Проезжая через Трясет и по обычаю своему сохраняя инкогнито, император остановился в гостинице. На вопрос его, не найдется ли удобной комнаты, ему ответили, что свободны лишь две чердачные каморки, последний хороший номер занял недавно приехавший немецким епископ. Император распорядился подать ужин, но и тут оказалось, что остались лишь яйца да овощи: вся птица пошла на стол прелату и его свите. Тогда император велел спросить епископа, не пригласит ли тот его, как иностранца, разделить с ним трапезу. Епископ ответил отказом. Императору пришлось ужинать с одним из епископских капелланов, для которого не нашлось места за общим столом. Он спросил священника, зачем они едут в Рим. оЕго преосвященство намерен исхлопотать себе бенефиций, приносящий пятьдесят тысяч гульденов дохода, благо император еще не знает, что этот бенефиций освободилсяп,-ответил капеллан и переменил разговор. Вечером император написал два письма: одно-кардиналу-датарию, другое-своему послу, и попросил нового знакомца по приезде в Рим передать их по адресу. Капеллан сдержал слово и, к великому своему изумлению, получил от кардинала-датария жалованную грамоту на вышеназванный бенефиций. Он сообщил об этом своему епископу, и тот немедленно уехал восвояси. Капеллан же задержался в Риме и позднее рассказал прелату, что история с бенефицием явилась следствием писем, адресованных имперскому послу и кардиналу-датарию тем самым иностранцем, с которым его преосвященство не пожелал поделиться ужином в Триесте: иностранец оказался императором
Граф де* и маркиз де* спросили меня, усматриваю ли я какое-либо различие в их житейских правилах. оРазличие действительно есть, - ответил я: - один из вас готов лишь облизывать уполовник, а второй способен еще и проглотить егоп.
В 1788 году, получив отставку, барон де Бретейль всячески порицал поведение архиепископа Санского. Он называл его деспотом и приговаривал: оА вот я хотел, чтобы королевская власть не выродилась в деспотию и не выходила за пределы, которыми была ограничена при -Людо
вике XIVп. Он полагал, что такие речи-признак гражданского мужества и могут даже погубить его во мнении двора.
Однажды, когда у г-жи д'Эпарбе было любовное свидание с Людовиком XV, король сказал ей:
- Ты жила со всеми моими подданными.
- Ах, государь!..
- Ты спала с герцогом Шуазелем.
- Но он так влиятелен!
- С маршалом Ришелье.
- Но он так остроумен!
- С Монвилем.
- У него такие красивые ноги!
- В добрый час!.. Ну, а герцог д'Омон? У него-то ведь нет ни одного из этих достоинств.
- Ах, государь, он так предан вашему величеству!
Г-жа де Ментенон гуляла с г-жой де Келюс у пруда в Марли. Вода была так прозрачна, что дамы разглядели плававших в ней карпов. Рыбы были тощими и невеселыми, двигались медленно. Г-жа де Келюс обратила на это внимание своей спутницы, и та ответила: оОни, как и я, скучают по тон мутной луже, откуда их извлеклип.
Колле положил на срочный вклад изрядную сумму, поместив ее из десяти годовых у некоего финансиста, который за два года не выплатил ему ни одного су. оСударь,-заявил банкиру Колле,-я обратил свои деньги в пожизненную ренту именно затем, чтобы получать ее при жизнип.
Английский посол в Неаполе устроил однажды очаровательный праздник, стоивший ему, однако, не слишком дорого. Это стало известно, и в свете принялись злословить, хотя сначала праздник был сочтен очень удачным. Посол расквитался с хулителями как истый англичанин и человек, умеющий презирать деньги. Он объявил, что намерен устроить новый прием. Все решили, что британец собирается взять реванш и праздник будет поэтому чем-то из ряда вон выходящим. В назначенный день гости толпой съехались в посольство, но никаких приготовлений к приему не
обнаружили. Наконец, слуга вынес жаровню. Собравшиеся замерли в ожиланип чуда. оГоспода,-сказал им посол,-вам не важно, весело у меня или скучно; вас интересует одно - во сколько мне встал прием. СмотРите же! (u, распахнув свой фрак, он показал приглашенным его подкладку). На нее пошло полотно Доменикино ценой в пять тысяч гиней. Но это не все. Вот десять векселей на предъявителя по тысяче гиней каждый. Они выписаны на амстердамский банк (с этимы словами посол скомкал бумаги и бросил их на жаровню). Не сомневаюсь, что сегодня вы разъедетесь по домам, довольные и праздником, и мною. До свиданья, господа! Прием оконченп.
