- Да. И я люблю тебя, - сказал Виктор и поцеловал еще раз.
Вернулись они к Сивоусовым, когда порозовело небо на востоке. В комнате было накурено и душно. Никто не обратил на них внимания. Доиграв последнюю партию, игроки разом встали из-за стола и вскоре разошлись. Усталые хозяева предложили ложиться спать. Маша легла с Лидой на кровать, Виктор и Сивоусов устроились на полу.
Проснулись от стука в дверь - это молочник принес молоко. Сразу все встали. Виктору и Сивоусову пришлось выйти на веранду, пока женщины одевались.
В Пархаре не было еще ни банка, ни почты. Виктор ожидал в Кулябе денежный перевод из Наркомздрава. Перевод где-то задержался, и ему пришлось два дня бездельничать. Они с Машей сходили к доктору Кравченко, осмотрели больницу - маленькую, чистую, зашли в комнату, отведенную доктору во дворе больницы.
Вечерами, когда начиналась игра в лото, Виктор и Маша выходили на улицу. Они садились на скамеечку у парикмахерской, и часы пролетали незаметно.
На третий день Виктор получил деньги, и молодые люди поехали дальше. Дорога большей частью проходила по долине. Лишь с невысоких холмов они видели вдали сверкающую ленту широкой реки. Часто попадались встречные всадники, на мелких речках строились мосты, заболоченные участки дороги забросаны свежесрезанным камышом.
Через день въехали в Пархар - районный центр на границе. Несколько десятков домиков растянулись вдоль кривой улицы. Здание исполкома, недостроенная больница, чайхана отличались от остальных построек выбеленными стенами. На площади у большой лужи стояли привязанные к коновязи лошади и ослы. Красный флаг на высокой мачте выглядывал из-за длинного забора почты.
Секретарь райкома партии Джураев провел Виктора и Машу в кабинет и подробно рассказал им о положении с переселенцами.
Из высокогорных кишлаков Гармского округа сюда были переселены бедняцкие хозяйства. Представители Наркомзема отвели им для посевов огромное болото, питаемое водами нескольких озер. В густых зарослях камыша бродили свирепые кабаны. Рабочего скота переселенцам не дали, сельхозинвентаря тоже.
И все-таки горцы, привыкшие сеять ячмень и пшеницу на крутых горных склонах, упорным трудом осушили болото и засеяли землю семенами хлопка. Скоро выступили грунтовые воды, и половина посевов погибла. Влажные, болотистые заросли кишели мириадами комаров. Появилась малярия, которая быстро превратилась в эпидемию. В кишлаках некому было готовить пищу, заботиться о больных, - почти все население лежало в малярии.
Тогда началась паника. Те, кто мог еще двигаться, решили уйти обратно в горы. Но когда они подошли к переправе через реку, руководивший переселением в районе уполномоченный Наркомзема приказал перегнать паром к другому берегу и не давать его переселенцам. Обратный путь был отрезан. Переселенцы вернулись назад, к свежим могилам.
В это время в район приехал новый секретарь райкома - Джураев. Он арестовал уполномоченного Наркомзема и с единственным в районе милиционером отправил его в Дюшамбе. По дороге арестованный убил милиционера, захватил его винтовку и скрылся за границу.
Джураев реквизировал муку во всех учреждениях Пархара и отдал ее голодающим переселенцам. Потом послал в столицу телефонограмму о бедствии. Из Дюшамбе прибыл отряд доктора Хлопакова, привез хину, продукты. Теперь больных хинизируют, население получило продовольствие, болота осушаются. Но в районе по-прежнему нет людей - некому работать с переселенцами, поставить это дело по-настоящему, по-большевистски.
Виктор и Маша с большим вниманием выслушали рассказ Джураева. Нарисованная им картина была мрачна.
Вскоре из поездки по кишлакам приехал доктор Хлопаков - худой, почерневший от солнца и ветра человек с большим, крючковатым носом. Вместе с ним Маша и Виктор выехали в кишлак, где стоял медицинский отряд.
Началась напряженная работа.
Доктор Хлопаков оказался веселым и жизнерадостным человеком. Целый день он носился по кишлаку, проверял, принимают ли хину больные, измерял температуру, шутил с двумя медицинскими сестрами, ругал переводчиков, ленивых парней с вечно сонными глазами, пробовал пищу на кухне. Под вечер он сообщил Виктору, что как это ни печально, но его жилищный фонд ограничен. Кроме Маши, в отряде только две женщины, но они спят на одной кровати и в такой тесной клетушке, что третьему человеку там никак не поместиться. Ничего не поделаешь, придется Виктору поселиться с Машей в маленькой хибарке, рядом с походной амбулаторией Хлопакова - тем более, что стесняться не приходится - всё равно из-за холода все спят не раздеваясь...
Виктор почувствовал, что краснеет, но улыбнулся и сказал:
- Ну, что ж. Нам не привыкать.
Когда он рассказал все это Маше, она испытующе посмотрела ему в глаза. "Виктор нарочно устроил так, - подумала она. - Впрочем, нет, он не сделал бы этого..." Для собственного успокоения она зашла в комнату к медсестрам и убедилась, что третий человек там поместиться не может.
Принесли одеяла и бросили их на пол. Маша села к сандалу - у нее замерзли ноги. Виктор разобрал одеяла, выбрал для Машиной постели побольше и потолще, для своей - похуже. Подушки у них были свои.
Лежа на постелях, они чуть не касались головами друг друга. Желтыми полосками пробивался сквозь щели в дверях свет далекого фонаря, мутно светились какие-то пятна на потолке. Он слышал рядом с собою дыхание Маши, от этого неясное томление разливалось по всему телу. Виктор вполголоса окликнул Машу, но она не ответила - девушка спала. Он повернулся на другой бок и незаметно заснул.
Утром Виктор проснулся первым, тихо встал, стараясь не разбудить Машу, осторожно прикрыл высунувшуюся из-под одеяла ногу девушки и вышел во двор. Виктор умылся холодной и мутной водой из арыка, провел рукой по трехдневной щетине на щеках и с неудовольствием подумал, что небритый он кажется худым и некрасивым. Хорошо бы иметь с собой бритву!
Когда Виктор вернулся, в комнате все было прибрано. Маша сидела у окна и причесывалась.
- Ты почему меня не разбудил? - спросила она.
- Ты так хорошо спала. Не хотелось будить.
- Ну, я думаю, мы сюда не отсыпаться приехали.
Утро было серое, хмурое. Тяжелые свинцовые облака ползли по низкому небу. Иногда порывами налетал ветер, поднимал с земли желтые сырые листья, тростниковый пух, смешивал все это в пыльном облаке и уносил вдаль. Гнулись под ветром метелки камыша, трещала, будто ломалась, сухая трава.
У столовой уже толпились люди. Виктор присел на камышовую циновку и следил, как повар резал мясо на маленькие кусочки, долго и затейливо вертел в руках тесто, изготовляя лапшу. Возле кухни на земле сидели, поджав под себя ноги, худые, грустные люди. Они ждали, когда повар начнет раздавать шурпу, чтобы отнести ее больным.
Вокруг котлов валялась гнилая морковь, картофельная кожура, шелуха от лука, какие-то грязные тряпки. Несмотря на холод, тысячи мух летали под навесом кухни.
Виктор брезгливо посмотрел на всю эту грязь и сказал повару.
- Послушай, надо бы почище у котлов.
Повар взглянул на Виктора и усмехнулся. Подошел завхоз отряда, худой, в длинной старой шинели бухарец Садыков.
- Ничего, начальник, - сказал он. - Им и так хорошо. Скушают как-нибудь.
Но, увидев, что начальник нахмурился, Садыков сразу заговорил о недостатке топлива и, осторожно взяв Виктора под руку, повел его к месту, где были свалены дрова.
Обедал Виктор вместе с доктором Хлопаковым в амбулатории. Затем он отправился в кишлак узнать, принимают ли больные хину. Оказалось, что некоторые больные добросовестно глотают горькие порошки, но многие обманывают доктора и медсестер - высыпают хину на землю или прячут ее подальше. А одна старуха придумала зашивать облатки хины в треугольные лоскуты материи и вешать их на себя. Она считала, что порошки, висящие снаружи, помогут ей больше, чем принятые внутрь.
Усталый и расстроенный Виктор вернулся в свою комнату. Маша сидела у сандала, на котором кипел закопченный чайник. Одеяла были аккуратно постелены, а подушки даже взбиты.
- Семейный уют, - усмехнулся Виктор. - А все-таки, как бы от этой сырости чего не вышло.
- Зато закалка какая! - весело откликнулась Маша.
Молодые люди сели пить чай. Маша вытащила откуда-то горсть сушеного урюка и изюма. Вода пахла болотом, но согревала, и они выпили весь чайник. Виктор сбегал к арыку и наполнил чайник еще раз. На дворе стало совсем темно. Накрапывал дождь.
- Противная погода, - сказал Виктор, плотно прикрыв дверь. - Декабрь дает себя знать. Завтра такая слякоть будет - не вылезем.
- А ты знаешь, - задумчиво сказала Маша, - Садыков - вор.
- Какой Садыков?
- Завхоз наш. Он обвешивает. Столовые не получают того, что им полагается.
- Ты откуда знаешь?
- Во-первых, сама видела, а потом - с женщинами говорила.
- Надо проверить и убрать его сейчас же.
- Да... - Маша задумалась и тихо сказала. - Я сегодня ужасную картину видела. В кишлаке Донг, где много больных детей, Хлопаков устроил столовую. Детям варят хорошую пищу - вкусную и сытную. Но дети больны и поэтому пищу получают родители. Приходят их отцы. Такие длиннобородые, худые и мрачные. Они часами сидят возле котлов и ждут, когда пища сварится, потом наливают ее в деревянные чашки, глиняные миски, старые солдатские котелки. Бородачи несут эти чашки домой осторожно, чтоб не разлилась ни одна капля. Они держат миски двумя руками. Они любят своих детей.
И вдруг я увидела, как один из этих отцов, получив еду, зашел за куст камыша, присел и жадно съел все, что было в миске. Он облизал миску и ушел.