий, ласковый голос гуцулки со странной фамилией Иваночко, уговаривающей мужа ничего не брать с нас за спасение раненого. И стало легко на душе. В такие трудные дни особенно важно знать и чувствовать поддержку народа.
Спасибо тебе, гуцулка Иваночко!
Вернулась разведка из глубинных кварталов и диких урочищ Черного леса. Вася мотал головой, как добрый конь, которого замучили слепни.
- Видимо, в третий раз нам так легко от немца не отвязаться, доложил он нам разведсводку.
- Из агентуры доктора Циммера кто-нибудь работал двойником, уверенно сказал Мыкола Москаленко.
- И это может быть. А скорее, просто за первые два прочеса Кригер изучил наши повадки, - успокаивал я подозрительного Мыколу.
- Хоть так - хоть этак, а в Черном лесу расположилось лагерем несколько батальонов. - Вася показал на карту с нанесенной дислокацией врага. - По всему видать, это уже не облава. Вот тут батальон, вот две роты. Снова - батальон.
- Это длительная блокада, Вася! - сказал я Войцеховичу. - Берут за глотку мертвой хваткой.
- Надо уходить! - заключил начштаба свой "доклад-справку".
- Ну что ж, на выход, так на выход, - что-то очень уж быстро согласился комиссар Мыкола.
Мы совещались в кустарнике. Невдалеке перекресток дорог был занят ротой немцев. В хате лесника сейчас у немцев был узел связи и управления.
Заходило солнце. Закончив очередной прочес, немцы пели. Хоровая солдатская песня эхом разносилась по лесу.
Мы готовили свою группу на выход. Я был почти уверен, что мы проскользнем под носом у поющих немцев.
- Да, тигр начал ходить тихо на лапках. Лапки-то мягкие. А острые ли когти? Как думаешь, комиссар? - спросил я у Москаленки.