Противная сторона эту неосторожность Савана использовала полностью. По мере развертывания процесса обвинители постепенно отказывались от обвинений общего характера, касающихся "содержания" и "стиля"
всего произведения, а сосредоточили главный удар на совпадении отдельных фрагментов, с удовлетворением подчеркивая, что обвиняемый "дословно переписал" из книги графа Орнано "воображаемый" разговор между Валевской и Понятовским и "абсолютно выдуманное"
автором письмо Анастазия Валевского. Перед этими обвинениями трудно было устоять. Действительно, он дословно привел инкриминируемые фрагменты. Привел, потому что легкомысленно поверил в многократные заверения графа Орнано, что это исторические материалы, почерпнутые из архива его прабабки.
Мне кажется, что если бы граф Орнано был жив и лично выступал в суде в качестве обвинителя, процесс пошел бы несколько иначе. Тогда бы это был историколитературный спор между двумя биографами. Жан Саван защищал бы право историка на пользование первоисточниками, граф Орнано доказывал бы свое право литератора на беллетризацию и украшение истории. Но не представляю себе, чтобы граф Орнано в обвинительном рвении подпилил сук, на котором сидел, чтобы он осмелился пренебречь своим торжественным заверением в полной документированности биографии Валевской, повторяемым в предисловиях к ш е с т и (трем французским и трем английским) изданиям, чтобы решился сам попрать свое достоинство писателя и историка.
Но граф Орнано умер через десять дней после подачи иска, задолго до первого рассмотрения дела. Саван не приводит причин и обстоятельств смерти своего противника, вероятно, он их и не знал. Но удивительное совпадение дат смерти и процесса невольно вызывает предположение, что смерть родового биографа как-то связана с "делом Валевской". Может быть, граф Орнано знал, что выигрыш дела в суде обесценит и подвергнет осмеянию в глазах общественного мнения все его литературное творчество. Может быть, он повел себя, как те американские биржевики, которые за минуту до банкротства покупают страховой полис, чтобы своей смертью поправить материальные дела наследников.
Наследники графа Орнано, перенявшие его обвинение в процессе о плагиате, не имели ничего общего ни с историей, ни с литературой. Это были деловые люди, промышленники от парфюмерии. Их не касались ни сложные хитросплетения исторической биографистики, ни тонкие проблемы писательской этики. Им важно было получить возмещение.
Один из защитников Савана в предоставленной суду "юридической консультации" писал следующее: "...когда видишь его (графа Орнано) наследников, парфюмеров с Елисейских полей, затеявших этот низкий процесс против одного из самых добросовестных историков нашего времени с надеждой получить несколько миллионов франков (в старой валюте. - М. Б.), которые дали бы им возможность увеличить на два-три кресла парикмахерский салон, испытываешь только глубокое презрение..."
Но ораторское красноречие адвокатов не могло поколебать конструкцию обвинения. "Парфюмеры с Елисейских полей" стояли на почве формального права и твердо отстаивали унаследованную собственность. В борьбе за возмещение они не поколебались даже прибегнуть к самым сомнительным средствам.
На одной из стадий процесса защитники Савана решили сличить текст книги "Мария Валевская - польская супруга Наполеона" и архивные материалы из замка Браншуар, на которых строил свой роман правнук-биограф. Такое сличение казалось необходимым для установление, что в книге графа Орнано является наиболее существенным: история или литература? Результат сличения должен был окончательно установить вину или невинность Жана Савана. Если книга действительно роман (как утверждали обвинители), плагиат Савана налицо, но если бы защитникам удалось доказать ее историко-документальный характер, обвинение в плагиате отпадало.
Тогда обратились к вдове Фине-д'Орнано с требованием представить бумаги Валевской, на которые ссылался в своей книге граф Орнано. В ответ на это последовал поразивший всех отказ. Почтенная дама заявила суду, что бумаги эти вообще не существуют. Письма, заметки и разговоры, приводимые в книге "Мария Валевская - польская супруга Наполеона" были придуманы покойным графом.
Можно представить, каким потрясением было это заявление для почтенных историков-наполеоноведов Франции и других стран, которые двадцать с лишним лет ссылались в своих научных трудах на первоисточник родового биографа Валевской, в какое ошеломление должны были прийти тысячи читателей его книги, которым почти на каждой странице демонстрировали подлинные "записки" и "заметки" сладостной Мари.
