Садр делегации ширваншаха
Наджмеддин".
Прочитав письмо, Низами с радостью согласился принять ширванцев и назначил время. Он попросил Рену привести в порядок дом и дал знать друзьям и некоторым влиятельным людям Гянджи, чтобы они пришли и приняли участие в приеме гостей.
Фахреддин, получив приглашение, явился к другу за несколько часов до назначенного времени, желая принять участие в подготовке к приему. Он распорядился доставить из своего дома кое-какие вещи, необходимые в подобных случаях, дал деньги для закупок на базаре.
Рена и Низами были благодарны Фахреддину за помощь. Их удивляло лишь одно: от былой грусти и тоски Фахреддина не осталось и следа. После отъезда Дильшад они ни разу не видели его веселым. Сегодня же он был оживлен и радостен.
Низами смекнул, что у Фахреддина есть хорошие вести.
- Открой друзьям причину своей радости, и мы разделим ее.
Фахреддин, восторженно сверкая глазами, пожал руку Ильяса.
- Моя радость - предвестник будущего счастья! - воскликнул он. - Вчера мне стало известно, что Дильщад не в Багдаде, она во дворце!
- Кто передал тебе это?! - удивился Ильяс.
Фахреддин подробно рассказал Ильясу, как он был на приеме у Абульуллы, встретил Себу-ханум и о чем они говорили.
- Сегодня вечером Себа принесет от эмира письмо, и мы пойдем с ней во дворец.
- Она поведет тебя не во дворец, а на тот свет или в тюрьму,предостерег Ильяс. - Опять ты обманут. Но меня больше огорчает другое, почему ты сразу же не пришел ко мне и не расскачал обо всем? Разве ты не знаешь, какое сейчас сложное время? Едет атабек, и эмир трясется за свой пост. Он любой ценой стремится убрать из среды народа людей, которые сплачивают гянджинцев и подбивают их подавать жалобы атабеку. Из них самым неугодным эмиру человеком является мой храбрый, но простодушный друг Фахреддин. Тебя хотят убить во дворце, Себа способствует этому. А Дильшад давно в Багдаде.
- Невероятно!
- Это так. Уверяю тебя, Себа-ханум замышляет новое дикое преступление. Не веришь - вот письмо, прочти его. Это пишет Кызыл-Арслан, он перечисляет имена девушек, отправленных халифу, и указывает, откуда они.
Фахреддин, быстро пробежав письмо глазами, удостоверился, что Ильяс говорит правду.
- Я убью эту гадину! Пока Себа жива, она будет делать пакости! воскликнул он.
- Действуй осторожно! - посоветовал Ильяс.
На этом разговор оборвался, так как сообщили о приходе Наджмеддина.
Фахреддин и другие аранцы, встретив шемахинцев во дворе, повели их к дому. Низами приветствовал гостей на пороге.
- Добро пожаловать! Вы принесли в бедный дом поэта счастье и радость, - сказал он. - Прошу садиться.
Наджмеддин и его товарищи сели.
- Весть о предстоящем приезде в Гянджу элахазрета атабека дала нам возможность удостоиться чести встретиться с представителями уважаемого хазрета Хагана! - обратился хозяин дома к гостям.
Наджмеддин встал.
- Еще до того, как стало известно о поездке элахазрета атабека в Гянджу, хазрет хаган собирался послать к поэту Низами свою делегацию. Когда мы отправлялись в путь, хазрет Хагаин наказал нам увезти из Гянджи драгоценный алмаз.
Низами ответил короткой благодарностью:
- Я весьма признателен хазрету хагану за столь высокую оценку скромного труда поэта.
- Хазрет хаган просил нас передать уважаемому поэту свою искреннюю просьбу. Святое желание хагана заключается в том, чтобы уважаемый поэт изложил любовную историю Лейли и Меджнуна в форме поэмы.
- Я готов исполнить желание хазрета хагана.
- Но хазрет хаган выражает также пожелание, чтобы уважаемый поэт написал поэму не по-азербайджански, а на языке высших слоев общества, то есть по-фарсидски, ибо хазрет хаган незнаком с азербайджанским языком. Он может разговаривать и читать только по-фарсидски. Несомненно, вы лучше нас знаете, какой язык и какие стихи по душе хазрету хагану.
Низами почувствовал, что эти слова задели его друзей-азербайджанцев. Желая предотвратить ссору, он сказала.
- Я прекрасно понимаю мысли хагана. Несомненно, хаган прав, называя фарсидский язык языком высших слоев общества. Говоря о языке высших слоев общества, он имеет в виду свой дворец и придворных. Хазрет хаган считает своих придворных и себя представителями высшего слоя общества. Все верно. Придворные - это одно общество, а народ, живущий за стенами дворца, совсем другое. И вам и нам известно, что придворные ширваншаха, как и сам ширваншах, не говорят по-азербайджански. Возможно, это вполне объяснимо. Вместе с тем у меня есть и другие соображения, чтобы написать поэму "Лейли и Меджнун" по-фарсидски. Люди, читающие литературу по-фарсидски, пока еще не знакомы с этой литературной формой. Великое произведение поэта Фирдоуси "Шахнамэ" следует считать скорее историческим трудом, нежели большой поэмой. Любовь описана им с большим искусством и все-таки недостаточно убедительно. Мне кажется, хазрет хаган поручил написать поэму по-фарсидски мне с тем, чтобы она послужила руководством и образцом для других поэтов, пишущих на этом языке.
Посветлевшие лица азербайджанцев говорили о том, что ответ Низами пришелся им по душе и успокоил их. Это почувствовал и Наджмеддин. Он не мог не знать, что просьба ширваншаха заденет национальные чувства азербайджанцев. Слова Низами разогнали надвигавшуюся грозу. Это обрадовало Наджмеддина, и он перешел ко второму поручению ширваншаха.
- Хазрет хаган, принимая во внимание ваше величие, которое несовместимо с этим убогим жилищем, отдал приказ о переезде поэта в ширванский дворец. Там поэта ждут счастье, богатство и награды. Ваше святое вдохновение обретет во дворце хагана еще более могучие крылья. Только там вы сможете стать всемирно известным поэтом. Лишь благодаря произведениям, которые вы создадите во дворце хагана, вам удастся осветить мир светом своего солнца. Только во дворце, перестав думать о презренных жизненных нуждах, вы сможете посвятить все свои мысли поэтическому творчеству. Жизнь большого поэта проходила в заботах и никчемной суете, а теперь, пребывая в объятиях блаженного спокойствия, вы создадите стихи, полные удивительных чудес и волшебства. Я считаю, стихи должны рождаться в утробе безмятежной, счастливой, жизни. Поэту нельзя общаться с толпой. Политические события времени не должны тревожить его ум.
Многие из присутствующих думали, что Низами примет приглашение ширваншаха и переедет из Гянджи в его дворец. Все ждали его ответа.
Ильяс с улыбкой обратился к Наджмеддииу:
- Не сомневаюсь в том, что хазрет хаган приглашает меня к себе во дворец, чтобы возвысить. Я благодарю хазрета хагана и считаю своим долгом молить всевышнего о ниспослании ему долгих лет жизни и бесчисленных богатств. Джанаб Наджмеддин, обратив внимание на бедность моего дома, сказал: "Хазрет хаган, принимая во внимание ваше величие, которое несовместимо с этим убогим жилищем, отдал приказ о переезде поэта в ширванский дворец". Хочу ответить. Если я, бедный поэт, обладаю какими-либо достоинствами и талантом, то они родились в этом самом, убогом жилище, где вы находитесь. Эти глинобитные стены - колыбель упомянутого вами величия. Я буду растить свой талант в этой колыбели и не расстанусь с родным домом до тех пор, пека не познакомлю мир со своим творчеством. Если я действительно обладаю величием, то оно принадлежит не мне, а моему народу, ибо я - сын Азербайджана. Верно, но дворце хагана меня ждут подарки. Но богатство и дары нужны тем, кто падок до них... А для души истинного поэта это
слишком грубая пища, я не смогу переварить ее. Вы говорите, во дворце ширваншаха мое вдохновение обретет могучие крылья? Неверно! Вдохновение не сможет жить, если его оторвать от народа и заточить меж высоких стен дворца. Если поэт расстанется с источником своего вдохновения, уйдут от народа и будет нежиться и дремать в четырех стенах, талант его не сможет развиваться! Откуда он будет черпать вдохновение? Чтобы стать всемирно известным поэтом, надо вариться в котле мировых событий, как бы ни был ярок талант поэта, он не сможет из-за дворцовых стен осветить мир подобно солнцу. Случается, и в дворцовых стенах рождается поэтическое солнце, но оно лишено возможности светить народным массам. Люди любят солнце, которое родилось среди них. Чабаны ждут его восхода из-за зеленых лесов и цветущих садов, моряки высматривают дневное светило за обгоняющими друг друга волнами, а крестьяне радуются солнцу, которое поднимается над зелеными нивами и полями. Потому-то никогда не согреть нашего народа солнцу, выглядывающему из-за башни шахского дворца. Джанаб Наджмеддин изволил сказать: "Только во дворце, перестав думать о презренных жизненных нуждах, вы сможете посвятить все свои мысли поэтическому творчеству". Но я не знаю, где я возьму темы и вдохновение для творчества, если не буду видеть нужды своего народа, не буду делить вместе с ним горе, порожденное этими нуждами, если вместе с ним не буду вариться в котле наших общих нужд? Для хекмдаров гораздо выгоднее, если поэты будут жить не во дворцах, а за их стенами. Ведь если поэт напишет обо всем увиденном во дворце, расскажет об
этом в стихах всему народу, не будет ли это ударом по престижу хагана? А живя среди народа, поэт будет писать о его горестях,- это пойдет на пользу и народу, и государству хагана. Конечно, живя припеваючи во дворце, тоже можно создавать прекрасные, благозвучные стихи. Но эти прекрасные, благозвучные стихи способны услаждать лишь слух придворных, то есть высшего слоя общества, как их изволил назвать хазрет хаган. Я считаю, свобода за стенами дворца дороже свободы в дворцовых стенах. К тому же я с детства привык к простой жизни. Дворцовая жизнь доставит мне не больше радости, чем золотая клетка птице, попавшей в силок. Передайте от меня хазрету хагану почтительный привет и скажите: хазрет хаган не желает снизойти до изучения азербайджанского языка, - мы же умеем не только говорить по-фарсидски, но и писать стихи на этом языке. Если все будет благополучно, надеюсь с вами увидеться после завершения поэмы "Лейли и Меджнун".
Беседа гянджинцев с посланцами ширваншаха длилась долго. Мужчины пили прохладный душистый шербет.
Наджмеддин и его спутники остались довольны искренним приемом. Наконец они простились и ушли.
Фахреддин расцеловал Ильяса.
- Твой язык, твой слог - острее моего меча!
Стемнело. Фахреддин вспомнил о свидании с Себой-ханум, которая должна была принести письмо от эмира и проводить его во дворец. Он поднялся, начал прощаться.
- Будь осторожен! Это очень коварная особа, - напутствовал Ильяс друга. - Кто знает, она может заманить тебя в ловушку у мельницы Мусы, где тебя убьют.
Глаза Фахреддина грозно сверкнули.
- Посмотрим!
-Они обменялись рукопожатиями. Фахреддин ушел.
После обеда эмир был пьян. Ему предстояло написать письмо Фахреддину, принять Себу-ханум и дать ей наставления. Поэтому он пораньше отпустил танцовщиц.