В продолжение праздника пили все больше вина, а под конец пирующие надевали белые одежды для ночных прогулок в честь Новой Луны. После празднества несколько мусорщиков с обычными фонарями в руках прочесывали площади и улицы в поисках потерянных булавок, ювелирных украшений и прочих ценностей.
Еще дольше праздновали Новый Год в императорском дворце. Рабочие возводили ярко раскрашенный помост 150 футов в высоту. На одной его площадке размещались музыканты, на другой, пониже, атлеты и гимнасты. Придворные дамы танцевали с молодыми евнухами в тюрбанах. После выступления женщины, то есть куртизанки и служанки, бросались к разносчикам, которые рады были продать им свой товар с изрядной скидкой.
Небесным Городом правила астрология, и строгие китайские чиновники постоянно и систематически обращались к звездочетам. «Едва в этой провинции родится ребенок, отец или мать записывают день, час и минуту рождения, и под каким знаком и планетой он родился, так что каждый знает свое рождение», — повествует Марко. Располагая этими сведениями, каждый горожанин, прежде чем отправиться в дальнюю поездку или заключить помолвку, совещался со звездочетами. Как ни странно, скептик Марко проникся почтением к их успехам, признав их «умудренными в своем искусстве и бесовском колдовстве, так что они в самом деле предсказывают людям многое, чему те вполне верят».
Эти факты позволили Марко лучше понять духовный мир обитателей Кинсая. Он заключает, что «люди провинции Манги более страстны, чем в других местах, и от гнева или печали многие убивают себя. Случается, что кто-то из них нанесет другому удар, или выдерет за волосы, или причинит иной ущерб или обиду, и обидчик настолько могуществен, что пострадавший не в силах отомстить; тогда он в избытке печали вешается ночью на дверях обидчика и умирает, тем навлекая на него великую вину и позор… и есть более веская причина, по какой он вешается, а именно: тот богатый и властный человек должен почтить его смерть, чтобы и его так же почтили в ином мире».
Дворец Факфура, как ничто иное, отражал величие и утонченность Кинсая, однако к тому времени он пришел в упадок, как узнал Марко, сведя знакомство с «очень богатым кинсайским купцом… который был очень стар и был близким другом государя Факфура, и знал его всю жизнь, и видел дворец». Купец взбудоражил воображение Марко рассказами о великолепном дворце. Однако, побывав в нем, Марко отметил, что «немногие павильоны сохранились, как прежде, а комнаты девушек все разрушены, и повсюду остались только их следы. Также и стены, окружавшие леса и сады, рухнули, и там нет больше ни животных, ни деревьев».
При помощи старого купца Марко воскрешает для читателя «прекрасный дворец, где жил государь Факфур, чьи предки оградили участок земли, так что высокая стена окружала десять миль земли, разделенные на три части». В замке, укрытом от чужих глаз, располагался гарем государя: «тысячи девушек, которых государь содержал для услуг», — мирно сосуществовавший с государыней царства.
Девушки из гарема, по словам Марко, развлекали и государя, и государыню сложными эротическими играми, в которых участвовали животные и парковые озера. «Иногда он (государь) шел с государыней и несколькими девушками отдохнуть на озере, на барже, устеленной шелками, и посетить храм идолов».
Затем начинались легкомысленные забавы. «Другие две части были покрыты лесом, озерами и прекраснейшими садами с плодовыми деревьями, в которых бродили разные звери: олени, лани, антилопы, зайцы, кролики, — и здесь государь забавлялся со своими женщинами, когда в повозке, когда верхом, и ни один мужчина туда не входил. И он приказывал женщинам бегать с собаками и гонять тех зверей, когда же они уставали, то шли в леса вокруг озера, и, оставив одежды, выходили из них нагими, и плавали одни у одного берега, другие у другого, и государь любовался ими с величайшим удовольствием».
В это повествование о чувственных наслаждениях Марко вставляет суровое предупреждение: «Иногда ему (государю) приносили еду в эти густые высокие леса, и женщины прислуживали ему. И так, постоянно забавляясь с женщинами, он вырос, не зная оружия, отчего в конце концов произошли его трусость и неумение, и великий хан отнял у него царство к великому позору и бесчестью».
Моральный урок для Марко не пропал даром: он понял его как предостережение для жителей Кинсая, которых считал излишне приверженными удовольствиям. Однажды, рассказывает он, «нашли рыбу, лежащую на сухой земле поперек русла реки, и дивно было видеть ее, потому что в ней было сто саженей длины, тело же никак не соответствовало длине. Она была вся волосатая, и многие ели ее, и многие оттого умерли». Марко уверяет, что видел выставленную напоказ голову этой гигантской ядовитой рыбы «в одном храме идолов» — то есть в буддийском храме. И хроники подтверждают это событие, рассказывая, что стофутовый кит в самом деле застрял на отмели реки Фу-чжун у Кинсая в 1282 году, а вскоре после того — еще одно китообразное. Хроники показывают также, что фуражиры приставили лестницы к бокам одного из китов, взобрались ему на спину и разрубили на мясо — рискованный поступок, как сообщил Марко своим слушателям, оказался гибельной ошибкой, потому что все, кто ел его мясо, умерли.
Наконец Марко переходит к делу: к прибыльной соляной монополии города. Он подсчитывает «доход с соли» и переходит к сахару, утверждая, будто стоимость производимого в провинции сахара «более чем вдвое превосходит стоимость его в остальном мире». Это еще не все: «пряностей там… без числа». И за все платили пошлину хану. «Все торговцы пряностями платят три с третью процента, и от всего добра также платят три с третью процента. И от вина, которое делается из риса с пряностями, также великая прибыль, и от угля. И от всех двенадцати ремесел, о которых говорил я прежде, большой доход, потому что за все платят пошлину».
Он рассказывает, как ведется в Кинсае торговля: «Все купцы, которые ввозят товар в город по суше и вывозят из него в иные места, и те, кто увозят их к морю, платят одинаково — тридцатую часть товара… то есть три с третью процента; но те, кто ввозят товары с моря и из дальних стран и земель, таких как Индия, отдают десять процентов. Более того, от всего, что произрастает в этой стране, от животных, и плодов земли, и шелка, десятая часть полагается правительству владыки». Неудивительно, что «эта прибыль исчисляется в несказанных деньгах».
Макро уверяет читателей, будто хан собирает столь огромные налоги с единственной целью: благосостояние и безопасность народов своей империи: «За великую прибыль, которую владыка имеет от этой страны, он сильно любит ее и много делает, чтобы заботливо ее хранить и содержать живущих в ней в великом мире». На практике это означало, что он использовал налоги на оплату наемников, оккупировавших города и селения провинции, в особенности Кинсай. Марко выражает это в самых похвальных словах: «Великий хан тратит всю эту прибыль на оружие, которое охраняет города и земли, и для облегчения бедности городов».
Пребывание Марко в Небесном Городе окончилось внезапно и необъяснимо. Он не приводит ни причин своего отъезда, ни даже даты этого переломного события. Возможно, его полномочия чиновника монгольского правительства прекратились по неловким для пересказа причинам: обвинением в коррупции или возвышением соперника. Так или иначе, он оказался изгнанным из Кинсая с его бесконечными удовольствиями и из сборщика налогов вновь превратился в странника.
Он утешился воссоединением с отцом и дядей и возвращением к положению вольного купца. Вместе с родственниками он пересек «горы и долины» и оказался в южном Китае, жители которого, хотя и идолопоклонники — то есть буддисты, — были «покорны власти великого хана» и потому не представляли явной угрозы для путешественника. Однако Марко с отвращением выяснил, что «они едят всякую грубую пишу, и очень охотно едят человеческое мясо, если только он (покойный) не умер естественной смертью». Они предпочитали мясо погибших от меча, а не от болезни, и, по словам Марко, считали его «доброй и вкусной пищей».
Боевые наряды воинов были столь же устрашающими, как и их стол. «Они обрезают себе волосы до ушей, а лицо красят лазурью в цвет клинка меча». Оправдывая свою воинственную наружность, они были «самыми жестокими людьми на свете», потому что, как отмечает Марко, «они каждый день убивают людей и пьют кровь, а потом поедают их». Хуже того, «они всегда к тому готовы». Такое население с успехом отвлекло Марко от мыслей о львах и прочих рыскавших по горам зверях. Временами звери набрасывались на путников, подобных Марко, и пожирали их. Некоторую защиту от этой угрозы он обрел, присоединившись к каравану купцов, в основном буддистов и торговцев шелком. Каковы бы ни были их религиозные убеждения, они благополучно, хотя и не без опасений, провели Марко через эти земли.
В этой местности были распространены ловушки для львов, и Марко интересуется технологией, необходимой для выживания. Устройство ловушки было достаточно простым: параллельные рвы и несчастная собака в качестве наживки. При умелом применении она давала поразительный результат.