оПотомство, - говариолл г-н де Б*,-это всего-навсего новая публика в театре, приходящая на смену старой. Ну, а что такое нынешняя публика-нам известноп.
Н* говорил: оКак в нравственном, так и в физическом отношении, как в прямом, так и в переносном смысле мне ненавистны три вещи: шум, опьянение и похмельеп.
Узнав, что некая особа легкого поведения вышла за человека, слывшего до тех пор вполне добропорядочным, г-жа де Л* заметила: оДаже будучи потаскушкой, я все равно осталась бы честной женщиной: мне в голову бы не пришло взять в любовники того, кто способен на мне женитьсяп.
оГоспожа де Ж*, - утверждал М*, - слишком умна и ловка, чтобы ее презирали столь же глубоко, как многих других женщин, гораздо меньше достойных презренияп.
На первых порах своей брачной жизни покойная герцогиня Орлеанская была сильно влюблена в мужа-свидетели тому почти все закоулки Пало-Рояля. Однажды супруги отправились навестить вдовствующую герцогиню, которой тогда нездоровилось. Во время беседы она задремала, и герцог с молодой женой решили немного позабавиться, предавшись утехам прямо у постели больной. Та заметила это и упрекнула невестку: оСударыня, вы первая заставляете меня краснеть за замужних женщинп.
Маршал де Дюрае, разгневавшись на одного из своих сыновей, воскликнул: оУймись, негодник, или поедешь ужинать к королю!п. Дело в том, что молодой человек дважды ужинал в Марли и чуть не умер там со скуки.
Дюкло то и дело оскорблял аббата д*Оливе, о котором отзывался так: оОн настолько подл, что, несмотря на все мои грубости, ненавидит меня не больше, чем всех остальныхп.
Однажды, когда Дюкло рассуждал о том, что каждый представляет себе рай на свой манер, г-жа де Рошфор заметила: оЧто до вас, Дюкло, то вам для райского блаженства нужны только хлеб, сыр, вино и первая встречнаяп.
Некто осмелился сказать: оХочу дожить до того дня, когда послед. него короля удавят кишками последнего попап.
В доме г-жи Делюше был заведен такой обычай: когда кто-нибудь развлекал гостей за6авнои историей, хозяйка тотчас покупала ее у рассказчика. оСколько вы за нее хотите?п.-оСтолько-то...п. Как-то paз г-жа Делюше стала проверять счет своей служанки, истратившей сто экю та назвала все расходы, но долго не могла вспомнить, на что ушла сумме в тридцать шесть ливров. оАх, сударыням-вскричала она наконец. Мы же забыли историю, купленную вами у господина Кокле. Вы тогда еще позвонили, я прибежала и заплатила ему тридцать шесть ливровп
Г-н де Внеси решил было порвать связь с президентшей д'Алигр, но как раз в это время нашел у нее на камине письмо, адресованное чело веку, с которым она завела новую интрижку. Президентша писала, что щадя самолюбие Внеси, постарается все устроить так, чтобы он сам бра сил ее. С этой целью она, вероятно, и оставила письмо на видном месте Внеси, однако, притворился, что ничего не знает, и прожил с президентшей еще полгода, неотступно докучая ей своими нежностями.
Г-н де Р* очень умен, но в его уме столько глупости, что порою его можно принять за дурака.
Г-н д'Эпременнль с давних пор состоял в связи с г-жой Тилорье. Ей хотелось выйти за него замуж, и она прибегла к помощи Калиостро. Как известно, тот, играя на фанатизме и суеверии людей и дурача их алхимическими благоглупостями, вселил во многих надежду найти философский камень. Когда д'Эпремениль стал сетовать на то, что он никак не может получить этот камень, ибо какая-то формула Калиостро оказалась неверной, шарлатан ответил, что причина неудачи д'Эпремениля его греховная связь с г-жой Тилорье. оУспеха вы добьетесь лишь тогда, когда научитесь жить в согласии с незримыми силами, и особенно с главной среди них-Верховным существом. Женитесь на госпоже Тилорье или порвите с неюп. После этого г-жа Тилорье принялась кокетничать еще пуще, и д'Эпремениль женился на ней; таким образом, философский камень принес ей немалую пользу.
Людовику XV доложили, что один из его гвардейцев вот-вот отдаст богу душу-дурачась, он проглотил экю в шесть ливров.
- Боже мой!-вскричал король.-Бегите же скорей за АндугЧе, Ламартиньером, Лассоном!
- Звать надо не их, государь,-возразил герцог де Ноайль.
- Кого же тогда?
- Аббата Терре.
- Аббата Терре? Почему именно его?
