Ночные марши утомляли и людей и коней. И не удивительно, что часто засыпали и те и другие, задерживая движение массы людей и повозок, вытянувшихся на несколько километров позади.
Разослав связных по колонне расчищать путь, проверить "маяков" [регулировщиков на перекрестках дорог] и растолкать пробки, Базыма, вдруг превратившись в озорного хлопца, размахивавшего плетью, крикнул мне:
- Петро! Машинка закрутилась. Дуй! Глазки вперед, ушки на макушке. Верно говорил дед. Навряд ли удастся Адольфу нашего хвоста понюхать!
Я кинулся в санки, и они понеслись.
- Движение - мать стратегии и тактики партизана! - крикнул я, нахлестывая застоявшихся на морозе коней.
- Придержите коней. Дайте зажечь спичку. Это же абзац. Это же записать надо.
Но в это время сзади нас в темноте блеснуло красное пламя, и во все стороны ночь прошили зеленые нити трассирующих пуль. Затем по снежной равнине прогремел взрыв и сразу, как хвост звуковой кометы, сплошной рев автоматов и пулеметов.
- Поезда как не бывало. Как вам нравится?
- А что за бой там?
- Заслоны добивают эшелон.
- Нельзя ли вернуться?
- Нельзя. Каждый делает свое дело. Да и не успеете. Пятая рота и ее командир, бухгалтер Ефремов, это дело сделают и быстро и чисто.
- То есть какой бухгалтер?
Только тут мне пришло в голову, что и Ленкин и Ефремов в мирной жизни бухгалтеры.
- Хотите, дам вам абзац? - рассердился я. - Зажгите спичку. Пишите. Самая воинственная профессия - это профессия бухгалтера. А развивать эту тему можете сколько угодно. Вот вам прототипы.
Эшелон медленно загорался. Пламя лениво лизало щепы изуродованных вагонов, освещая брюхо черного дыма, поднимавшегося к небу.
Мы понеслись по укатанной санной дороге. Впереди была еще шоссейка, и разведчики Ленкин и Бережной уже должны подъезжать к ней. Нужно было догнать их, чтобы принять наиболее быстрое и поэтому наиболее правильное решение, ибо движение и быстрота - мать партизанской тактики и стратегии...
Дорога на запад была открыта.
Рейд начался удачно.
14
Существовал у нас обычай, заведенный комиссаром Рудневым. Два раза в день, в 14 и в 24 часа, радист Вася Мошин подходил к штабу с толстой книгой под мышкой.
- Читать сводку! - командовал Руднев.
Как угорелые, разлетались во все стороны связные, Семенистый, Ванька Черняк и другие, орали на весь лес, если дело было летом, стучали плетью в окна и двери халуп, если дело было зимой, кричали:
- Читать сводку!..
Через несколько минут возле штаба собиралась толпа партизан, и Вася Мошин раскрывал свою библию.
- От Советского информбюро. Вечернее сообщение за...
Воцарялось молчание, и люди выслушивали все, что он читал. Кто не сражался в тылу у противника, кто не был по месяцам лишен возможности читать родные строчки советской газеты, тот не может понять нашего волнения.
Многие месяцы лишь тоненькой нитью эфира, да и то не всегда, мы были связаны с Родиной. О событиях, происходивших на фронте и в советском тылу, мы знали только по сводкам Совинформбюро и только от Васи Мошина.
И понятно, что этот человек, выполнявший лишь трудную и скучную техническую обязанность, стал олицетворением всего того, что делалось за фронтом.
- Ну, сколько городов оставил? - серьезно спрашивал Ковпак Васю в 1942 году.
И парень, печально раскрыв книгу, монотонно и громко читал сводку, а окончив чтение, молча захлопнув свою библию, сейчас же уходил.
Мне иногда даже становилось жаль этого хлопца, так сокрушенно принимал он упрек старика командира, словно был сам повинен в этих невеселых делах.
Но вот еще в конце декабря 1942 года голос Васи окреп, стал он читать раздельной, научился останавливаться в наиболее интересных местах, стал делать психологические паузы. И все больше слушателей собиралось у штаба, так что пришлось Васе читать сводку в разных концах расположения отрядов. Затем ее стали размножать на машинке и рассылать по ротам вместе с оперативными документами штаба, а вскоре стали издавать в двухстах - трехстах экземплярах типографским способом в ручной партизанской типографии, присланной нам на ледовый аэродром.
Раз заведенное, как и многие другие традиции, чтение сводки в штабе проводилось ежедневно. А зимой, начиная с декабря 1942 года, обряд этот становился все торжественней и оживленней, а ждали в штабе Васю Мошина все с большим нетерпением.
19 ноября началось наступление Красной Армии, и Васю заставляли читать сводку по нескольку раз, делая по ходу глубокомысленные стратегические и философские замечания.
23 ноября замкнулось кольцо у Калача, и откуда-то из дебрей кованого сундука наш штабной архивариус Семен Тутученко вытащил карту Волги, и к ней по вечерам тянулись толстые обмороженные пальцы стариков и мальчишек, разыскивая еле заметный кружочек с надписью "Калач".
Теснее сжималось кольцо вокруг армии Паулюса, и уже не в штаб ходил Мошин, а победоносно вертел регуляторами приемника в новой просторной избе, куда его перевели по приказу Ковпака. Вокруг хрипящего репродуктора сидели, затаив дыхание, Ковпак, Руднев, весь штаб, все связные, политруки и парторги рот и ловили раздельно, по слогам, передававшуюся диктовкой сводку для областных газет "От Советского информбюро".
2 и 3 февраля 1943 года отряд совершил марш, и сводка не была принята. Четвертого мы сделали небольшой переход и, разместившись по квартирам, уже собирались отдыхать, как услыхали за окном голос часового, тревожно выкрикивавшего первую цифру пароля, и дикий голос: "Экстренное сообщение". Не успел часовой задержать кричавшего, как в штаб влетел Мошин.
Он еще в сенях кричал:
- Разрешите, товарищ начштаба? Экстренное сообщение!..
- Ну, читай уж... - сказал Базыма, сидевший без гимнастерки на покрытой плащ-палаткой соломе.
- Экстренное сообщение... - начал Мошин, держа свой гроссбух только для проформы раскрытым, а сам торжествующе глядя на нас.
- Надо за командиром и комиссаром послать, - сказал Войцехович.
- Я уже был у них на квартире, одеваются...
- Ну, тогда подождем...
- Так я им уже прочел...
- А они что?
- Сказали: беги скорее в штаб, читай! Мы сейчас будем сами.
- Ну, читай, чертова регенерация, - буркнул из-под одеяла Тутученко.