«Две глубокие ямы выкапывают одну подле другой, — пишет он. — Верно, что между ними остается земли, может быть, на локоть шириной, и на другой стороне ям делается высокая изгородь, но с концов ничего. Ночью хозяин ям привязывает между ними собачонку и оставляет, а сам уходит. Привязанная собака, покинутая хозяином, непрестанно лает; собака должна быть белой. Лев, заслышав издали голос собаки, бежит к ней с большой яростью и, когда видит блеск ее белой шерсти, поспешно прыгает на нее и падает в яму. Утром хозяин приходит и убивает льва в яме. Потом его мясо съедают, потому что оно хорошо, а шкуру продают, потому что она очень ценная».
Описывает Марко и способ изловить «папионе», лисицу, обгладывавшую сахарный тростник. Вот какой метод он рекомендует для поимки четвероногих лакомок: «У них есть огромные тыквы с шишкой на конце, и, надрезая эту шишку, они делают устье для входа, рассчитывая ширину так, чтобы папионе могла протиснуть в него голову». Чтобы папионе не сломала горлышко тыквы, охотники просверливали в ней отверстие и укрепляли, пропустив в них веревки. Для приманки на дно тыквы клали кусок вкусного сала и расставляли ловушки по периметру каравана. «Когда папионе подходят к каравану, чтобы украсть что-нибудь, они чуют запах сала и идут к тыквам и, стараясь просунуть голову, не могут. Но, втискиваясь с силой, они просовывают голову внутрь. Тогда, не в силах вытащить ее наружу, они поднимают и уносят с собой тыквы, потому что те легки; и не видят, куда идут».
Бедняги блуждали вслепую, пока их не ловили купцы.
В городе, который Марко называет Фуги (ныне Фучжоу), Маттео завел дружбу с «очень мудрым сарацином» — то есть мусульманином — и заговорил с ним о «людях, веры которых никто не понимает». Это, судя по всему, не были буддисты, поскольку не упоминаются ни Будда, ни идолы. Не были это и зороастрийцы, поскольку не поклонялись огню. Мы видим, как Маттео просит мудрого сарацина: «Не согласишься ли ты, чтобы мы пошли к ним и поговорили с ними; может быть, мы узнаем что-либо об их жизни». И они отправились, из чистого любопытства, однако их расспросы обеспокоили заинтересовавших их лиц. Те заподозрили, что троица любопытных купцов замыслила «лишить их веры».
«Не бойтесь, — уговаривали Маттео и Марко, — потому что мы не желаем вам вреда, но только блага и улучшения вашего состояния».
Они вернулись и на следующий день, понемногу втираясь в доверие к местным жителям, «расспрашивая об их делах», пока не разгадали загадку. Эти таинственные и скрытные люди оказались христианами, «потому что они имеют книги, и мастер Маттео и мастер Марко, читая их, начали понимать написанное и переводить от слова к слову и с языка на язык, и так нашли, что это слова псалтыря — Книги Псалмов».
Пораженные отысканием затерянных в Китае христиан, они спросили, как те пришли к этой вере. «Мы получили ее от наших предков», — отвечали местные жители.
«Осматривая один из их храмов, купцы увидели изображения трех из семидесяти апостолов, отправившихся проповедовать по всему свету; и местные сказали, что это те, кто давным-давно научил их предков вере, и что они хранят эту веру уже семьсот лет» — то есть с VI века — «но давно уже не слышали проповеди, и потому невежественны в главных вопросах». Эта любопытная ссылка на трех апостолов относится, возможно, к Петру, Иакову и Иоанну, сопровождавшим Иисуса в особенно возвышенные и тревожные моменты, например в Гефсиманском саду. Происхождение этой изолированной секты терялось в глубинах времен, однако Марко признал их своими.
«Вы христиане и подобны христианам, — объявили Маттео и Марко. — Мы советуем вам послать к великому хану и объяснить ему свое положение, чтобы он знал о вас и чтобы вы свободны были хранить свою веру и закон». Таинственные христиане, хоть и привыкшие жить среди враждебных «идолопоклонников», последовали этому смелому совету и отправили двоих посланцев к Хубилай-хану.
Маттео и Марко посоветовали им представиться «некоему человеку, который был главой христиан при дворе великого хана». Но этот поступок, вместо того чтобы облегчить просителям дорогу к признанию их христианами, подстегнул множество буддистов признать их своими последователями. Состоялся «большой диспут в присутствии владыки. Наконец владыка рассердился, прогнал всех, призвал к себе посланцев, спросив их, желают ли они быть христианами или идолопоклонниками». Просители смиренно ответили, что, если великий хан не против, они желают считаться христианами, как их предки. Великий хан согласился, приказав «называть их всех христианами».
