-- Нет,-- ответил Авраам.
И царь Кавад возвратился к окну.
По настоянию великого мага решили они на рассвете уехать в Шизу. И отправятся туда сам Маздак, датвар Розбех и Тахамтан, чтобы объяснить людям неприкосновенность храмов. Вожди деристденанов разъедутся для этого по сатрапиям...
Еще раз прошел мимо своей неслышной походкой Та-хамтан. Опять задержались на нем желтоватые глаза. И тогда наконец вспомнилось Аврааму. Так смотрела крыса от лошадиного копыта -- холодно, ожидающе, неумолимо...
В книгохранилище остались лишь великий маг и Роз-бех. Возвращаясь, Авраам задержался перед завесой. Он услышал последние слова Маздака, и бесконечная усталость была в них... "Рано или поздно становится ложью самая высокая правда... И ничего нет хуже правды, ставшей ложью. Мы должны понимать это, Розбех!.."
Покачивались в лунном свете деревья. Он прислонил лоб к остывшей осенней коре платана, и начал возвращаться к нему рассудок. Зачем он пришел сюда?..
Белая тень возникла в проеме калитки, подошла и стала в двух шагах. Все так же необыкновенно светилось лицо, приподнималась и опадала на груди тяжелая, прозрачная при луне ткань. Рука, как всегда, придерживала покрывало, и чистый холод тела был под ним...
Четкие уверенные шаги приближались, и казалось Аврааму, что на грудь ему наступают ногами в колеблемой листьями тьме. Покрывало начало сползать у нее с плеча, тень воителя Сиявуша закрыла луну...
Прочь пошел он, как слепой, раздвигая невидимые кусты. Проплыли, мигая, светильники в нишах, упал и погас на полу каморки длинный безликий луч. В знакомую койку уткнулся Авраам, содрав с себя одежды...
И женщины другой не будет у него. Каждую минуту с той ночи был он с ней, но только не знал об этом. Черная пустота расползалась впереди. Тело болело от горя, и он прижимал ко рту холодные ладони. Кто-то посторонний сейчас там, и полны чужие бессмысленные руки...
Показался ли ему снова на полу угасающий луч или возвратилось безумие соленой пустыни? Запах платана ворвался из мокрого сада. Он протянул руки во тьму и ощутил твердую белизну ее тела. Шелк неслышно заскользил поверх пальцев...
-- Абрам...
Дыхание коснулось его. Еще не веря, приблизил он руки к лицу: они пахли, как в то далекое утро. И тяжелые солнечные волосы, от которых ее имя, упали ему на глаза и губы. Привкус меди был у них от гретой на огне воды. А за мягкой завесой ниспавших волос услышал он властную, горячую, всеутоляющую щедрость ее груди и приник к ней, содрогаясь от плача.
А она все гладила и гладила его голову, и ему казалось, что все это было уже много лет назад -- еще тогда, в Эдессе, когда была у него мать. Потом все медленнее становились ее движения, и он тоже затих, чувствуя, как помимо него напрягается тело. Руки легко находили ее, и сама она искала их. И ничего больше уже не нужно было искать...
-- Абрам... О Абрам!..
Они вздохнули вместе, как в первый раз. Он стал потом неумело подкладывать под нее скатившееся одеяло, потому что на досках лежали они. Она поднялась, сделала с собой что нужно, ровно выстелила большое одеяло во тьме. Но он видел все, и высокая волна близости прилила от нее.
-- Фарангис!..
Впервые он назвал ее бронзовое имя. Обычным, земным сразу стало оно. И они легли, обнявшись, прижимаясь в извечной чистоте тела, согревая друг друга от проникающего через камни осеннего холода.
-- Я услышала тебя у платана, Абрам... Про то, что ждала его, говорила она, и как много снился он ей. Не отпуская его ни на миг, шептала в ночи Белая Фарангис о своей безмерной тоске по нему. И плакала, как всякая женщина, боясь, что уйдет он когда-нибудь от нее.
Он целовал ее лицо и влажные, вдруг умолкающие губы. Каждый раз затихала она так в ожидании счастья. И когда приходило оно, просыпалась сразу вся и не знала усталости. Покорная, ослепшая, искала она потом его руки.
-- Я люблю тебя, Абрам!..
Он забыл спросить о воителе Сиявуше, потому что не имело это значения...
Было мгновение, когда споткнулся Авраам о невидимое... Нет, не ведала она лжи. Одна лишь высокая правда любви жила в ней. Вся без остатка растворилась она в нем, сердце и плоть их были едины.
-- Уедем куда-нибудь! -- сказал он.
На миг отстранилась она, но не был виной этому кто-то другой. Сразу вспомнил Авраам тот день, когда шла Белая Фарангис при свете солнца. Ночное было у нее все: необычный профиль, лунная белизна, на фарфоре нарисованные губы. Закутана в шелк была она, и узкая рука с зелеными и золотыми камнями на пальцах придерживала покрывало у плеча...
Но лишь потом засветились зелено-золотые глаза. А вначале безразлично, как камни в перстнях, отразили они Авраама, длинную каменную стену, рабов у оливок, притихших азатов. Видела ли она людей?..
И не было уже грозного тумана из старых сказаний. По краям ее маленького рта проступили тогда арийские бугры. Как у тупого Быка-Зармихра, оттянули они книзу углы ее губ. И у канаранга Гушнапсдада так же высокомерно кривились губы при людях. Даже у надсмотрщика Мардана вздувался рот по краям, когда говорил он с рабами...
Авраам протянул руки к ее рту, потрогал около. Не было там ничего, только великая человеческая нежность кожи. Ласково, больно прикусила она ему пальцы...
От шума в коридоре пробудился Авраам, открыл глаза. Один лежал он, до головы укрытый одеялом, и не осталось ничего от ночи. Но полно было радости тело, и болели покусанные губы. Что-то стягивало ему шею. Потянув, увидел он сплетенный втрое золотой волос. Так царица Вис привязывала к себе Рамина. А в Самарканде сделала это жрица при храме, когда расстались они. И даже волос Мушкданэ, дочки садовника, когда-то остался на нем...
За окном глянцево сияли осенние красно-желтые листья. Закачалась дверная завеса, и уставились на Авраама бесцветные глаза. Поганый Мардан это был, надзирающий над рабами и по своей воле заглядывающий во все щели. Самим богом в наказание был вдавлен нос посреди плоского лица. Чуть дрогнул этот круглый нос, повертелся, задышал важно в обе ноздри:
-- Там диперанов зовут... Всех!
XV
Сдвинулись за спиной железные ворота, и тревога проникла в сердце. С ночи разошлись деристденаны по сатрапиям, а великий маг Маздак со своими людьми уехал на Север, в Шизу.
Авраам не успел поздороваться с друзьями. Диперанов торопили, и они один за другим взбирались наверх по крученным вокруг одной оси ступеням. В темном колодце лестницы слышались удивленные восклицания. Никто не ждал в этот день Царского Совета...
ПОКЛОНЯЮЩИЙСЯ МАЗДЕ ЗАМАСП, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ АРИЙЦЕВ И НЕАРИЙЦЕВ ИЗ РОДА БОГОВ, СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ. СЛУШАЕТ ВАС. АРИЙСКИЕ СОСЛОВИЯ!
Авраам не понял сразу, какое смещение произошло в царской формуле. Дипераны переглядывались. Старый Саул был угрюм, в глазах Артака обозначился страх...
Он посмотрел вниз. Тремя рядами сидели сословия, и множество великих появилось справа на синих подушках. Перевернуты зачем-то были красные подушки слева, откуда говорили всегда Маздак и Розбех...
Замасп!.. Почему назван он--жалкая тень Светлолицего Кавада? И не видно нигде безликого царевича с бегающими глазами. Самого царя царей тоже нет на обычном месте...
Красный ковер откинулся в боковом проходе. Шестеро великих ввели человека под черным покрывалом. Пригнув, посадили они его в круглую яму посредине зала. Яростно взвыли карнаи.
-- Обнажите лицо отступника!
Это радостно крикнул мобедан мобед, вытянув шею. Первый сопровождающий рывком сбросил покрывало. Кавад, царь царей и бог, был под ним...
Огонь поставили перед царем, чтобы он смотрел на него. На уровне пола были его глаза. Гушнапсдад, кана-ранг -- правитель Хорасана, большой, налитый могучей древней кровью, был ближе всего к нему. Крохотный изогнутый ножичек вынул он и принялся подрезать ногти. Все смотрели на этот ножичек...
Авраам содрогнулся: так сделали с Валаршем, предыдущим царем. Далеко в Истахре есть дасткарт для слепых царей...
-- Сегодня нам может помочь этот маленький ножичек...--Канаранг поиграл узеньким лезвием, проверил пальцем остроту. -- Двадцать тысяч латников не будут в силах сделать этого завтра!
Большая рука с ножиком медленно опустилась на уровне глаз царя. Светлолицый смотрел на огонь...
Авраама оторвали от перил, толкнули в темноту Вместе с Артаком бежали они узкими проходами. Пустая черная площадь была оцеплена с четырех сторон гусарами. Их пропустили как диперанов...
Ктесифон был пуст. Ни одного человека не было на улицах и площадях. И на полях не было людей. Далеко у горизонта стояли светлые горы.
Когда они поднялись на холмы, трубный гром докатился до них из пустого города...
ЗАМАСП, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ... ПОВЕЛЕЛ...