- Давай, Васютка...
Вася откашлялся.
- "Главная квартира фюрера, 3 февраля", - прочел он громко и остановился, глядя на нас. Удовлетворенный нашим видом, продолжал: "По приказанию фюрера по всем территориям райха объявлен трехдневный траур. Запрещены зрелища и кино. Всем женщинам носить черные траурные ленты или платья..."
В это время в хату вошли Ковпак и Руднев.
- Чытав? Чулы, хлопни? - спросил старик и, ударив себя плетью по валенку, сел на лавку. - О це вам, хлопци, наука... О це вжарылы, так вжарылы.
На столе лежала карта Волги, вся исчерченная синими и красными значками, стрелками и кружками. Базыма молча подошел к ней, бережно свернул ее и протянул Тутученке:
- Сховай, Сеня, сховай на память...
Руднев взял карту из рук начштаба, снова расстелил ее на столе. Он долго смотрел на место излучины Дона и Волги и затем красным карандашом перечеркнул синее кольцо у Сталинграда.
- Вот и наступил он, праздник на нашей улице... Товарищи, вы понять не можете, что значит эта победа...
- Чего уж тут не понимать, раз по всей Германии на три дня траур объявлен. Тут все понятно! - сказал Базыма.
- А понятно ли, какой ценой и кровью, каким трудом досталась нашей Красной Армии победа? Ведь я же знаю многих людей, которые ее добывали, может, многих из них уже и в живых нет.
Руднев замолчал, задумавшись.
Еще долго сидели партизаны в штабе. Говорили о Красной Армии, о победе, которая казалась уже такой близкой.
Разошлись лишь тогда, когда в окнах забрезжил серый зимний рассвет.
15
Мы вырвались из кольца вражеских гарнизонов и подвижных частей, готовых начать крупную операцию против партизан, скопившихся вокруг отслужившего свою службу ледового аэродрома.
В ночь на 3 февраля мы отмахали еще километров сорок и приблизились к Пинску. Теперь надо было подумать о том, чтобы оттянуть немцев, навалившихся всей тяжестью своего великолепно организованного механизма на оставленный нами район.
Нужно было бросить в этот великолепный часовой механизм стальной болтик. Пусть заскрежещет и с разбегу остановится немецкий точный механизм. Пусть, не отзвонив своего боя, в недоумении застопорит ход.
Задача сводилась к тому, чтобы оттянуть от местных партизан на себя подвижные гитлеровские части, а от гарнизонов они отобьются и сами.
Для меня это был первый рейд в суровое зимнее время. Еще раньше от старых партизан я слыхал:
- Поскорей бы ударили морозы, замело бы, тогда нам немцы не страшны.
- Нет лучше времени для партизан, как зима.
Эти реплики, а иногда и длинные рассказы совершенно противоречили моему штатскому представлению о наиболее удобном для партизанской борьбы времени года.
Не завершив полного годового цикла в партизанах, я не имел еще собственного опыта и принимал эти замечания с некоторым недоверием. Может быть, похваляются старики? Может быть, просто повезло им в прошлую зиму - зиму сорок первого и сорок второго года? Может быть, преимущества зимы, яро защищаемые старыми партизанами, только кажущиеся? Когда, как не летом, ему легче воевать? Тут и листва прячет от глаз противника, и теплое солнце греет, и прочие преимущества, связанные с лирическим, сентиментальным представлением о весне, лете, бабьем лете и других мягких временах года. И все эти преимущества исчезают в нашем сознании, замороженные ледяным дыханием зимы. Тут и лютые морозы, и глубокие снега, и следы в снегу, по которому рыщут немцы, и трудности с пищей и одеждой. Это все верно для небольшой местной группы партизан. Для рейдирующего же отряда - наоборот. Я слыхал и от своих профессоров - Ковпака и Руднева, Базымы и Коренева, и от рядовых партизан это же утверждение: "Зимой воевать легче". Обсуждая сложившуюся ситуацию, Ковпак говорил комиссару:
- Семен Васильевич. Зараз зыма, можно смило вдарить нимцям по пяткам. Подрочыть их трохи. Демонстрацию им зробым. Хай воны всю свою механику на нас кинуть...
Комиссар молчал.
- Зимой не страшно и с дивизией в кошки-мышки играть, - добавил Коренев.
- Хорошо, если они на машинах, а если на санях? - возразил Базыма.
- Ну, на санях немец вояка, сам знаешь какой.
Дед Мороз долго еще объяснял преимущества санной дороги для партизан. Очевидно, кроме меня, это всем было известно, и Ковпак, Руднев и Базыма, склонившись над картой, водили по ней пальцами.
- Подожды, Ильич, - сказал Ковпак Кореневу. - Ты лучше от что скажи: пушки по болоту пройдуть?
- Морозы крепкие были. Должны пройти. А впрочем, я разведку пошлю. Хай на болоте толщину корки померяют.
- Шанцевый инструмент пускай захватят, - сказал Ковпак.
Комиссар откинулся от карты и снял шапку.
- Сидор Артемович! Я думаю, нужно демонстрацию немцам в двух направлениях делать. У станции Лахва есть мост, недалеко от станции аэродром. С него самолеты нас на озере бомбили. Это один удар, настоящий, а второй - ложный, по Пинску.
- Правильно. Нимци на машинах за нами кинуться. А мы по болотам их водыть почнем. Стануть нимци з машин на санки пересаживаться, от тогда - як той сказав?
- У волка сто дорог, а у того, кто ловит, только одна, - засмеялся Коренев.
Очевидно, Ковпак часто вспоминал этот афоризм.
- Ну, на тому и порешили, - и Ковпак надел шапку. - Назавтра демонстрацию зробым.
Ночью несколько рот под командой Павловского всерьез повели наступление на станцию Лахва. Мост взорвать не удалось, на аэродроме самолетов тоже не оказалось, но Павловский все же уничтожил два эшелона и, ворвавшись на станцию, устроил там такой кордебалет, что сразу же, по данным разведки, немцы приостановили наступление на белорусских партизан и стали оттягивать войска к железной дороге. К Пинску нами был послан только один взвод разведчиков, но с минометом и пулеметом. Ему была выдана тройная норма боеприпасов и поставлена задача как можно активнее обстрелять областной город и как можно скорее скрыться.
- Ох, и дали мы шквал! Огонек такой был, что немцы думали - не меньше как дивизия на них наступает, - смеялся Черемушкин, докладывая о выполнении задания.
Мы два дня делали к вечеру лишь небольшие переходы за десять двенадцать километров, чтобы запутать разведку противника. Вскоре появились связные от местных партизан. Большинство командиров поняло наш маневр и благодарило за оказанную помощь.
Окончательно запутав следы беспрерывными мелкими диверсиями и засадами, мы заставили немцев перейти к обороне и бросить все свободные силы на охрану железных дорог и важных центров. Через несколько дней путь на запад был свободен. Можно было двигаться к Бресту, а там кто его знает - перемахнув через Буг, Вислу...
Нет лучшего времени для рейда крупного боевого отряда, да еще с опытными и смелыми командирами, чем суровая русская зима. Снегом замело все дороги, автотранспорт не пройдет нигде, кроме шоссе. Зимой противник теряет первое свое преимущество - быстроту маневра. Он может маневрировать только на санях, а если учесть, что инициатива в наших руках, что мы диктуем направление, то главное средство войны - маневр - в наших руках. Зимою ночь длинная, а день короткий. Ночь - наше время: это второе преимущество партизан. От него производное третье: действие авиации противника затруднено зимой. Четвертое - трудные условия для ведения противником разведки и обнаружения нашей стоянки: пока разведка противника наступает нашу дневку, уже ночь, а на другой день начинай сначала; где был вчера рейдовый отряд, там его нет сегодня. Словом, пока стояли морозы, мы могли рейдировать куда угодно.