- Он немедленно обложит эту крупную монету десятиной, повторной десятиной, двадцатиной и повторной двадцатиной, после чего экю в шесть ливров станет обычным экю в тридцать шесть су, выйдет естественным путем, и больной выздоровеет.
Это-единственная шутка, когда-либо задевшая аббата Терре; он запомнил ее и впоследствии сам пересказал маркизу де Семезону.
В бытность свою генеральным контролером финансов г-н д'Ормессон при двух десятках свидетелей заявил: оЯ долго старался понять, на что нужны такие люди, как Корнель, Буало, Лафонтен, но так и не понялп. Это ему сошло: генеральному контролеру все сходит. Только г-н Пельтье де Морфонтен, его тесть, кротко упрекнул зятя: оЯ знаю,
вы денствительно так думаете. Но старайтесь, хотя бы ради меня, в этом не сознаваться: я очень не люблю, когда вы бахвалитесь своими недостатками. Не забывайте: вы занимаете то же место, что и человек, который подолгу беседоцал с глазу на глаз с Расином и Буало и принимал их у себя в поместье, а когда одновременно с ними туда наезжало несколько епископов, приказывал слугам: ?Покажите этим духовным особам замен, сады, все что угодно, только не пускайте ко мне - я занят"п.
Враждебность кардинала Флери к супруге Людовика XV объясняется тем, что королева не пожелала внять его галантным домогательствам. Известно это стало лишь после ее смерти, когда отыскалось письмо короля Станислава к дочери, которое он написал в ответ на ее просьбу посоветовать ей, как держать себя с кардиналом. Правда, Флери было в то время уже семьдесят шесть лет, но всего несколькими месяцами раньше он ухитрился изнасиловать двух женщин. Письмо Станислава видели своими глазами жена маршала де Муши и еще одна дама.
Говоря о беззакониях, запятнавших последние годы царствования Людовика XIV, мы вспоминаем обычно драгонады, гонения на гугенотов. которым запрещалось покидать Францию, где их травили, и приказы о заключении без суда, дождем сыпавшиеся на отшельников ПорРояля-янсенистов, молинистов и квиетистов. Этого, разумеется, довольно; однако не следует забывать о секретном, а подчас и явном надзоре, под который король-ханжа отдавал тех, кто не соблюдал пост, и о слежке, которую интенданты и епископы в Париже и провинции вели за мужчинами и женщинами, заподозренными в сожительстве. Такая слежка не раз вынуждала людей предавать гласности свой тайный брак: лучше уж было сознаться в нем раньше времени и претерпеть все связанные с этим неприятности, чем подвергаться преследованиям со стороны светских и духовных властей. Быть может, подобные меры были просто хитроумным маневром г-жи де Ментенон, надеявшейся таким способом дать понять, что она-законная королева.
Когда знаменитого акушера Левре вызвали ко двору принимать роды у дофины, ныне покойной, ее супруг сказал ему: оНадеюсь, вы рады, что принимаете роды у дофины, господин Левре? Это упрочит вашу репутациюп. - оМеня бы не было здесь, не будь она уже упроченап, - невозмутимо ответил акушер.
Однажды Дюкло стал жаловаться г-жап де Рошфор и де Мирлуа на ханжество нынешних куртизанок-они не желают слушать даже маломальски вольные речи. оОни теперь стыдливее порядочных женщин!п, воскликнул он и тут же рассказал весьма пикантную историю, затем другую, посолоисе, и, наконец, третью, с самого начала оказавшуюся еще более игривой. Тогда г-жа де Рошфор прервала его: оПолегче, Дюкло1 Вы считаете нас слишком уж порядочнымип.
Как-то раз король прусский страшно разгневался на своего кучера, по неловкости опрокинувшего коляску. оВелика беда!-ответил тот. С кем такого не бывает! Разве вам не случалось проигрывать сражения?п.
Г-н де Шуазель-Гуффье решил за собственный счет покрыть черепицей дома своих крестьян, легко становившиеся добычей огня. Крестьяне поблагодарили его за доброту, но попросили оставить их крыши в прежнем виде: если они заменят солому черепицей, помощники интенданта увеличат им подушную подать.
Маршал де Виллар до старости оставался весьма привержен к вину. В 1734 году, прибыв после начала войны в Италию, чтобы принять там командование войсками, и представляясь королю Сардинскому, он оказался настолько пьян, что не удержался на ногах и грохнулся оземь. Однако, даже в таком состоянии сохранив ясную голову, он тут же воскликнул: оПрошу простить мой естественный порыв - я так долго жаждал припасть к стопам вашего величества!п.