При поддержке хана они добились общего признания. Секта была не маленькой компанией религиозных нонконформистов. Она включала «более семисот тысяч семей», по словам Марко, и все они теперь благополучно приняты были в лагерь христиан, их положение официально закреплено и право на обряды гарантировано великим ханом и всей мощью монгольской империи.
Марко же, способствовавший принятию затерянных христиан в лоно монгольской державы, сам мог полагаться лишь на себя и, казалось, был обречен до конца своих дней странствовать по Шелковому пути, исполняя волю Хубилай-хана. Он и вообразить не мог, что готовит для него судьба, а между тем происходившие за тысячи миль события уже начали определять его будущее.
И из пещер, где человек не мерил
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики, вняв им, Кубла верил,
Что предвещают праотцы войну.
Из всех описаний, включенных Марко Поло в свои «Путешествия», ни одно не было принято европейцами с таким недоверием, как фантастическое повествование об «острове, называемом Чипингу».
Его изображение этой далекой державы, отдававшееся эхом небывалых сражений, бурь и внезапных поворотов судьбы, казалось полетом вольной фантазии. Какими бы невероятными ни были его рассказы о Китае, эта страна, по крайней мере, существовала в сознании европейцев, хотя и представлялась практически белым пятном. А вот Чипингу, разумеется, совершенная выдумка: ее не было даже на западных картах. В Европе скорее поверили бы в библейские страны Гог и Магог, чем в странный остров Чипингу — позже ставший известным как Япония.
Скептики были не так уж виноваты. Хотя Марко и стал первым, познакомившим недоверчивого читателя с населением этого острова, его отчет полон неточностей, потому что сам он никогда там не бывал. Он описывает мир Японии так живо и уверенно, что, казалось, передает собственные впечатления, однако ни разу в повествовании о Японии не утверждает: «Я, Марко, видел это», — как провозглашал обычно в описаниях Китая и Монголии. Вместо этого он приводит разведывательные данные и информацию из заслуживающего доверия источника: устоявшихся представлений монголов о загадочной, дразнящей и путающей сопернице на востоке.
Япония пленила воображение Марко потому, что Хубилай-хан, стремившийся к захвату новых земель, намеревался завоевать эту заморскую страну. Цель казалась в высшей степени недоступной. Монголы, при всех их доблестях, не были моряками: они были воинами-всадника-ми, и притом в первую очередь — воинами, так что с трудом управляли своей сухопутной империей. Даже Хубилай-хану не под силу было править целым миром, однако он поставил себе именно такую цель: стать «повелителем Вселенной», посредником между Небом и народами Земли. За годы, проведенные Марко в Кинсае, Хубилай-хан все больше увлекался идеей завоевания Японии. Однако этот амбициозный замысел оказался гибельной ошибкой монгольского вождя.
Падение совершилось быстро. В 1279 году, когда Марко находился в Кинсае, Хубилай-хан пребывал в зените власти. Последним крупным военным успехом стало покорение державы династии Сун, прежней твердыни Китая. Всего два года спустя вершина его царствования осталась далеко позади. Умерла любимая жена Чаби. Наряду с матерью Хубилая, она была направляющей силой его деяний, особенно в первые годы, пока он боролся за власть. Оставшись без нее, без ее проницательных суждений, Хубилай пустился в гибельные предприятия, словно задавшись целью разрушить свою империю. Судьба нанесла ему сокрушительный удар: четыре года спустя умер его сын и признанный наследник Чен-чин.
От горя Хубилай-хан стал алкоголиком (пристрастие, довольно распространенное среди монголов), болезненно растолстел, страдал подагрой и другими недугами. Впадая в старческое слабоумие, он понемногу выпускал из рук империю, которую собирал и укреплял во все годы зрелости. В стремлении доказать, что остается еще великим ханом, он решился осуществить совершенно безрассудный замысел: завоевать Японию. Он посвятил жизнь строительству империи и верил: если монгольская держава перестанет расти, она погибнет. Марко оказался свидетелем и, на несколько столетий вперед, единственным источником информации об этом таинственном конфликте с малоизвестной, но могущественной островной нацией.
Хубилай не принял во внимание бесчисленных трудностей на пути к завоеванию далекой страны, так непохожей на мирные и часто разрозненные племена, которые запугивали и покоряли монголы. Марко признает, что японцы были не менее свирепы и жестоки, чем монголы, но при этом составляли более сложное общество. А главное, их защищало море, которого монголы почти не знали, которое не сулило им удачи и не внушало уверенности. Хубилай-хану предстояло медленно и мучительно убеждаться, что монголы, владыки степи, на воде уязвимы, как самая беззащитная из их жертв.
«Чипингу — это остров на востоке, в открытом море, — начинает Марко. — Остров этот чрезвычайно велик. Люди его хорошего сложения, красивы и благовоспитанны. Они идолопоклонники (то есть буддисты), ими правит собственный государь, и они никому другому не платят дани и не признают господства других людей. Скажу вам, что золото у них в великом изобилии, потому что золото там находят без меры». Если верить Марко, золота так много, что «они не знают, что с ним делать». Более того, «корабли из других земель редко заходят туда, потому что там всего хватает».
Марко говорит о японцах, народе никогда не виданного им острова, в уважительном тоне. «Согласно тому, что говорят люди, знающие страну, — объясняет он, — правитель острова имеет огромный дворец с крышей из листов чистого золота», такой цены, «что никто на свете… не мог бы его купить». Он сообщает, что во дворце много комнат, выложенных плитками «в два пальца» толщиной, из чистого золота. «Большие белые жемчужины», по слухам, находят в Чипингу в изобилии, и встречаются даже красные, великой цены и красоты. Их якобы так много, что «в рот каждого умершего при похоронах» вкладывают большую сверкающую жемчужину. Неудивительно, что Марко трудно было убедить читателей в своей правдивости.
А ведь он был не так уж далек от истины. Япония в самом деле была чрезвычайно богата, изобиловала жемчугом и серебром (но не золотом). Неверное в буквальном смысле, убеждение Марко, будто в Японии золота больше, чем в иных местах, можно понимать как аллегорию культурного, интеллектуального и духовного богатства — богатства высокоразвитой цивилизации. Марко создает впечатление, что в далекой Чипингу даже небеса покорны воле императора.
Мечтая о сокровищах Чипингу, Хубилай-хан «желал захватить ее и подчинить своей власти», невзирая ни на какие трудности. Начал он с того, что испытал решимость японцев, отправив послов к регенту сегуна, Ходзё Токимунэ, с требованием, чтобы Япония платила дань Хубилай-хану. Неудивительно, что недоверчивое японское правительство отправило их обратно ни с чем. Хубилай, удвоив усилия, предпринял вторжение — в 1274 году, — однако монголы оказались не подготовленными к борьбе с опасностями моря. Флот причалил к острову Кюсю: воины высадились на сушу и принялись разрушать селения и святилища. После того как монголы вернулись на суда, сокрушительный шторм разметал флот и унес тринадцать тысяч жизней.
Хубилай-хан ответил на это поражение, упрямо послав новую делегацию с требованием сдаться без боя. На сей раз японцы казнили всех послов. Затем, приготовившись к худшему, они отправили на Кюсю самурайское войско. Самураи пять лет возводили каменные стены на случай вторжения монголов.
Вопреки всем неудачам, Хубилай-хан по-прежнему был полон решимости завоевать Чипингу. Следуя практике разделения власти между различными этническими группами своей империи, он возлагал надежды на трех военачальников: монгола Ксин-ту, китайца Фань Вэнь-ху и корейца Хонг Тагу, который был главнокомандующим. Стотысячное войско представляло собой коалицию монгольских, китайских и корейских сил — а также бумажных денег и вооружения. Эти силы он подкрепил оружием и кораблями в таких количествах, что поставщики не в силах были выполнить его заказ на вооружение.
Триумвират военачальников разработал сложную стратегию, разделив войско на две части, которые должны были позднее слиться в единую армию. Между тем китайцев тревожили предвестья, что экспедиция неугодна небу. Дурные знамения сыпались одно за другим: ходили слухи о появлении морских змеев, о том, что морская вода пахнет серой. Кроме того, начальники не смогли согласовать свои действия, и китайский флот опоздал к месту встречи. Дольше ждать было нельзя, и монгольские силы вторжения начали атаку 10 июня 1281 года.
Через две недели флот подошел к Кюсю и причалил недалеко от стены, возведенной японцами против захватчиков. Запоздавшие китайцы намеревались соединиться с монголами и корейцами. В последующие недели японцы уверенно отбивали атаки, не пуская врага в глубь страны. Стена, как и предполагалось, озадачила монгольских воинов, а японские войска успели нанести солидный ущерб дезорганизованному войску захватчиков, прежде чем отступить под ее защиту. Монголы и китайцы запутались в военных советах; согласно некоторым сообщениям, китайцы, не слишком сочувствовавшие монгольскому вторжению в Японию, не так уж рвались в бой.
Все это, хотя бы в общих чертах, было известно Марко, который описывает события в самом возвышенном тоне.