- Да ведь еще только нынче начинается, успею еще, - отговаривается Фома.
А Федор свое ведет:
- Ты не только о себе думай, а и о ребятах. Да и Маремьяне жить еще надо, она молодая. В случае чего, не останутся они без вниманья. Торопитесь ребят учить. Теперь всем грамота доступна стала.
Видим мы, каким человеком Федор стал. Научила его Красная Армия, он и других научить может.
Ползимы Павлик учился в ликпункте, а потом его перевели в Оксинскую школу, б четвертый класс. Пошел учиться и Андрюша. Ему бы и рановато еще, да выпросил. Он и до этого в ликпункт за Пашей увязался; и все-то ребята тянулись к ученью.
Осенью пошла я в Оксино посмотреть, как живет да кормится Павлик. Интернат поместился в доме кулачки Лизаветы Сумароковой, у которой я когда-то батрачила. Дом большой, комнаты светлые, чистые. Павлик встретил меня веселый.
- Мама, вот моя койка, это моя тумбочка для книг. Кормят нас хорошо. Омулей нажарят или мяса наварят, на второе - рисовая каша с маслом, на третье - компот или кисель.
Я довольна: за парня печалиться нечего.
После Нового года по нашим деревням взялись мужики за кулаков. В Пустозерске Кожевиных раскулачили, в Оксине - Сумароковых.
Беднота в этом деле верховодила, а люди позажиточнее ахали да вздыхали:
- Голодаи голову подымают. Радуются чужому безвременью.
Пошла я как-то в Оксино купить сатину да ситцу в кооперативе. Слышу вокруг один разговор - о колхозах да о кулаках. Спрашивает меня одна женка:
- У вас в Голубкове чего там нового деется?
- Все, - говорю, - спокойно.
- А у нас, - говорит, - люди с ног сбились. Вам счастье - ни страсти, ни ужаса не видели.
- Я, - говорю, - не такие страсти видела. Кулаки у меня полжизни отняли, самые молодые годы. Мы на кулаков здоровье отдавали. Вам, женки, тогда не страшно было? Нас от веку кулаки людями не считали, с мусором смешивали, своей собакой больше дорожили.
Женкам и крыть нечем.
Все выложила я, что на сердце имела. Мужа близко нет, так моя воля была. Я тогда первый раз широко глаза открыла, кругом посмотрела да в полный голос заговорила. Дома-то глаза вниз опустишь и молчишь. Муж думает, что у меня о старом болит сердце-то, а у меня оно давно о новом болит.
В Оксине, Пустозерске, Виске, Лабожском - везде колхозы завелись. А в Макарове да в Каменке решили коммуну сделать - соединили вместе все: дома, коров, кур, сетки, лодки.
- Колхоз так уж колхоз, - говорили каменчане, - из всех колхозов первый будет.
Сначала записались семь хозяйств. Другие говорят:
- Подождем - посмотрим.
Посмотрели - видят хорошо: харчи готовые припасены. Вот за месяц в коммуну больше ста душ и вошло. И кулака Петра Попова туда приняли - сына моего прежнего хозяина Василия Петровича, и белогвардейца Чупрова, и всех лодырей. Набросились они, как воронье, на готовое маслице, на хлебец, на мясо, вынарядились в хорошую одежу, всем деревням на зависть.
В макаровской коммуне тоже роскошно зажили. Каждый день пошли вечеринки с гармониями. Пиво варят, свадьбы справляют. Самый первый обновил коммуну свадьбой Гриша Слезкин. Он посватался к моей падчерице Агриппине.
Сватовство проходило, как и меня когда-то сватали, только невеста не ревела, а посмеивалась. Познакомились они еще в начале зимы на свадьбе в соседней деревне, и теперь Гриша сватался с согласья невесты. Первым делом жених объявил:
- Я теперь коммунар, и к попу ехать мне не к лицу. Венчаться не будем.
Невестина родня забегала:
- Как это без венца можно идти? В нашем роду этого еще не бывало, да и во всей деревне не найдешь.
Пришли они ко мне советоваться. Все пасынки при большом деле никогда меня не обходили, все за советом шли.
Пришли и спрашивают:
- Как нам, Маремьяна, быть?
- Не знаю, - говорю. - Дело ваше, а спрашиваете, так скажу. Друг другу по сердцу пришлись, так это лучше всякого совета. А что в церкви не покружитесь, так от этого большого лиха не должно быть. Меня-то вот кружили, поп пел "Исайя, ликуй", а большая ли радость получилась? Венец любови не заменит. И раз встает невеста на новую жизнь, так пусть встает, не оглядывается.
Так и порешили. Свадьбу играли будто и по-новому, а песни пели старые, новых еще не было придумано. За столом сидели коллективщики и жених-коммунар, а песни пели те же, какими и мою бабушку опевали.
Невеста и не хотела и не умела плакать. Не до слез ей было. Не слезинки, а смешинки из глаз сыпались. Бабы-то и осуждают:
- И на невесту-то она не похожа: ни печали, ни воздыханья, ни слезы, ни причитанья - ничего не дождешься. Каменны глаза.
А невеста тут же смеется над бабами:
- Хотите, так сами плачьте, а мне не с чего.
На родительском обеде гости разговорились. Жених коммуну расхваливает:
- У нас в Макарове житье - не вашему голубковскому чета. Все сообча живем. И хлевины и скотины - все сообщили. Пить-есть - не надо заботиться, без нас припасут. Работой не томят: хошь - иди на работу, не хошь - не ходи. Потому - коммуна.
Не понравилась нашим мужикам такая коммуна. Один и говорит:
- Выходит, не коммунары вы, а едоки.
Другой тоже головой качает:
- Бросай, Гриша, эту коммуну, пока не поздно. Помяните меня, у вас концы с концами не сойдутся.
11
Пасынок Александр пришел за советом.
- Ну, отец, я заявление в коммуну подал. Как ты - советуешь или нет?
Отец помолчал, а потом и посоветовал:
- Раньше или после, а вступать надо будет. Коли не здесь, в Голубкове, так в другом месте, а придется.
- Так вот, - говорит Александр, - пойду, так уж в крупное хозяйство.