то был редчайший, невероятнейший случай, когда можно было делать поганое дело при свете, и только при свете! Потому что в нём не было ни одного изъяна, ни одной даже поры на носу, ни какой-нибудь ненужной нехорошей полубородавки, ни лопнувшего сосудика, ни родинки не на месте, всё было молодо гладко и сладко, всё было божественно как для кинофильма.
Но вот другой вопрос, что он-то ведь должен был бы закрыть на меня глаза, потому что на мне чего только нет. А он мог на меня спокойно смотреть и ещё целоваться. Значит, что же, у него нет вкуса, что ли? А это уже и его не красит. Не делает чести его чувствам”.
Читатели, никогда не видевшие фотографии Евгения Харитонова, решат, что он был вторым Квазимодо. И ошибутся, поскольку у него самая обычная внешность. Всё дело в комплексе неполноценности, доведенном до крайности. Вспомните, что и молодой человек из ранее приведенного рассказа этого автора, тоже “ выдернул свет над кроватью, чтобы кумир не увидел его изъянов” .
Похоже, что интимофобия геев объясняется не столько прямой гомофобией окружающего мира, сколько их фиксированностью на незрелых стадиях сексуальности, а также их собственной интернализованной гомофобией.
Интимофобия – тайная пружина многих девиаций. Скажем, эксгибиционист испытывает наслаждение, появляясь вдруг перед незнакомой ему женщиной с обнажённым половым членом. Индивидуальность, даже внешность его случайной “партнёрши” мало волнуют эксгибициониста: главное для него увидеть её испуг.
Чужды интимности и визионисты, подглядывающие за любовными парочками, за обнажёнными женщинами и особенно за теми, кто справляет нужду в общественном туалете. Посредством дыры, проделанной на уровне гениталий и ануса в перегородке, отделяющей женскую половину от мужской, визионист приобщается к зрелищу, вводящему его в транс. Неважно, сколько ему лет и есть ли у него семья: в этот момент он ребёнок, постигающий запретные тайны и объятый страхом разоблачения и возможного наказания! Какое ему дело до личности женщины, если он погружён в мистическое и жутковатое таинство созерцания самой сути безликого Женского Начала!
Гомосексуалы перещеголяли всех. По меткому выражению поэта Харолда Норса, они превратили туалет в “вонючий храм Приапа” . Здесь можно, отдавая дань собственному эксгибиционизму (если он есть), молча продемонстрировать свои мужские достоинства; можно любоваться чужими гениталиями. И наконец, можно совершить половой акт с незнакомым партнёром, не обменявшись с ним ни единым словом. Для этого надо лишь воспользоваться отверстием, проделанным в перегородке между двумя кабинками, или, на худой конец, войти вдвоём в одну из них. Взаимные экспектации сужаются до такой степени, что даже у самого отъявленного невротика “выключается” комплекс неполноценности. Анонимность придаёт смелости и расширяет рамки дозволенного. Но даёт ли подобное “свидание” чувство счастья? Как не посочувствовать писателю, если он, томимый комплексом собственной неполноценности, довольствуется анонимным контактом с мужчиной, находящимся в соседней кабинке общественного туалета? Между тем, он уверяет, что именно такой способ “близости” “в уборной на фоне измазанных стен” является “честной страстью”! “Солдат тебя как следует не видит, и ты, что не надо не видишь”. Никаких лишних слов, никакого молчания “после никакой там тягостной человечности , отсосал и закрыл” дырку обрывком газеты!
Дощатые перегородки – вот защита, с помощью которой партнёры могут скрыть друг от друга свои мнимые телесные и душевные изъяны. Но эта игра, оказывается, идёт в одни ворота: похоже, у анонимного любовника, о котором мечтает Харитонов, никаких особых дефектов нет. Писатель хочет подарить удовольствие “ простому натуральному (гетеросексуальному. – М. Б.) юноше, просто пришедшему подрочить”. Словом, это себя самого прячет от мира бедный невротик, себя он презирает и ненавидит, о себе сокрушается, подобно Шарлю Бодлеру:
– О Боже! дай мне сил глядеть без омерзенья
На сердца моего и плоти наготу!
Интересно, что когда “голубой люд” на Западе получил, наконец, возможность избавиться от такого антисанитарного и неэстетичного места общения, как общественные туалеты, открыв фешенебельные клубы, это ничего не изменило.
