- Его имя - Фахреддин, - ответил Низами. - Он принадлежит к одной из благороднейших семей Арана, отпрыск рода, который знаменит в Аране своими ратными подвигами, Фахреддин пришел приветствовать элахазрета как представитель
народа Арана. Он мой школьный товарищ и друг юности.
Атабек пожал руку Фахреддина.
- Рад и счастлив видеть вас, - сказал он, затем обернулся к Низами и Мехсети-ханум: - Извините меня! Я должен был сам явиться к вам, чтобы передать приветы моего брата Кызыл-Арслана. Но потом я решил встретиться с вами на этом историческом меджлисе*. Кызыл-Арслан настоятельно просил меня позаботиться о вашем благополучии. С большим прискорбием он рассказал мне, что два таких больших художника существуют за счет единственной коровы. К этому он добавил, что вы ни от кого не принимаете милостей и подарков. Но я осмелюсь утверждать, что нужда и нищета не могут принизить, умалить
______________
* Меджлис - собрание.
величие художников. Садитесь, прошу вас!
Сказав это, атабек усадил Низами по правую сторону от себя, а Мехсети-ханум - по левую,
Завязалась беседа.
Атабек Мухаммед обратился к Низами:
- Выехав из Хамадана в путешествие по Северному Азербайджану, я мечтал услышать стихи поэта Низами лично, из его уст. Сбудется ли моя мечта сегодня?
- Я не пишу хвалебных стихов, - ответил Низами. - Мне известно, что и вы не любите хвалебных посланий. Ваш брат, дал мне понять это в своих письмах.
- Я очень хотел бы услышать одно ваше стихотворение.
- Какое же?
- Оно начинается словами: "Я бедняк, я счастливец..."
- Извольте!
Низами встал.
В зале наступила тишина. Всем не терпелось услышать знаменитого мастера поэзии. Поэт начал читать:
Я - бедняк, я - счастливец, я судьбой одарен.
В государстве влюбленных поднимаюсь на трон.
Не взираю на злато, злато - язва очей.
Я - бедняк, Но на славу угощу богачей.
Если море бездонно - тщетно море мутить,
Я всегда одинаков, и меня не смутить.
Я - пловец терпеливый, каждый стих мой - коралл,
Я - певец, что возглавил соловьиный хорал.
Из сокровищниц звуков, что разведать я смог,
Будут долго поэты свой заимствовать слог.
Я под стать небосводу, что в полночной тени
Предвещает рассветы и грядущие дни.
Это сердце вмещает безрассудство морей,
Я владею искусством и вселенной моей,
Окончив, Низами сел.
Атабек Мухаммед задумчиво покачал головой.
- Я владею искусством и вселенной моей, - повторил он последние строчки, затем с жаром обеими руками схватил руку Низами и пожал ее. - А теперь мне хотелось бы услышать голос прекрасной поэтессы - гордости страны.
Мехсети-ханум встала и, обернувшись к присутствующим, ррочла четверостишие:.
Мы пьем вино. "О, есть ли грех страшней!"
Кази кричит, заботясь о мошне.
Мы, правда, кувшины опустошаем,
Но грабить сирых разве не грешней?
Четверостишие было направлено против кази Гянджи, присваивающего сиротское добро. Кази находился в зале.
Затем Мехсети-ханум обернулась к хатибу, который некогда изгнал ее из города, и прочла второе четверостишие:
Завеса между нами до земли.
Не будем поднимать ее. Внемли.
Не то увидят все, что мы с тобою
В греховности друг друга превзошли.
Когда она умолкла, многие, в том числе атабек Мухаммед, кази и хатиб, засмеялись, восклицая: Хвала!"
Атабек Мухаммед поднялся и опять поцеловал руку Мехсети-ханум. Зная, что она нездорова, он позволил ей удалиться.
Иноземным делегациям также было разрешено уйти. После этого атабек Мухаммед приказал своему катибу: