Тот же эпизод проливает свет и на методы совместной работы двух авторов по подбору слов. Складывая вместе с Маремьяной песню, Матвей понимает, что в хорошей песне "слова... как железным обручем схвачены, а самих обручей не видно", что "речь, как птица, в одно перо не рядится", и упорно подбирает слова, "будто в первый раз по новым невиданным гуслям осторожной рукой проводит..." В задушевном собеседовании, любовно отбирая каждый эпитет, Матвей и Маремьяна (читай - Леонтьев) создают новое произведение - песню.
Несомненно, в этой сценке, в полном ее варианте, передано многое из того, что характерно для совместной работы обоих авторов. Здесь видно, как они тяготеют к афоризмам. Их речь при всей простоте и экономности в словоупотреблении отличается большой внутренней содержательностью. Строгий и придирчивый отбор нужных слов направлен на то, чтобы добиться наибольшей выразительности, емкости языка.
Пословицы и поговорки, которых немало рассыпано в трилогии, весьма наглядно характеризуют два разных "века", отражают изменения в жизни нашего народа. Авторы видят, что многие старые пословицы устарели для нашего времени, и отмечают это явление в своей пословице: "Старая пословица с новым веком ссорится". Это явление остроумно раскрыто в "веселой панихиде", которую устраивают рыбаки устаревшим пословицам в повести "Мать Печора".
Рядом со старыми прекрасно уживаются и "самодельные" пословицы и поговорки Голубковой и Леонтьева, чаще всего отражающие современную действительность: "Нынче печаль под камнем лежит", "Люди каждый год как по ступеням шагают", "Деревня с городом - недальняя родня", "Себе откажи, а колхозу послужи" и многие другие.
Вплетение новых пословиц и поговорок в ткань повествования и, в частности, в диалог персонажей, позволяет авторам не замыкаться на простой передаче того или иного факта, а подниматься до больших обобщений.
Трилогия "Мать Печора" многолюдна, и это закономерно, так как в ней отражена полувековая история края. На ее страницах мы встречаем многочисленных родственников Маремьяны (в первой повести есть элементы семейной хроники), соседей, товарищей по работе, рыбаков-единоличников, а впоследствии - колхозников, ссыльных, колдунов и знахарок, партийных и советских работников, журналистов, учителей и сказителей.
Уже само это многолюдье сильно затрудняет возможность создания ярких индивидуальных характеристик, позволяющих читателю запомнить каждого из множества персонажей. И все же, поскольку эти люди показаны через восприятие главной героини, она наделяет их какими-то запоминающимися чертами. В самом деле, разве забудешь мелькнувшую в первой части "ядовитую змею Парашу", знахарку Офиму, свата Егора, колдуна Сумарокова, батрачку Агашу - подругу Маремьяны, пасынка Прокопия, брата Константина...
В "Оленьих краях" наиболее колоритен Спиридон, да и другие персонажи наделены "лица необщим выраженьем". В "Матери Печоре", кроме Матвея Перегуды, запоминается ученый-фольклорист, выделяющийся своей ненужностью, нелепостью, отсталостью от жизни.
Одним из важных звеньев, скрепляющих отдельные части трилогии, являются картины северной природы. Люди настолько связаны с нею, что их и представить иначе, как в единстве, в слиянии с природой невозможно. Правда, в первой части трилогии пейзаж рисовался скупо, ведь показан он здесь через восприятие батрачки, постоянно занятой работой. Тяготы непосильного труда затмевали для нее красоту окружающего мира: Печоры, тундры, лугов, - хотя не пропускала она случая отметить для себя, что весна - "светлая пора, погода веселит, солнце греет, птицы поют". А вот осень: "дни короткие, ночи темные, время тоскливо". Но, по словам героини, "только там и красота на ум не шла. От работы вековечной светлые мысли в голову не приходили, на красу глаза не поднимались".
Неприязнь к природе как к недоброй силе, противостоящей человеку, проходит лишь с той поры, как Маремьяна "в колхозе, в большой семье да в большом народе человеком стала". И тут у нее появляется дума сложить песню про Печору. С этих пор она не упускает случая поделиться своими наблюдениями над той самой природой, к которой еще недавно проявляла почти полное равнодушие. Сполохи, которых раньше и старики боялись, вызывают ее восторженное удивление. Она с одинаковым вниманием любуется пейзажами Печоры - своей родной реки и живописными видами Северной Двины, по которой ей довелось проезжать на курорт. Но все это - лишь подступы к дальнейшему: в двух других повестях читатель найдет немало удивительно поэтических описаний природы, которые входят в живую ткань повествования как органическая часть бытия печорян.