А сам несчастный "родовой биограф"? Не перевернулся ли он в гробу в респектабельном фамильном склепе на кладбище Пер-Лашез?
А мраморные бюсты маршалов и генералов рода Орнано? Не повалились с пьедесталов в родовом замке в Турени?
Ведь если это заявление правдиво, если знаменитый архив из замка Браншуар действительно не существует, то граф Орнано IV должен войти в историю биографической литературы как один из величайшых мистификаторов.
Жана Савана не убедило заявление старой графини.
"Документы существуют, - категорически утверждает он в книге "Дело Марии Валевской", - но если бы их представили, посылка "роман" рухнула бы. И пришлось бы проститься с миллионами... А документы существуют".
В подкрепление своих слов Саван приводит все места книги, где граф Орнано ссылался на архив в Браншуар, различая "фрагменты воспоминаний", "записки" и "заметки".
Прибегает Саван и к другой биографической книге графа Орнано, посвященной Александру Валсвскому (Париж, 1953 г.). Говоря там о Валевской, Орнано писал:
"Жизнь польской супруги Наполеона явилась предметом труда, основанного на ее воспоминаниях, записках и пере писк е". Чтобы не было сомнений, о каком труде идет речь, родовой биограф добавил сноску: "Ф. д'Орнано. "Мария Валевская - польская супруга Наполеона".
Но суд, основываясь исключительно на формальном праве, не углублялся в сложности биографического дела, не вникал в мотивы обвиняющей стороны. Ее заявление об отсутствии документов он признал убедительным доводом.
На открытом заседании 6 декабря 1962 года XVII уголовная палата трибунала первой инстанции департамента Сены огласила приговор, признающий Жана Савана виновным в плагиате и обязывающий его выплатить в качестве возмещения убытков сумму в 2000 новых франков и внести штраф в размере 500 франков, а также покрыть расходы по опубликованию приговора в пяти журналах, чтобы сумма не превышала 3000 новых франков.
В обоснование приговора суд подтвердил, что книга графа Орнано, несмотря на декларацию автора в предисловии, не является историческим произведением. "История выступает в книге Орнано... как второстепенный элемент и в пропорции, определить которую невозможно изза отсутствия определенных источников..." Так что Саван допустил плагиат из литературного произведения, совершив "довольно значительные перепечатки, которые были обнаружены и произвели смятение в умах третьих лиц".
"Судьи покинули зал, - пишет Саван в книге "Дело Марии Валевской". Адвокат и я переглянулись, задав себе вопрос: не сон ли это?.."
Обвиняемый подал апелляцию. Написал он ее в виде книги. "Внесенный приговор не зиждется на законе, он несправедлив, - читаем мы в "Деле Марии Валевской", - ибо он не принял во внимание и не рассмотрел моральный элемент преступления... Он несправедлив, ибо не посчитался со всем тем, что говорит в пользу Жана Савана, что говорит о его добронамеренности. Если против этого будут возражать, заявляя, что суд принял во внимание некоторые моральные элементы, поскольку были учтены смягчающие вину обстоятельства (возмещение назначено в пятьдесят раз меньше, чем требовалось в иске. - М. Б.), то это отнюдь не аргумент... Ибо благонамеренность не дозируется. Ее или признают, или не признают. Если ее не признают, то нужно хотя бы путем дискуссии доказать, что ее не было, чего суд не сделал. Или признать ее. Но тогда отпадает преступление".
"Дело Марии Валевской" - необычайная книга, но читать ее не очень приятно. Слишком много в ней яду и злости. Жан Саван, защищая свои права и мстя за нанесенную ему обиду, не выбирает средств. Он ненавидит своих противников по процессу, которые загнали его в ловушку; ненависть свою он распространяет на весь род Орнано и даже на Валевскую. Некоторые мнения Савана о нашей соплеменнице и об ее отношениях с Наполеоном следует счесть слишком опрометчивыми, а то и просто несправедливыми. Но это можно простить, потому что за одержимостью, грубостью и злословием (не лишенными острых классовых акцентов) Савана чувствуется праведный гнев оскорбленного гуманиста, который пытается противопоставить существо дела бездушной букве закона.
Вот образец стиля этого историка-памфлетиста. После злого портрета покойного графа Орпано (где особенно выпячена его любовь к скачкам) Саван набрасывает собственный портрет:
"После обвинителя обвиняемый. Обвиняемый со стыдом признает, что ни одна из его бабушек не делила ложе с королями или императорами. Так что он родился без состояния. А посему он не имел возможности сорить деньгами на беговых дорожках. Происходя из рабочей семьи, он не познал, что значит иметь уйму свободного времени, что является принадлежностью праздных существ. Зато, не будучи слишком компетентным в скаковых "породах", он полагает, что довольно хорошо знает историю.
Обвиняемый не граф... Он признается в этом. Но это несчастье он разделяет с Пастером, Бальзаком, Корнелем, Сервантесом, Тэном, Мишле, Альбером Швейцером, Данте, Гёте, Вийоном, Вольтером и многими другими.
И если бы ему все равно было горько от этого, он утешался бы мыслью, что ни Тацит, ни Геродот, ни Плиний, ни Фукидид, ни Фюстель де Куланж... не имели графского титула.
Обвиняемый всего лишь историк. Но в любой из своих книг он приводит много неизвестных фактов, обстоятельств и документов. А в случае Марии Валевской ему важно установить, кто лучше знает предмет и располагает большей документацией: обвинитель или обвиняемый. Если обвиняемый - то обвинение отпадает само собой".
Не знаю, сумела ли аргументация, приведенная в последнем абзаце этого "автопортрета", убедить судей парижского апелляционного суда. Но она полностью убедила польского биографа Марин Валевской.
Потому что Жан Саван совершил в своем "защитительном мемориале" необычайную вещь, не имеющую прецедента ни в истории судебных процессов, ни в истории исторической биографии. Он провел "следствие", реабилитирующее память покойного Филлипа-Антуана графа д'Орнано как писателя и историка. В своих интересах и в интересах всех других биограсров, он доказал, что мнимый "роман" его противника является по сути дела исторической биографией, что абсолютное большинство приведенных в нем фактов, обстоятельств и документов находит подтверждение в истории.
Превосходно зная тему, благодаря работе над книгой "Мария Валевская", Саван сделал все, чтобы углубить свои знания по этой теме. Не имея возможности доказать, что браншуарскпе документы существуют, он решил доказать, что существование их вполне вероятно. Эта работа заняла у него несколько месяцев. Он кропотливо проследил пути Марии Валевской и ее правнука-биографа. Он проследил с начала до конца всю жизнь покойного графа Орнано. Ему удалось воспроизвести случайные разговоры родового биографа с издателями, редакторами и историками, которые явно указывали на существование бумаг в Браншуаре. В нотариальном архиве города Тур он нашел записи, позволяющие установить дату, когда Орнано обнаружил эти бумаги. В актах прихода св. Михаила и Гудулы в Брюсселе он нашел доказательства, подтверждающие, что граф Орнано старался дополнить имеющиеся у него семейные документ ы некоторыми датами, касающимися брака Валевской. Саван представил свидетельство поисков графом Орнано документов, сохранившихся в архиве военного министерства. Из архивов парижских нотариусов он извлек целый ряд неизвестных документов, касающихся имущественных и семейных отношений "польской супруги Наполеона", и т. д., и т. д., и т. д. ...
В результате "скандального процесса" Жана Савана напуганное издательство "Либрери Ашет" отказалось от издания его книги "Мария Валевская". Вместо нее, иждивением около 250 частных лиц, была издана книга "Дело Марии Валевской". Саван вложил в нее в с ю с овокупнось доступных знаний о Валевской. Аргументы, представленные в книге "Дело Марии Валевской", в конце концов одержали победу. Апелляционный суд отменил приговор первой инстанции, освободив Жана Савана от вины и наказания. Орнано подали апелляцию, но проиграли и ее. Процесс тянулся до сеоедины 1966 года, то есть почти пять лет.