Вот горькие наблюдения одного нью-йоркского гомосексуала (Кантровиц А., Цит. по И. Кону, 1998): “Частные клубы превращались в гигантские мужские туалеты. Одно такое заведение “Славная дыра”, было поделено на кабинки с проделанными в стене отверстиями, через которые можно было заниматься сексом не с мужчиной, а только с его гениталиями. Вся наша с трудом добытая свобода и общинная жизнь приводили нас обратно в объятия отчуждения и одиночества”.
Анонимный групповой секс принимает у геев поистине фантастические формы (по крайней мере, они были такими до начала эпидемии СПИДа). Афро-американец Сэмюэл Дилэни, писатель и музыкант, так описывает массовый секс на ночной набережной, где находилась большая стоянка автобусов и грузовиков (Цит. по П. Расселу, 1996):
“Обычно к часу или к двум ночи движение грузовиков стихало. В те времена в этих аллеях, ограждённых стенами автобусов – иногда между грузовиками, иногда в кузове, – “кок” переходил из уст в уста, в руку, в зад, в рот, прерывая контакт с другой плотью не более чем на несколько секунд; рот, рука, зад принимали всё, что им предлагалось: когда один “кок” покидал тебя в поисках другого места, другой требовал лишь поворота головы, бёдер, руки не более чем на дюйм, три дюйма”. Напомним, что упоминаемый “кок” (“петух”) – мужской половой член.
Оправдывая столь странное пристрастие к массовому анонимному сексу, геи прибегают к почти мистическим объяснениям, говоря о ритуальном приобщении к Мужскому Началу, к некому надындивидуальному всемирному мужскому братству. На самом деле, речь идёт о специфическом феномене, имеющем вполне материалистическое объяснение.
Рассмотрим его в деталях.
В животном мире аналогов подобному явлению нет. Сексуальные забавы одной из пар шимпанзе могут вызвать подражание ещё у одной-двух пар, но вся стая будет заниматься своими делами.
У гетеросексуалов групповой секс обычно связан с унижением “общих” девочек. В гомосексуальном же групповом сексе пассивные партнёры, напротив, вовсе не презираются, поскольку в этой роли попеременно выступают почти все участники.
Разница прослеживается и в порнографии. В гетеросексуальных порнофильмах дюжина участников, вступая в контакты с одной-двумя партнёршами, использует для одновременной имиссии членов, а порой и совершенно посторонних предметов, все естественные отверстия женщин. Часто это сопровождается и более унизительными действиями: групповым мочеиспусканием или дефекацией на “любовниц”. При этом у зрителя всегда возникает впечатление о действиях сплочённой группы, хотя очевидно, что авторы фильма собирались изобразить толпу. Это не случайно, поскольку точно такая же тенденция прослеживается и в реальной жизни. Группа насильников-подростков прикидывается толпой. Так проще заставить молчать жертву насилия и сделать её покорной на будущее. “Ты же прошла через хор (толпу), значит, теперь ты мразь. А если впредь вздумаешь ломаться, растрезвоним о твоих похождениях по всему городу” . Эта фраза взята из подлинного уголовного дела, в котором фигурировала группа подростков. В совершённых ими 52 изнасилованиях, на каждую жертву (это были, в основном, девочки подросткового возраста) приходилось порой по 12 участников. Насилие сопровождалось побоями и глумлением над девочками.
Гетеросексуальные порнофильмы, смакуя в сценах группового секса крайнее унижение женщин, конечно же, играют на садистских струнах зрителей. В гомосексуальных порнофильмах, изображающих массовый секс, садистские эпизоды, напротив, редки. (Специальные садомазохистские фильмы, в которых актёры щеголяют в кожаных масках и костюмах, а “мучения жертвы” носят весьма условный и театрализованный характер, предназначены для мазохистов).
Участники массового секса, снятого в гомосексуальном порнофильме, даже если их не больше 10, воспринимаются зрителями не в качестве группы, а именно толпы, в которой люди меняются позами и ролями хаотично и спонтанно. Тем самым, выявляется истинная подоплёка такого секса в реальности: речь идёт об известном психологическом феномене деиндивидуализации. Очевидны его невротические корни: комплекс неполноценности и сексуальный “зажим” преодолеваются отказом от собственной индивидуальности. Утратив своё Я, став таким же, как все вокруг, каждый из анонимных участников толпы получает, наконец, полное удовлетворение в обезличенном сексуальном трансе. Сексуальный “зажим”, гиперкомпенсируясь, переходит в свою противоположность, в полную раскрепощённость, лишённую любых проявлений стыдливости. Подобный феномен эротически возбуждённой деиндивидуализированной толпы смертельно опасен в условиях СПИДа.
