Это был секретарь месткома Боря Власов.
Ходыча влюбилась. Она стала ходить на все собрания, где можно было его увидеть, искала случая заговорить, и случай вскоре представился.
После одного собрания Ходыча подошла к столу, за которым сидел Власов, и, испугавшись собственной смелости, спросила внезапно охрипшим голосом, как можно вступить в профсоюз. Он с любопытством посмотрел на нее. Было что-то неуловимо привлекательное в этой девушке с немного скуластым круглым лицом и большими черными глазами. Он стал подробно расспрашивать о семье, о родителях. Ходыча покраснела и солгала, что ее отец кустарь. Она долго рассказывала о себе, стараясь затянуть беседу.
Все ушли. Молодые люди остались вдвоем. Он по-прежнему сидел за столом и внимательно слушал. Ходыча присела на кончик стула и говорила, говорила... Потом спохватилась: ах, все уже ушли!
Тогда Власов встал. Они вышли на улицу и медленно зашагали по освещенным луной тополевым аллеям. Тени скользили впереди, длинные и смешные. Была теплая азиатская ночь.
Власову девушка понравилась. Молодые люди стали встречаться. Они просиживали половину ночи на узких скамейках, у незнакомых ворот, под высокими тополями. Борис часто звал ее в свою холостяцкую комнату. Но Ходыча предпочитала улицу, где всегда кто-нибудь проходил, мешал, заставлял опомниться. Она любила первой любовью - нежной и робкой, любила и боялась его и себя.
Осенью, в холодный вечер, когда они сидели на узкой и жесткой скамейке, у чьих-то чужих, наглухо закрытых ворот, он впервые крепко поцеловал ее в губы. У девушки закружилась голова, она задохнулась и ей показалось, что сердце сейчас выскочит из груди. Она вырвалась из объятий Бориса и, не простившись, убежала домой.
На следующий день Ходыча не пошла на работу. Девушка гуляла в парке, поехала в старый город и долго бродила по длинным, перепутанным улочкам и переулкам, потом вернулась туда, где вчера поцеловал ее Борис, присела на скамейку, молча, нежно погладила шершавую доску.
Любовь захлестнула Ходычу. Девушка никого и ничего не видела, кроме любимого человека, ловила его улыбку, взгляд, перенимала его вкусы, жесты, слова.
Но Власову все это вскоре надоело.
Он назначал свидания, заставлял Ходычу часами ожидать его на улице и не приходил. Иногда она посылала ему записки, умоляла прийти, снова долго ждала и уходила одна, низко опустив голову. Ходыча похудела, стала рассеянной, раздражительной. Часто ночью девушка вставала с постели, куталась в платок, долгими часами сидела у окна и в слезах встречала рассвет. По вечерам она бродила по тем улицам, где еще недавно бывала с Борисом. Ей казалось, что вот сейчас она снова увидит его и снова все будет, как прежде.
Однажды на тихой вечерней улице она увидела Власова. Он держал за талию девушку. Молодые люди медленно шли впереди Ходычи, по улице рассыпался легкий девичий смех.
Ходыча едва дошла до ближайшей скамейки. Ее душили слезы, но она не могла плакать - от обиды и возмущения.
"За что меня любить? - думала она. - Я маленькая, скуластая. А у той и рост выше и фигура красивей. Ну что же, разве мало хороших ребят"... Ходыча перебрала в памяти всех своих знакомых. Нет, лучше Власова не было. Ах, Боря, Боря! И тогда Ходыча разрыдалась, - она плакала долго, горько, слезы текли горячие, крупные.
После этого вечера Ходыча резко изменилась. Равнодушная, замкнутая, она стала ко всему безразличной. И только, встретив где-нибудь случайно Власова, она приходила в ярость и отчаяние.
Девушка часто бродила теперь по вечерним улицам, всматривалась в молодых людей, забиралась в глухие темные аллеи, спугивая парочки. Ходыча искала Борю. Она хотела застать его со счастливой соперницей и придумывала планы мести, один страшнее другого.
Однажды на улице к ней пристала какая-то веселая компания - подвыпившие шумные парни и девушки.
В тот день Ходычу мучила особенно острая тоска, ей хотелось быть на людях, хотелось поговорить с кем-нибудь, пожаловаться на свою судьбу. Она пошла с ними. В этот вечер Ходыча напилась с новыми друзьями, она била стекла какого-то дома, с кем-то дралась. Потом всех забрали в отделение милиции. Два дня Ходыча просидела в камере, на третий - ее отпустили. Когда она проходила по улице, ей казалось, что все смотрят на нее насмешливо, ехидно. У нее болела голова, все было противно. Девушка пошла в баню и долго мылась, будто старалась смыть с себя невидимую грязь. Усталая и разомлевшая, вышла она на улицу.
"Как это глупо, - думала Ходыча. - Пила, дурила, связалась с какими-то хулиганами. Грязная, распущенная дура. Больше этого не будет".
Девушке захотелось плакать, и она побежала домой. Ходыча сказала на службе, что болела.
Несколько дней девушка ходила тихая и задумчивая. Она уже не искала Бориса и думала лишь о том, как ей забыть о своей любви, что делать дальше. Наконец, Ходыча пошла к зятю и сказала, что хочет уехать куда-нибудь подальше, где нужны работники. Зять переговорил по телефону и предложил ехать в Дюшамбе. Там нужны машинистки, а с этой работой она знакома. Но жить там очень трудно. Людей мало, условия тяжелые.
- Ничего, - сказала Ходыча.
Девушка сидела в вагоне, когда увидела запыхавшегося, раскрасневшегося Бориса. Власов вбежал в купе и схватил ее за руки.
- Ты с ума сошла! - крикнул он. - Куда ты едешь. Останься. Прости меня.
- Зачем? - Ходыча грустно улыбнулась. - Я уже не верю тебе, Боря.
- Ходыча! - крикнул Власов и сел на скамью. На глазах у него появились слезы.
Ходыча положила руки на плечи юноши, притянула его к себе и крепко поцеловала в губы.
- Иди, Боря, - ласково сказала она. - Живи как хочешь. Не мешай мне. Если любовь наша настоящая, мы еще встретимся. Прощай.
Она взяла Бориса за руку и повела по вагону. У двери еще раз поцеловала. Прозвучал третий звонок. Паровоз загудел и шумно выпустил пар. Борис спрыгнул с подножки вагона и, не оборачиваясь, пошел по перрону. Поезд тронулся. Ходыча смотрела вслед уходящему юноше, и слезы застилали ей глаза.
В поезде стояла горячая духота. Пассажиры обвязывали головы мокрыми полотенцами, вывешивали за окна вагонов бутылки с водой - пытались охладить ее на ветру, но это мало помогало. Люди лежали на полках, обессилевшие от жары. Пыль врывалась в окна, их закрывали - становилось душно, тогда пассажиры снова открывали окна - и опять в вагоны врывалась пыль.
В пути Ходыча почти не слезала с полки. Она много думала о своей будущей жизни в неизвестном городе. Ведь она впервые начинала жить самостоятельно. Было немного страшно, хотелось, чтобы рядом был близкий, родной человек, с которым можно поделиться горем и радостью. Но такого человека не было, как не было его и сейчас в Дюшамбе...
Когда небо на востоке порозовело и силуэты гор стали совсем темными, Ходыча вернулась домой. Хозяйка спала на ее кровати, посреди комнаты валялся опрокинутый стул, на столе - неприглядная картина прерванной попойки. Девушка прилегла на хозяйкину кровать, но уснуть так и не смогла.
На следующий вечер все повторилось снова, только мужчины были другие. Оказалось, что хозяйка - тетя Фрося - продавала по повышенным ценам вино и водку "клиентам", которые хотели выпить в "семейной" обстановке и по каким-либо причинам избегали столовых и ресторанчиков. Они приходили каждый вечер, сидели долго, пили много, вели какие-то непонятные разговоры, ругались и даже дрались.
Ходыча тихо, стараясь не привлекать внимания, лежала в своем уголке, защищенном занавеской, и все время боялась, что какой-нибудь пьяный сорвет эту слабую преграду и шагнет к ней... Девушка закрывала глаза, считала до ста, до тысячи, но заснуть не могла.
Несколько раз она пыталась найти другое жилье, но безуспешно. Свободных комнат, даже углов, в городе не было. Строили много, в короткое время возводились целые кварталы, но население города увеличивалось еще быстрее.
Тогда Ходыча решила не сидеть по вечерам дома и возвращаться как можно позже. Она стала уходить в Наркомат. Там половина служащих работала вечерами. В комнатах ярко горели лампы. В вечерней прохладе работалось легко, служащие разговаривали, перебрасывались шутками. Ходыча уходила домой поздно вечером. Ее всегда кто-нибудь провожал.
Дома она заставала одну и ту же картину: уставленный бутылками и заваленный объедками стол, на грязной постели храпит тетя Фрося. Девушка тихо раздевалась и ложилась на свой жесткий и узкий топчан.
Приходили и уходили дни. И чем больше их уходило, тем острее чувствовала Ходыча свое одиночество. Где он друг - настоящий, отзывчивый, понимающий?
Как-то после вечерней работы Ходычу провожал молодой бухгалтер, с которым она познакомилась в Термезе, когда ехала в Дюшамбе. Его звали Николаем. Он опускал глаза, когда девушка смотрела на него, смущался, говорил невпопад.
Николай понравился Ходыче. Она вспоминала путешествие на автомобилях и беззлобно подсмеивалась над ним всю дорогу. Молодой человек еще больше смущался и краснел. Через несколько дней девушка сама подошла к нему и попросила ее проводить. В этот вечер Николай рискнул взять ее под руку. Прощаясь, они договорились каждый вечер уходить с работы вместе.
Однажды, провожая Ходычу, Николай предложил ей пойти к Дюшамбинке. Было уже поздно. Огромная круглая луна ярко освещала улицу, перед ними скользили тени, длинные, как телефонные столбы. Ходыча никогда не ходила к речке так поздно. Все же она согласилась: хотелось попозже вернуться домой.
От лунного света вода казалась серебряной. Река шумела и пенилась. Вдали блестели снежные шапки гор. Дул прохладный ветерок - развевал волосы, освежал разгоряченные щеки.
Ходыча села на большой камень у самой воды. Холодные брызги летели к ее ногам. Николай уселся позади девушки. Шум реки заглушал голоса. Чтобы услышать друг друга, им приходилось почти кричать. Поэтому они вскоре замолчали.
Приближался рассвет. Ярко-оранжевая луна скатывалась за горные хребты. Становилось холодно. Поеживаясь от предутренней прохлады, Ходыча поднялась.
- Пойдем, - сказала она и взяла Николая за руку.
Когда шли обратно, Николай обнял ее. Девушка не сняла его руки - так было легче подниматься вверх. На улице Ходыча освободилась из объятий Николая.
- Позвала б к себе когда-нибудь, - тихо сказал он.
- А разве здесь плохо? - Ходыча обвела рукой вокруг.
Николай шутливо вздохнул, попрощался и ушел домой.