Виконт Габриель Донадье родился в городе Ним в 1777 году. К моменту встречи с Дантесом ему шел 58-й год. За плечами этого боевого генерала была жизнь, полная опасностей и тревог. Военную службу он начал ещё в 1792 году, сражаясь на различных фронтах на стороне Французской республики. В 1796 году в битве под Асляш был тяжело ранен. Выжил. Вернулся в армию. В 1809 году получил титул барона, а позднее, после Гренобльской трагедии, когда Донадье при подавлении восстания Дидье расстреливал даже детей, получил титул виконта. В конце 1820 году он избран депутатом от города Арль. В парламенте примыкал к крайне правым. С 1830 года находится на пенсии.
С какой целью этот скандально известный генерал приехал в Петербург неизвестно.
Видимо, его предложения не произвели должного впечатления в Петербурге, и отставной генерал скоро уехал. Однако история эта имела продолжение. 6 января 1836 года Дантес в письме к Геккерну пишет: "...ты, несомненно, помнишь господина (Донадье. - А.З.), что приезжал в Петербург в прошлом году, и, конечно знаешь, каковы были наши отношения; после отъезда он просил меня писать и рассказывать обо всем, что происходит; я же воздержался, и, полагаю, правильно сделал; так что оба упомянутых там письма не более чем выдумка, чтобы отделаться от него, не обидев, поскольку человек этот оказал услугу моему зятю. Мне пришлось прибегнуть к этому способу вот по какой причине: не получая от меня писем, он недавно написал сам и посетовал на это, затем дал мне новые поручения, которые я в точности исполнил, однако мне посоветовали вежливо порвать с ним, тем паче что переписка эта совершенно бессмысленна и может только скомпрометировать меня.
Кроме того, он дал мне знать о своем намерении приехать летом, а мне поручили ему отсоветовать, причем обиняками - отсюда последняя фраза в моем письме; словом, если ты решишь, что письмо не достигнет своей цели либо составлено неудачно, будь добр, напиши его сам, это просто, поскольку он никогда не видел ни строчки, написанной моим почерком; хотя он очень часто писал мне, желая узнать результат моих действий, но я всегда отвечал устно. Я счел, что так благоразумнее".
Из текста видно, что некто руководит действиями Дантеса, и Якоб Геккерн знает об этом. Более того, он сам к началу 1836 года вовлечен в игру. Вполне возможно, что Третье отделение давно интересовалось посланником нидерландского короля в Петербурге и терпеливо искало к нему подходы. У него имелись трения с российским законом: несколько раз Геккерн задерживался таможней при провозе контрабанды - дорогих вин из Европы и антиквариата из России. Скандал удавалось погасить, но за все, конечно, пришлось платить.
Зачем? Зачем им был нужен посланник нидерландского короля? Он и так по уши... Связь с Дантесом настолько вскружила ему голову, что он потерял всякий здравый смысл. Уезжая в Голландию и Францию, Геккерн оставляет Дантесу запечатанный конверт с документами.
Письмо датировано 22 мая 1835 года. Место отправления не указано. Из текста письма следует, что барон, уезжая, оставил Дантесу пакет с документами, в которых упоминается имя Дантеса. Скорей всего, речь идет о завещании, при составлении которого неточно перечислены имена Жоржа. Проявив практическую сметку, молодой человек уточнил в своей метрике порядок имен и просит Геккерна внести изменения. Из текста видно, что Дантес обратился за практическим советом к адвокату, мнение которого передает Геккерну как свое: "Вчера мы перебрались в летний лагерь, и я, собирая бумаги, что хотел взять с собой, совершенно случайно нашел свое метрическое свидетельство, которое считал утерянным, и в нем прочел, что, оказывается, мое имя не Шарль Жорж, как я всегда полагал, а Жорж Шарль. Уведомляю вас об этом открытии на тот случай, если вдруг потребуется, чтобы я вскрыл пакет и извлек из него бумаги. Хотелось бы знать, не составит ли препятствий перестановка имен, но, кажется, и в этом случае есть способ поправить дело - отправьте мне со следующей почтой второй запечатанный пакет, где вы свидетельствуете, что в таких-то документах, в которых я значусь под именем Шарль Жорж, вложенных в пакет, датированный 3/15 мая 1835 года в С. - Петербурге и находящийся у меня, вами допущена ошибка: следует читать Жорж Шарль; на втором пакете надобно пометить, что он должен быть вскрыт одновременно с первым, датированным 3/15 мая. Полагаю, тогда эта ошибка не будет иметь никакого значения как исправленная вами же".
Прагматизм - основная черта характера Дантеса. Он не упустит своей выгоды. Если выгодно быть шалуном, пожалуйста, он шалит, но вот возникает малейшая угроза карьере - и он серьезен и деловит.
Это касается и денег. Случайно Дантес узнает о смерти графини Елизаветы Федоровны Мусиной-Пушкиной. Это та самая графиня Шарлотта-Амалия-Изабелла Вартенслебен, которая, выйдя замуж за графа Алексея Семеновича Мусина - Пушкина, сделала Александра Сергеевича Пушкина дальним и сводным родственником Жоржа Шарля Дантеса. Последнему она приходилась двоюродной бабушкой.
Дантес посчитал, что это "важная новость", и в письме от 8 декабря 1835 года пишет о ней Геккерну. "Есть и ещё одна важная новость, - пишет Дантес, - надеюсь, ты передашь её моим родным с предельной деликатностью: скончалась московская тетушка, и на днях я совершенно случайно узнал об этом. Я был в обществе молодых людей и, обратив внимание, что один знакомый носит траур, машинально поинтересовался, кого он потерял. Он отвечает, что умерла его двоюродная бабушка, и рассказывает о покойной множество историй, да с такими приметными подробностями, что словно узнаю характер дорогой родственницы; тогда я говорю ему: "А знаете ли, дорогой мой, ваша тетушка (молодой человек говорил о бабушке. - А.З.) была невероятно похожа на мою, что живет в Москве?" Представь наше с ним удивление, когда я назвал имя старушки, а он говорит: "Так это и есть моя тетушка, она недавно умерла, и я до сих пор не знаю, оставила ли она мне что-нибудь по завещанию..."
Вполне вероятно, что Дантес с надеждой ожидал прибытия из Москвы копии завещания, резонно надеясь, что ему что-нибудь перепадет.
Практицизм Дантеса особенно проявился после женитьбы на Екатерине Гончаровой. Он строго следит за выплатой её части наследства. Даже после смерти Екатерины Николаевны он упорно требует недоимки за прошлый год.
Интересно, как складывались финансовые отношения барона Геккерна и Дантеса после высылки Дантеса во Францию? Ответа пока нет, а он может быть неожиданным.
Дантесы-Геккерны тщательно охраняют свои семейные тайны. Срок давности на них не распространяется. Они это доказали.
Весной 1982 года доктор физико-математических наук, профессор Владимир Фридкин встретился в Париже с Клодом Дантесом, правнуком барона Жоржа Дантеса. Встреча происходила в квартире профессора Грийо, и его жена Маргарита стала невольным свидетелем этого разговора.
Фридкин пытался узнать что-либо об архиве Дантесов. Клод Дантес-Геккерн с ледяным спокойствием парировал его вопросы.
Вот фрагмент разговора: Фридкин спрашивает, хранятся ли у семьи Дантесов письма Пушкина и Натальи Николаевны Пушкиной.
- К сожалению, должен вас огорчить, - отвечает Клод Дантес. - Никаких бумаг у меня не осталось. Жена покойного брата Марка выбросила целый ящик со старыми письмами и документами, и их больше не существует.
Фридкин очень образно обозначил свою реакцию на слова гостя термином "оторопело смотрел". А как иначе можно отреагировать на слова человека, который утверждает, что некто выбросил ценнейшие для истории письма.
Маргарита Грийо отреагировала более непосредственно, но точно:
- Ни одного слова правды! Ну кто же поверит тому, что Дантесы уничтожили свой семейный архив, что свояченица просто-напросто выбросила его письма на помойку. Да знаешь ли ты, как старые аристократические семьи во Франции дорожат семейными бумагами, иконографией, всеми ветвями своего генеалогического дерева!
Прощаясь, Клод Дантес подарил В.М. Фридкину книгу Уолтера Викери "Пушкин. Смерть поэта", изданную в США в 1968 году. Подарок с подтекстом, который можно понять, если внимательно прочесть дарственную надпись. Она гласит: "Профессору Владимиру Фридкину - книгу, которая мне очень понравилась и которая, я полагаю, очень близка к истине. Клод Дантес".
Владимир Михайлович Фридкин близко подошел к смыслу подарка: "Я искал в книге новые документы, - писал он, - например, из архива Дантесов, но их не было. Автор добросовестно излагал факты и цитировал известную литературу. Новой, вернее, необычной была точка зрения автора. Викери отдавал должное величию Пушкина как национального поэта. И вместе с тем ставил Пушкина и Дантеса как бы на одну доску. "Виной" Дантеса была его "роковая" любовь к Наталье Николаевне. В остальном он был человеком чести. Автор оправдывал и Луи Геккерна. Ни анонимный пасквиль, ни сводничество, ни преследование Пушкина в свете не имело к нему никакого отношения. Он просто любил "сына", дорожил карьерой и всячески хотел избежать дуэли. Пушкину автор ставил в вину чрезмерную ревнивость и темперамент. Автор полагал, что после умиротворения в ноябре Пушкину не следовало распространять в свете мнение, что Дантес избежал дуэли ценой своей женитьбы на Екатерине Гончаровой. Гибель Пушкина - предначертание судьбы. Я вспомнил статью самого Клода Дантеса, и его надпись на форзаце книги Викери стала мне понятной".
Фридкин, конечно, понял, что ему подсказывают направление дальнейших исследований. Но кто подсказывал? Клод Дантес или Викери? Нет, тот или, вернее, та сила, которая позволила итальянской исследовательнице Серене Витале увидеть и издать письма Дантеса.
Почему все безоговорочно поверили и Серене Витале, и опубликованным ею письмам?
В середине мая 1999 года в родных для меня стенах Харьковского университета состоялась конференция, посвященная 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина. На ней мне пришлось познакомиться с Вадимом Петровичем Старком, который уже тогда информировал участников конференции о том, что готовится издание писем Дантеса к Якобу Геккерну.
И тогда же прозвучал вопрос: "Уверены ли вы в подлинности писем Дантеса?" Ответ был утвердительным. А каким он ещё мог быть? Но без ответа остался вопрос об экспертизе самих писем: почерковедческой экспертизе, экспертизе чернил, бумаги, конвертов, если они сохранились, и штампов на них.
Такая научная экспертиза не проводилась. Да и как её можно провести, если письма не покидали дом Клода Дантеса. Серена Витале сделала на портативном ксероксе копии этих писем и "других ценнейших документов". Таким образом, мы лишены возможности провести экспертизу "писем Дантеса", потому что по копии её сделать невозможно.
Одновременно мы имеем возможность в скором времени прочесть те "ценнейшие документы", о которых намекает автор публикации. Думаю, если "письма Дантеса", которые сегодня, учитывая все обстоятельства, предшествующие публикации, можно считать "мнимыми письмами Дантеса", представляют "роковую" любовь Дантеса к Наталье Николаевне Пушкиной (формулировка Уолтера Викери) любовью "безумной" (формулировка Витале), то будущие документы должны возвысить Якоба ван Геккерна. Уже теперь Серена Витале позволяет себе не только поставить Геккерна и Дантеса на одну ступень с Пушкиным, готовя плацдарм для обоснования его "вины", но и категорически выводит их из-под удара, утверждая, "что нидерландский посланник не был тем тайным режиссером, каким он предстает в письме Пушкина от 16 - 21 ноября 1836 года, где в духе ХIХ века он преподнесен как персонаж, достойный "Опасных связей".
21 ноября 1836 года Пушкин написал два письма: одно барону Геккерну, а другое - шефу жандармов Бенкендорфу. Оба письма отправлены не были.
Серена Витале имеет в виду, конечно, письмо барону Геккерну. Письмо действительно очень эмоциональное. Серена Витале не дает себе труда прокомментировать письмо Пушкина, а просто относит его к жанру литературы. Вместе с тем Пушкин дает точную характеристику барону Якобу ван Геккерну: "Но вы, барон, - вы мне позволите заметить, что ваша роль во всей этой истории была не очень прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, истощенный лекарствами, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней..."
Пушкин не ошибся, назвав роль Геккерна в этом деле "не очень приличной". Ошибся он в другом - кто кем руководил. Дантес, находясь под прессом Третьего отделения, решил, что лучше заболеть сифилисом, а свою роль влюбленного передал Геккерну.
Последний к этому времени уже знал, что за его "сынком" стоит Третье отделение и сам Бенкендорф.
Судя по всему, очень сильного впечатления это открытие на Геккерна не произвело. Опытный дипломат и тайный иезуит, он готов был работать под контролем Третьего отделения, сознавая, что шеф жандармов сам находится под контролем ордена иезуитов . В 1962 году в журнале "Сибирские огни" появилась статья кандидата исторических наук Л. Вишневского, который прямо говорил о иезуитских контактах Геккерна и Дантеса. "Мы считаем, - писал Л. Вишневский, - что эти прямые убийцы Пушкина (Геккерн и Дантес. - А.З.), тесно связанные с непосредственным окружением Николая I, были не менее тесно связаны и с орденом иезуитов. В этом нас убеждает хотя бы тот факт, что спустя несколько лет после пушкинской трагедии барон Геккерн вел переговоры с папой Григорием XVI по поводу конкордата (т.е. договора между первосвятителем и Голландией). Такого рода переговоры заключались между папой римским и тем или иным правительством для того, чтобы беспрепятственно отдать в руки иезуитов народное образование.
Посредником в этом хитром и сложном деле мог быть только человек вполне доверенный, представитель воинствующего католицизма, тайный иезуит, заинтересованный в укреплении могущества папы римского".
Гроссман в 1937 году писал, что "исключительная преданность католицизму в семье Дантесов вполне соответствовала политическим традициям фамилии..."
Аббат Серюг, собиравший в имении князя Голицына Алексеевке (верст двести от Москвы) иезуитский кружок, в письме к брату-иезуиту свидетельствовал: "Семейство Пушкиных все предано иезуитам".
Полагают, что речь в письме идет о графах Мусиных-Пушкиных, связанных родством с Жоржем Дантесом и его семьей, но это утверждение вполне подходит и к семье Александра Сергеевича Пушкина.
Отец Пушкина был близок к Жозефу де Местру - главе петербургских иезуитов. В его доме часто встречались беженцы из Франции, среди них было много иезуитов, именно из их числа по рекомендации де Местра был приглашен первый учитель маленького Саши Пушкина, граф Монфор, ставший впоследствии иезуитским священником, о чем мы уже говорили.
Предполагалось, что учиться Саша Пушкин будет в пансионе иезуита аббата Николя, и только случайность не позволила осуществиться этим планам.
В зрелые годы иезуитом стал князь Иван Сергеевич Гагарин, долгое время подозревавшийся в изготовлении анонимного пасквиля, давшего начало открытой травле поэта.
След иезуитов в судьбе Пушкина обозначен довольно отчетливо не только при жизни, но и после нее.
Семья Гончаровых связана с главой петербургских иезуитов Жозефом (Иосифом) де Местром родственными узами. Родная сестра Натальи Ивановны Гончаровой, Софья Ивановна, вышла замуж за Ксавье де Местра, родного брата Жозефа де Местра.
После изгнания иезуитов из России в 1829 году, покинули страну и де Местры. Ксавье и Софья Ивановна де Местр смогли вернуться в Петербург только весной 1839 года. Вместе с ними в Петербург приехали супруги Фризенгоф. Барон Густав Фризенгоф был австрийским дипломатом. Наталья Ивановна Фризенгоф, урожденная Иванова, считалась приемной дочерью Софьи Ивановны де Местр (Загряжской). В книге И. Ободовской и М. Дементьева "После смерти Пушкина" опубликован портрет Натальи Ивановны Фризенгоф с припиской "урожденная Загряжская". Видимо, происхождение Натальи Ивановны Фризенгоф не совсем ясно, что повлекло за собой ряд неточностей.
Н.А. Раевский ещё в 1962 году писал, что "во многих источниках первая жена Фризенгофа именуется Н.И. Соколовой. В Бродянах я с несомненностью выяснил, что её девичья фамилия была Иванова".
Л.С. Кишкин в книге "Чехословацкие находки. Из зарубежной пушкинианы" (М., 1985. С. 69) пишет, что Александра Николаевна Фризенгоф (Гончарова), ставшая второй женой Густава Фризенгофа, бережно хранила архив "своей родственницы, первой жены Густава Фризенгофа - Натальи Ивановны Ивановой, приемной дочери тетки сестер Гончаровых, Софьи Ивановны Загряжской, мужем которой был французско-русский писатель, художник и ученый Ксавье де Местр".
После смерти Натальи Ивановны место жены барона Густава Фризенгофа займет Александра Николаевна Гончарова, сестра Натальи Николаевны.
Наталья Николаевна Пушкина в 40-е годы XIX века поддерживала тесные взаимоотношения с де Местрами. После смерти жены Ксавье де Местр жил у неё на даче. Здесь он и умер.
Контакты с представителями "Ордена Иисуса" были у старшего сына поэта, Александра Александровича, во время его поездки в Рим. Князь Владимир Федорович Одоевский, путешествовавший по Европе в 1857 - 1858 годах, писал об этом в своем путевом дневнике: "16(28) июля 1858 года. Пушкин (сын Александра Сергеевича), женатый на Ланской, мне сказывал, что в Риме к нему также пристал иезуит. "Конечно, - говорил он, - переменить религию большой грех; но если я перейду к вам, кто меня простит?"