Неугомонный Дима, стащив с Кости трусы, утопив, а затем с триумфом найдя их в реке, придал чересчур скромному поведению своего любовника шутовской характер. Это удачный психотерапевтический ход, но избавит ли он юношу от интимофобии, тем более что сам “целитель” страдает тем же недугом, только в иной форме?
Совершенно очевидно, что если не все, то, по крайней мере, многие гомосексуалы в силу присущих им невротических расстройств нуждаются в помощи врача. Невротические комплексы, приводящие в отчаяние Харитонова, вполне доступны психотерапевтической коррекции. Надо лишь желать исцеления и иметь волю, чтобы это желание реализовать. Между тем, Харитонов приходит в ужас от самой мысли обратиться к врачу. Один из парадоксов гомосексуальной психологии – ятрофобия (от греческого слова iatros – “врач”), страх перед врачами и ненависть к ним.
Парадоксы “голубой” ятрофобии
Слова, которыми Харитонов высказывает свою неприязнь к врачам, выражают эмоции, далёкие от гнева. То он ли оправдывается в чём-то, то ли близок к тому, чтобы расплакаться: “Какой ужас. Они (врачи. – М. Б.) своим глупым медицинским умом описали наше поведение. А если мы напишем о них, об их чудовищной обездоленной норме; надо закрыть глаза и заплакать, в них не вложено какого-то последнего винтика”.
А вот и смешная попытка обосновать эту позицию: “Имеет ли право считать меня больным тот, кто не способен испытать оргазм одновременно со своим активным партнёром?”. Нелепость подобного аргумента очевидна: ведь если врачу для обретения права лечить своих пациентов требуется испытать на себе их переживания и ощущения, то кто будет спасать людей от инфарктов, ранений, слепоты, психических расстройств? Аргумент Харитонова тем более сомнителен, если вспомнить, как сам писатель (или его литературный герой) приобрёл свою драгоценную способность испытывать оргазм одновременно с активным партнёром. Вот как описываются его уроки “голубого” секса: “Как он меня учил? Он меня бил, если я не кончал с ним. И если кончал, – тоже бил. Но я навсегда выучился кончать, когда в меня кончает мужчина”.
Разумеется, аргументы Евгения Харитонова – рационализация, попытка оправдать невротический по своей природе собственный страх перед врачами. Как уже говорилось, “голубая” ятрофобия вызвана опасением, что врачи способны распознать скрытые невротические комплексы и фобии геев. При этом возможны и индивидуальные нюансы враждебности к врачам, на невротическую подоплёку которых проливают свет произведения Харитонова и Лычёва.
Дима Лычёв на протяжении всей своей армейской службы вёл непрестанную борьбу с врачами. Он симулировал тяжкие недуги; медики ему, разумеется, не верили. Поведение Димы характерно для демонстративных (истероидных) личностей и потому легко узнаваемо. Как только он появлялся в кабинете, врачу сразу становилось ясно, с кем он имеет дело. Все попытки обмануть медиков были обречены на неудачу. Вопреки этому, Дима прибегал к средствам, способным нанести его здоровью непоправимый вред. Своё явное поражение в состязании с врачами он упрямо не замечает. Мало того, он пробует и сам исцелять страждущих. Так, узнав от своего сослуживца Семёна о его фимозе, доставляющем массу неприятных ощущений при попытках юноши вступить в половой акт, Лычёв тут же предлагает собственные услуги в качестве целителя:
“ – Я знаю много способов помочь тебе, надо выбрать самый для этого подходящий.
А он особенно и не стесняется. Верит. Друг я ему всё-таки. Заходим в туалет. <…> Операцию по устранению фимоза я твёрдо решил делать ртом. Мои мягкие и совсем не похожие на скальпель губы жадно впились в упрямую головку и, моментально поглотив всё остальное, коснулись основания. Семён вскрикнул. И вовсе не от боли. Он обалдел. Вскочил, упрятал свои причиндалы подальше и хотел было убежать”.
Похоже, что поначалу “целитель” и впрямь допускал, что лечение может удаться. Об этом свидетельствует неоправданная агрессивность, которую он выплеснул на Семёна, когда лечебные приёмы самозваного “доктора” обнаружили свою полную несостоятельность. Лычёв тут же сбрасывает маску лекаря и предстаёт в более привычной для него роли совратителя, хотя и не в меру сварливого (сказывается разочарование тем, что чуда всё-таки не произошло):
“ – Ну, куда ты убегаешь? Совсем что ли очумел? Доктора нашёл? Больной? Окончательно? Неужто поверил, что я разом избавлю от твоих <…> проблем? Интересно, а как ты себе это представлял, если видел, что в руках у меня ничего нет? Думал, я шаман какой-нибудь? <…>
Я со злостью ударил ногой дверь кабинки и выскочил”.
Поразмышляв в течение нескольких дней, Семён решился на однополую связь, полностью, впрочем, понимая, что они оба мало что выиграют от забав в туалете. Сомнение звучит в его ответе Лычёву, нетерпеливо улещающего своего сослуживца:
“– Ну, что, Сёмочка, ты меня осеменишь?
– А оно тебе нужно?”
Но вернёмся к “титанической” борьбе Лычёва с медиками. Ему нечем похвастать, ведь своей цели он так и не достиг, прослужив в армии “от звонка до звонка”. Врачи возились с ним, спасая от пневмонии, выводя из сумеречного истерического состояния, выправляя нос, сломанный в драке, словом, лечили его по-настоящему, не рассчитывая услышать от своего пациента хотя бы единое слово благодарности.
А ведь именно ятрофобия и подвела Диму с самого начала. Ему бы сотрудничать с врачами, сознаться им, если не в своей гомосексуальной активности (она в то время была уголовно наказуемой), то хотя бы в своей однополой ориентации. Это послужило бы законным основанием к его освобождению от призыва на военную службу. Мало того, учитывая истерию Димы, врачи могли освободить его от армии, даже не прибегая к ссылке на гомосексуализм. Примером такого рода служит история Андрея “Рембо”.
Допускает ятрофобные выпады и Игорь Кон, причём они встречают полное одобрение у Льва Клейна: “Известный сексолог И. Кон очень удачно ответил на вопрос о возможности лечения гомосексуалов: “Что такое телеграфный столб? Это хорошо отредактированная сосна. Лечение подобных вещей это превращение сосны в телеграфный столб”.
Говоря по правде, подобный аргумент особо удачным не назовёшь. Ведь и “Давид” Микеланджело – ничто иное, как хорошо отредактированная глыба мрамора.
Человек, укрывающий свои мнимые телесные и душевные изъяны за дощатыми перегородками общественного туалета, разумеется, панически боится врачей с их профессиональной проницательностью. Главным невротическим пунктиком в ятрофобии Харитонова было то, что он стыдился своей душевной и телесной наготы. “Лучше не лечиться. Не дай Бог, чтобы в вас копались”. Но были ли у него хоть какие-то серьёзные поводы для опасений? Вряд ли. Думаю, что сексологи, будь их воля, вовсе не пытались бы лишить Харитонова столь ценимой им способности испытывать оргазм одновременно с его активным партнёром. Мало того, забегая вперёд, скажу: поскольку его гомосексуальность имела врождённый характер, не было абсолютно никакого смысла её “лечить”. А вот смягчить невротические проявления его мазохизма, нивелировать комплекс неполноценности, помочь с выработкой реалистичных сексуальных ожиданий (экспектаций), было бы и полезно, и возможно. Однако, по всем правилам невротического сопротивления, именно за них писатель и цеплялся.
Так и неосуществлённое лечение Евгения Харитонова всё же представляется, хотя и трудной, но вполне выполнимой задачей. Своей книгой “Слёзы на цветах” он давал врачу богатый материал для психоанализа. Глядишь, и удалось бы снять с него груз невротических комплексов, вытащить из депрессии, вернуть ему утраченную способность радоваться, так что он одарил бы читателя не только слезами, но и улыбкой! Преодоление такого сопротивления – трудная, но целительная миссия сексолога. Думается, что стараниями врачей удалось бы продлить и жизнь этого талантливого человека, едва дожившего до сорока лет.
Контрольные вопросы
1.Чем объясняется парадокс: юноша, лишённый влечения к женщинам и практикующий гомосексуальную активность, отвергает собственную гомосексуальную идентичность?
2. Невротическое поведение в рамках эго-дистонической гомосексуальности (на примере Глеба).
3. Невротическое поведение в рамках эго-синтонической гомосексуальности (на примере Димы).
4. В чём проявляется интернализованная гомофобия геев, публикующих объявления о поиске партнёра?
5. Отчего зависит реализация индивидуального континуума полоролевого поведения?