ГОВОРИТ МАРИЯ
В своих поисках, имеющих целью сокрушить противников по процессу и восстановить полную правду о Валевской, Жан Саван добрался и до бумаг, оставшихся после Фредерика Массона. Умерший в 1923 году историк завещал все свое литературное наследие Французской Академии. Ныне его бумаги хранятся в одной из зданий Академии - в библиотеке Тьера. Саван извлек из этого архива и впервые опубликовал полностью в книге "Дело Марии Валевской" необычайно важный документ: собственноручные выписки Массона из неизданных "Воспоминаний" Марии Валевской, на время предоставленных ему наследниками. Эти собственноручные выписки послужили историку материалом для известного очерка "Мадам Валевская", из которого черпали сведения все последующие биографы "польской супруги Наполеона". Но в очерке Массой передавал воспоминания Валевской своими словами, тогда как в выписках сохранились обширные куски оригинального текста "Воспоминаний".
Впервые представляя польским читателям эти легендарные мемуары, я испытываю немалое волнение. Почти на двухстах страницах, борясь с фальсификациями, ловушками и подвохами косвенных источников, я старался воссоздать правдивые переживания, мысли и чувства героини романа, но только сейчас, на последних страницах, благодаря счастливому стечению обстоятельств нам дана будет возможность общаться с Валевской непосредственно. Теперь нам уже не надо опасаться фальсификаций или переделок, внесенных редакторами и комментаторами. Если какое-то утверждение героини покажется нам сомнительным, ответственность за это будет нести исключительно она сама.
Сличение рукописи Массона с очерком "Мадам Валевская" наводит на некоторые размышления. Прежде всего бросается в глаза, что в рассказе Марии нет дат и (за редкими исключениями) нет имен, их заменяют инициалы. Некоторые из криптонимов Массон расшифровывает довольно произвольно. Так подруги Марии обозначены в "Воспоминаниях" четырьмя инициалами: Ц. (Цихоцкая), Д. (вероятно, Дзержановская), С. (вероятно, Соболевская), М. (трудно установить, кто это может быть). Массон облегчает себе дело так, что все инициалы относит к Цпхоцкой. Другой пример: хозяйку одного из варшавских приемов автор "Воспоминаний" обозначает буквой К...
Массон усматривает за этим инициалом какую-то неизвестную "мадам Коллонтай", что, в свою очередь, видимо, вдохновило графа Орнано включить в дело Валевской...
князя Гуго Коллонтая. В некоторых сценах, изображенных мемуаристкой с умышленной недоговоренностью, историк ставит "точку над i" (злополучная сцена "наследия" во время второго свидания Марии с Наполеоном в Замке). Досвадебную историю с молодым русским Массон кратко пересказывает своими словами, но обширнее и несколько иначе, нежели в опубликованном позже очерке. Мы узнаем, что с этим молодым человеком, обозначенным в "Воспоминаниях" инициалом "de S. ...", панна Лончиньская познакомилась на балу, который давал в Валевицах камергер Валевский.
"Бал устраивался в следующее воскресенье (...) Мать сказала дочери, что только от нее зависит, стать ли графиней В. (Валевской). А когда Мария возразила: "избави боже", мать отпустила ей звонкую пощечину.
Перед началом бала старый граф, в камергерской форме, с голубой лентой и звездой, ждал на дворе, держа большой букет роз.
На балу находился один восхитительный юноша, который Марии страшно понравился и которому она понравилась не меньше. Но это был русский. Старый граф представил ей de S., сказав, что она разбила его сердце. Она этого не хочет. Боролась с собой. Молила небо.
Назавтра визит графа В. (Валевского) вместе с его гостем. Русскому в руке отказано, хотя ей он бесконечно понравился.
На следующий день новый визит графа, на сей раз одного. Мария не появилась в гостиной. Когда граф уехал мать пришла к ней и сказала, что она получила два предложения: русского и старика. Надо выбирать.
Решение Марии в пользу старика (sic!).
Но вскоре она заболела воспалительной горячкой и три месяца находилась между жизнью и смертью. Придя в себя, обнаружила у своего изголовья старика (sic!).
Возвращение болезни еще на три месяца.
Наконец она согласна выйти за графа. Тот ей сказал что он уже не в том возрасте, чтобы пробуждать чувство любви, но предлагает ей дружбу, доверие и т. д.".