К ним подошел Садыков. У него тоже был скорбный вид. Виктор обратился к нему:
- Где старик?
- Умер старик, - грустно ответил Садыков. - Ах, какой хороший старик был! Я думал, он еще много лет проживет.
- Отчего он умер? - спросил Виктор.
- Каждый день умирают люди, - повторил Садыков слова повара. - Отчего они умирают? Это доктора знают, начальник.
- Веди меня к нему! - приказал Виктор. - Покажи.
- Как покажи? - удивился Садыков. - Мы его уже похоронили. Сами знаете, начальник, мусульманский закон такой: как умер - сразу же и хоронят.
- Когда же он умер? Я вечером с ним разговаривал.
- На рассвете, начальник, на рассвете. Ох, как много людей умирает...
- Где его похоронили?
Садыков махнул рукой в сторону кишлачного кладбища.
Виктор сел на коня и молча выехал из кишлака. Он решил взять Хлопакова и вернуться обратно. Они выроют труп старика и определят причину его смерти.
К вечеру Виктор и врач прискакали в Донг. Садыков повел их на кладбище и указал на десяток свежих могильных холмиков.
- Вот здесь где-то...
Начали разрывать одну из могил. Всего на глубине одного метра обнаружили твердый грунт. Мертвеца не было. Могила оказалась ложной. Виктор посмотрел на Хлопакова.
- Лавочка, - тихо сказал врач. - Все эти могилы липовые. - Старика не здесь зарыли.
- Да-а, - протянул Виктор, - замели следы. Едем домой.
Виктор спал в пустой, осиротевшей комнате. Сны были путаные, тревожные - Маша. Старик. Гулям-Али.
Утром, когда он сидел у постели разметавшейся в бреду Маши, принесли телефонограмму. Из обкома лаконично сообщали, что Виктора вызывают в столицу. Он вспомнил о Гулям-Али и снова поехал в Донг. Там Виктор долго сидел в столовой, ходил по дворам, расспрашивал, но толку не добился. Люди испуганно отмалчивались или отговаривались незнанием. Смерть старика, видимо, всех напугала. Садыков льстиво улыбался, кланялся и старался услужить чем-нибудь. Только повар по-прежнему нагло смотрел на Виктора и усмехался в усы.
- Басмач, определенно басмач, - решил Виктор. В тот же день он уехал из кишлака.
Утром, когда Виктор входил в больницу, до него донеслись из комнаты доктора громкие, удивительно знакомые голоса. Он бросился вперед, распахнул дверь. В комнате сидели Жорка Бахметьев, рябоватый Рахимов, Ушмотьев из горкома и худенький, бледный Азимов. После первых восторгов встречи Жорка сказал, что они приехали выручать Машу из беды. Азимов, по решению обкома, останется здесь вместо Виктора, а остальные - помогут ему вывезти Машу из Пархара.
Комсомольцы пригласили больничного врача и устроили совещание. Все единодушно решили, что единственное спасение для Маши - кулябская больница. Везти ее туда нельзя - значит, надо нести. За день Виктор познакомит Азимова с работой, а завтра - выйдут в Куляб.
В кишлак поехали все вместе. По дороге Виктор рассказал друзьям историю убийства старика. В Донге остановились отдохнуть и перекусить. Садыков засуетился, принес чайник с чаем, изюм и лепешки, затем скромно сел в уголок.
После чая Рахимов предложил Виктору и Жорке пройтись по кишлаку. На улице Рахимов заговорил:
- Старик правду сказал. Это не Садыков. Я его знаю.
- Как не Садыков? - удивился Жорка.
- Я ведь больджуанский - всех там знаю. Это сын нашего караул-беги Иноятбека. Я мальчишкой был, когда он ушел к басмачам. В двадцать третьем году он вырезал половину Больджуана. С тех пор я не видел его.
- Арестовать! - предложил Жорка.
- В кишлаке этого делать нельзя. Его джигиты нас перережут. У него здесь своя братия подкармливается, - сказал Виктор.
- Правильно, - согласился Рахимов.
- Как же быть? - спросил Жорка.
- Давайте сделаем так, - сказал Виктор. - Я назначу его завхозом нашей группы, которая будет переносить Машу. Так мы доведем его до Куляба. А там сдадим, куда следует.
Все согласились.
Вернувшись в столовую, Виктор объявил Садыкову о новом назначении. Садыков остался доволен - он увидел в этом доверие к нему.
Утром Машу, закутанную в одеяла, осторожно положили на широкие, удобные носилки. День выдался солнечный, теплый. Кое-где в тени белели пятна нестаявшего снега. На черной дымящейся дороге копались прилетевшие с севера на зимовку грачи.
Друзья осторожно шли с носилками, чтобы не беспокоить больную. Маша вскоре заснула, убаюканная мерным движением. Жора вполголоса рассказывал какую-то длинную, как дорога, историю. Он шагал позади, рядом с Виктором они были одного роста. Впереди шли Рахимов и Ушмотьев. Садыков ушел далеко вперед. Его услали к переправе подготовить ночлег.
Тропа вилась в нескончаемых тугаях. Непроходимые камыши стояли с двух сторон. Высохшие желтые стебли качались и шумели от ветра. Шли долго, не останавливаясь. Только раз присели покурить. Когда отдыхали, проснулась Маша, и Виктор напоил ее молоком.
Ночевали в будке каючников на берегу реки. У Маши снова поднялась температура, она начала бредить. Виктор проклинал затею с переноской, хотел возвращаться назад, но Жора заявил, что скорее умрет, чем понесет Машу в Пархар. Утром переплыли на каюке через маленькую, но бурную речку и двинулись дальше.
За рекой дорога стала подниматься в гору. Погода испортилась. Небо затянуло темными тучами. Поднялся холодный ветер. Виктор снял шинель и укрыл Машу.
- Брось, - сказал Жора, - простудишься. Что, думаешь, и тебя понесем?
Друзья устали. Они с трудом преодолевали подъем. Через полчаса Жора снял с себя кожаную куртку и положил ее на носилки. Холодный ветер приятно освежал тело. Бахметьев посмотрел на Ушмотьева - измученного, потного, усталого и запел сочным, звонким голосом:
К Баба-Таг горам
Путь далек лежит,
У Хазрет-Баба
Командир убит.
Все знали эту старую красноармейскую песню. С ней лихие кавалеристы шли в атаку на басмаческие банды, ее пели перед началом комсомольских собраний или по вечерам, когда возвращались с занятий в кружках.
Полк второй там вел
С басмачами бой,
Там погиб Савко,