Небогатый северный пейзаж засверкал в произведениях Голубковой и Леонтьева всеми красками и оттенками благодаря светлому взгляду на мир, любви к своему краю, наблюдательности, присущим обоим авторам. "Невелика трудность найти красу в саду зеленом - там она сама в глаза бросается, говорит героиня трилогии Маремьяна. - В северных наших краях увидит и почует красоту только зоркий да чуткий".
В трилогии "Мать Печора" Голубковой и Леонтьеву удалось показать нерасторжимую связь человека с природой и в то же время его мужественную борьбу со стихиями. В ходе этой борьбы человек-победитель не приподнят на ходули, а по-хозяйски стоит на земле, как труженик и созидатель. Тема труда составляет идейный стержень всех трех повестей, раскрытие этой темы - одно из главных достоинств трилогии. Все лучшие качества Маремьяны порождены трудом. Труд помогал ей и до той поры, когда она "первый раз широко глаза открыла, кругом посмотрела да в полный голос заговорила". Но подлинное значение труда открылось ей в годы колхозного строительства, и отношение к труду стало для нее главным мерилом ценности человека. Вдохновенным гимном трудовым рукам звучат слова Маремьяны:
Руки человечьи золотые!
Ладони, силой налитые!
Пальцы задорные да проворные!
Все хорошее вами понаделано.
Через все три повести проходит одна стержневая мысль: трудовые руки сотворили "всю красу и всю славу" земли, и совершенно не случайно, что в нашей стране "про руки песни поют, рукам честь воздают". Утверждая горьковскую мысль о труде как источнике красоты, Голубкова и Леонтьев приходят к единственно правильному выводу, что труд и творчество нераздельны.
"Красно море тишиной, а земля - миром" - говорит народная пословица. Эта архиважная идея тоже нашла отражение в трилогии "Мать Печора". Оба автора, и Голубкова и Леонтьев, немало пострадавшие от войны, знали цену миру. Люди чуткие, среди людей и в гуще их жившие, они услышали сокровенные думы народа о войне и мире.
Великой борьбе с гитлеровскими захватчиками за право "по-людски жить" посвящена последняя часть повести "Два века в полвека". Застигнутая непомерным горем - гибелью двух сыновей, Маремьяна все же не оставляет мысли "такую книгу людям дать", чтобы она "стала оружьем верным, Гитлеру погибелью", сынам ее погибшим - "памятником вечным". Созданные ею "проклятия Гитлеру" выдержаны в духе народных заклинаний и полны страстной силы.
И уже позднее, в послевоенные годы, она сложила свое "Слово о войне и мире", где воспевает незакатное солнце, плывущее над просторами родной Печоры, ее лугами и лесами; напоминает о происках поджигателей новой войны, высказывает глубокую веру в силы мира.
Заключая это вступление, мы можем сказать, что творческое содружество М. Р. Голубковой и Н. П. Леонтьева представляет собой оригинальное явление в советской литературе. Эту оригинальность, самобытность их произведениям придает сказовый, фольклорный колорит. Но есть все основания утверждать, что идейным богатством, широтой охвата действительности и, наконец, уровнем художественного мастерства, вкуса, эти произведения обязаны формирующему влиянию литературы.
Н. Леонтьев как соавтор М. Голубковой с самого начала не пошел проторенной фольклористами дорожкой, не соблазнился их легкими находками, а выбрал трудный путь поисков новых возможностей народного творчества на основе литературы.
Можно себе представить, как творческое содружество такого типа, содружество с писателем обогатило Голубкову. В равной степени это относится и к Леонтьеву, который многое почерпнул из своего общения с Голубковой. Героиня повести "Оленьи края" говорит о Леонтьеве: "Мой напарник, мой учитель и ученик". В этих словах очень точно выражены взаимоотношения авторов трилогии.
Творческое содружество Маремьяны Романовны Голубковой и Николая Павловича Леонтьева является наглядным воплощением веры Ленина в человека-художника, свидетельством плодотворности взаимообогащения профессиональной литературы и художественного творчества народа и убедительно показывает, что в народе скрыты большие резервы нашей литературы.
Ал. Михайлов
Д В А В Е К А В П О Л В Е К А
Часть первая
ГОРЬКИЙ ВЕК
1
Годы мои не старые, а пережито много. И по миру я ходила, и с малых лет в людях батрачила, и всякого горя довольно хлебнула. В иную пору обжигалась на молоке, в иную пору дула на воду, да что поделаешь, так пришлось! Теперь все переменилось - и жизнь, и люди, да и я сама. Иначе живется, иначе все ведется.
Стукнуло мне полвека, да уж и дальше перевалило. За свои те полвека я два века прожила. И хочу я рассказать людям про свою жизнь: была она как иссохший ручей в тундре - едва-едва пробивалась меж глухих берегов. Великая Октябрьская социалистическая революция вынесла ее в полноводный океан.
Мать моя родом с Пинеги. Она осиротела тоже малолетней. Осталось их от матери пятеро. Отец ее женился на второй, а у мачехи жить, известно, не сладко: не свое дитя, так не та и жалость.
Ездили из Оксина кулаки на Пинегу, рыбу да мясо на ярмарку вывозили. Вот и привезли они себе недорогую работницу. Матери тогда было двенадцать лет. Сначала жила она у кулака Никифора Сумарокова, потом у кулака Голубкова, Андреяновичем его звали.
Батрачила она до восемнадцати годов. От кулака Андреяновича нажила она себе сына - моего брата Алексея. А в то время жить в чужих людях с ребенком было не легко.
В работниках у Андреяновича жил тогда же Роман Голубков. Он уже старик был, за сорок лет, вдовый, двух жен пережил. Вот хозяин ему и сосватал мать. Роман должен был кулаку пятьдесят рублей. Андреянович и говорит:
- Ты, Роман, возьми эту девку с ребенком за себя замуж, а я тебе этот долг прощу.
- Да не пойдет ведь она за меня, - отвечал Роман.
- Велю идти, - говорит Андреянович, - так и пойдет. Куда она с ребенком денется?
Просватал Андреянович мать. Она рада и тому, что кто-то с ребенком берет. Вот и зажили они с мужем. Дом у них был богатый: черная избенка, окна маленькие, однорамные, на ночь их сеном заложат да ставни приставят будто и тепло. На керосин денег не было, так сальницу жгли. Нальют в плошку рыбьего жира, или поганого сала - от морского зверя, воткнут фитиль из ветошки, он и горит. А когда на сало денег нет, так и с лучинкой сидели. Другой раз и спичек не на что было купить.
После отца у матери нас четверо осталось. Поить-кормить достатку не было. Руки мы ей вязали. Нас тешить да нежить - от работы отбиться, а за работу приняться - нас забыть. Вот и жили: в обед съедим - в ужин и так сидим.
Помню я, как-то зимой мы спали, а из простенка три бревна и выкатилось. Гнезда-то сгнили, бревна и выворотило. Побежала мать, позвала плотника, приткнули кое-как.
Зимой мерзли мы люто. Утром мать встанет, печку затопит - надо двери открывать: дым до полу ходит, задохнешься. Сверху мокрая сажа комьями валится, а по полу вода мерзнет. Вот мы на запечье и вертимся: и не хочешь, да соскочишь, а соскочишь, так ведь не очень-то обутый да одетый. Мать от людей старьеца принесет, рваные рубашонки, вот и вся наша одежа.
Как-то к рождеству мать мне первый сарафан сшила из клетчатой холстинки. От радости у меня душа в горсти. Не столько я рождества ждала, сколько дня, когда новый сарафан надену. Он у меня и теперь в глазах стоит. Сарафан круговой, в плоях да сборках, лифик обжимистый, рукава с манжетами. Примерила она мне, я плясать готова: мать целую и обнимаю, и спасибо говорю.
Ушла мать работать к попу, я не вытерпела, оделась без нее и побежала хвастаться. Люди похвалили, а мать вернулась - выстегала меня.
В Голубково мать переехала ко второму мужу. Пришлось ей решиться пойти за женатого при живой жене. Мы, ребятишки, все так и жили у этой первой жены - Опросеньей ее звали. Опросенья была нездоровая, к нам она, как ко внучатам, привязалась. И против второй жены у своего мужа зла не имела. Любила Опросенья молиться, только молилась она по-чудному. Как сейчас помню: стоит она перед иконами, крестится, поклоны кладет, а сама в окно глядит. Мимо окон идет рыболов, ее племянник Ваня. Вот крестится Опросенья и говорит:
- Бедный Ванька ловить пошел.
Опять крестится.
- Дай ему, осподи, побольше рыбки.
Еще перекрестится и вздохнет: