______________
* Визирь-высший сановник в некоторых странах мусульман Востока.
Когда катиб кончил писать, эмир поставил внизу свою подпись и вернул фирман Мухакиму Ибн-Давуду.
- Приложи печать и тоже подпиши.
Бледный от страха катиб принялся шарить по карманам, разыскивая печать, несколько раз заглянул в свой калемдан. Не найдя печати, он с мольбой в голосе обратился к эмиру:
- Я оставил печать дома. Разрешите, я схожу и принесу ее. Эмир заскрипел зубами.
- Ты уверен, что оставил печать в своем, а не в чужо:л доме?
У катиба недоуменно вытянулось лицо.
- Как это в чужом?
- Да, в доме своего благодетеля, в доме эмира Инанча, который поднял тебя из грязи на такую высоту! Презренный, неблагодарный катиб! Если тебе была недорога честь эмира Гянджи, ты хотя бы с уважением отнесся к чести халифа багдадского. Ведь ты считаешь себя благородным арабом. На-вот она, твоя печать! Ты потерял ее в комнате моей жены, в комнате безрассудной женщины, продавшей мою честь. Неблагодарная тварь! Я старался возвеличить вас, пятерых арабов, в этом большом государстве. И вот результат! Вот награда за все мои труды! Вот она - благодарность!
Мухаким Ибн-Давуд затрепетал, как лист на ветру.
- Позвольте сказать, о эмир! О чем вы говорите? Я...?!
- Да, ты!
- Я никогда не посмел бы допустить подобного бесчестного поступка по отношению к своему благодетелю. Это клевета на меня. Вы должны расследовать!..
- Молчи! Поставь печать на фирмане.
Мухаким Ибн-Давуд принял от эмирй печать и трясущимися руками приложил ее к бумаге.
- А теперь верни печать назад! - свирепо закричал эмир. -Ты недостоин хранить ее! Эй, Марджан!
В комнату вошел телохранитель эмира.
- Я слушаю, хазрет эмир.
- Ступай и приведи сюда моих палачей Гейдара, Полада и Сафи. Да скажи, чтоб не забыли прихватить с собой плети и палки.
Марджан ушел.
Мухаким Ибн-Давуд, желая спасти себя от незаслуженной кары, заплакал и принялся умолять эмира:
- Пощадите! Мне ничего неизвестно. Я ничего не знаю. Кто-то оклеветал меня. Вы всегда успеете наказать меня, велите сначала произвести расследование.
Но эмир Инанч оставался глух и нем к мольбам катиба. Печать, найденная в комнате его жены, была для него неопровержимой уликой.
Вошли палачи с палками и плетьми, расстелили на полу кожаную подстилку, повалили на нее Мухакима Ибн-Давуда и начали срывать с него одежду. Наконец Мухаким Ибн-Давуд остался в одном нижнем белье. Один из палачей сел ему на Iолову, другой-на ноги.
Эмир приказал:
- Двести пятьдесят палок!
Причитания, мольбы и вопли Мухакима Ибн-Давуда взбудоражили весь дворец. Получив сто двадцать пять палок, Мухаким перестал причитать и лишился чувств. Палки падали на бесчувственное тело.
Жена эмира, услышав крики истязуемого, вошла, как она это делала обычно, чтобы освободить жертву.
Появление ее было неожиданным.
- Кто это? В чем он провинился? - спросила Сафийя-хатун.
Эмир Инанч гневив и зло посмотрел на жену.
- Этот бессовестный человек осмелился запятнать честь своего благодетеля. Он - предатель! Он посмел вступить в прелюбодеяние с женой своего господина!
Сафийя-хатун подошла к распростертому на полу телу.
- Остановитесь! - закричала она палачам. - Разве вы не видите, бедняга умер?!
Палачи прекратили истязание. Мухаким Ибн-Давуд лежал бездыханный.
Сафийя-хатун, внимательно приглядевшись, узнала его.
- Ах, да ведь это бедный Мухаким! - воскликнула она, хлопнув себя по бедрам.
Эмир Инанч злорадно усмехнулся.
- Да, это Мухаким! Твой желанный Мухаким. Он навлек на себя кару благодаря твоей низкой, презренной любви. Гадкая, грязная женщина! Было бы еще понятно, если бы ты сошлась с благородным, знатным человеком. А то какой-то ничтожный араб! Или это в тебе заговорила арабская кровь?!
Сафийя-хатун стояла ошеломленная. Неужели все это относится к ней?
- Я не понимаю тебя, - сказала она мужу. - Что ты хочешь сказать? Кто с кем сошелся? При чем тут арабская кровь? Чем она виновата? Объясни мне, для чего ты говоришь все это?
Эмир показал жене печать.
- Спрашиваешь, для чего я все это говорю? - сказал он с горькой иронией. - Спроси вот у этой печати. Эта печать оказалась вернее вас всех! Только с ее помощью мне удалось раскрыть предательство, которое продолжалось много лет. Ты, Сафийя, продала честь правителя аранского государства этому презренному арабу, который кормился объедками с моего стола.
Убирайся прочь с моих глаз!
Сафийя-хатун, не сказав ни слова, поднесла руки к лицу, заплакала и вышла из комнаты.
Бездыханное тело Мухакима Ибн-Давуда на кожаной подстилке выволокли из комнаты.
Эмир ходил из угла в угол, ругая себя за то, что был так груб с женой и оскорбил ее в присутствии слуг. Но раскаиваться было уже поздно.
Растерянность охватила Эмира Инанча.