Вспомнился один случай. Это было со мной в первые дни пребывания в тылу врага, под Брянском. Я выехал поближе к важной железной дороге и расположился на участке Почеп - Выгоничи. Вел разведку, опираясь на передовые отряды огромного партизанского края. Отряды эти недавно были организованы из местных крестьян с небольшой прослойкой военнослужащих. Надо было приключиться вскоре после моего появления такому случаю. Из Брянска на Унечу шла крупная немецкая колонна: до 180 автомашин, несколько танкеток и один или два средних танка. Машины шли с грузом. Охраны было немного. Проехав Выгоничи, колонна двигалась по грунтовой дороге. Движения автотранспорта там не было давно, тракт зарос бурьяном и запустел. На развилке дорог немцы встретили двух баб, и переводчик спросил у них дорогу на Почеп. Бабы возьми и покажи дорогу, которая вела в партизанский край. Немцы покатили прямо к нам. Заставы, увидев такую сильную колонну - впереди шла пара танков, дальше же все сливалось в тучах пыли, - отошли в балки, а командованию донесли, что к нам движется свыше ста танков. В еще не обстрелянных отрядах поднялась паника. К счастью, один танк напоролся на мину и ему выбило гусеницу. Колонна остановилась. Через полчаса улеглась пыль, и партизанские разведчики подползли по ржи и дали нам уже более точные данные: "180 грузовых авто, несколько легковушек, три или четыре танкетки, один средний танк с перебитой гусеницей. Немцы стоят в нерешительности. Вместе с шоферами их не больше 300 человек". Отряды понемногу пришли в себя. Их было четыре, общей численностью тоже не более 300 человек, если считать и женщин. Многие из них всего несколько дней назад впервые взяли винтовки в руки, а свиста пуль не слыхали никогда. Командиры были и боевые, и вчерашние мирные колхозники, вообще всякие. Естественно, что они обратились ко мне. Я имел тогда еще интендантское звание и носил две шпалы. Командиры отрядов засыпали меня вопросами: что им делать, принимать бой или уходить в леса? Уйти без боя нам было легко, немцы, по-видимому, еще не знали о нашем существовании. Принять бой с таким войском, а затем отойти - значило отдать на расправу озлобленным немцам несколько деревушек, в которых мы стояли. А больше всего смущало меня то, что никаких полномочий на командование этими отрядами никто мне не давал.
Решено было дать бой. Быстро отданы распоряжения, размещены отряды в обороне и засадах. И когда колонна двинулась вперед, мы затеяли перестрелку. Выдержки у молодых партизан не было, они открывали огонь издалека, нервничали и вообще вели бой неумело. Все же немцы потеряли одну танкетку и около десятка автомашин и отошли назад. Они попутались в этих краях еще один день, пока не напоролись на более опытные отряды Василия Ивановича Кошелева, который устроил им ловушку. Солдат перебили, а машины уничтожили. Никаких лавров этот бой мне не дал, больше того - была куча неприятностей, но на этом деле я многому научился. Больше всего меня поразил случай, происшедший в процессе самого боя. Командир одного отряда был местный житель. Он имел военное звание старшего сержанта или старшины и поэтому единогласно был избран командиром. Он занял по моей "диспозиции" оборону на указанном рубеже. Так как у противника имелись танки, естественно, что я прежде всего учел наши противотанковые средства. Во всех четырех отрядах были две бронебойки и один крупнокалиберный пулемет без мушки, стрелявший только одиночными выстрелами, а иногда, словно сбесившись, срывавшийся на очередь, которую уже никто остановить не мог. Замолкал он лишь тогда, когда кончалась лента. Я указал места для бронебоек, а сам с этой капризной машинкой расположился на опушке леса у дороги. Когда колонна немцев двинулась, я заметил, что одной бронебойки на указанном месте нет. Верховой связной, посланный мною к командиру, доложил ответ командира: "Я бронебойку поставил на более нужном месте".
- А где? - спросил я связного.
- Во-он в селе, хата с новым забором.
- Так туда же танки не пойдут. Кругом болото.