Пели все - Виктор, Рахимов, Ушмотьев. Даже Маша слабо улыбалась и шевелила губами.
Не щадил врагов
Наш герой в бою,
За народ родной
Отдал жизнь свою.
С песней идти стало как будто легче. Пошли быстрее, незаметно взобрались на перевал. Здесь укрыли Машу от ветра и немного отдохнули. Потом поменялись местами: высокие пошли впереди. Спуск оказался совсем легким. Шли быстро, споро. Садыков попытался было помочь нести носилки и долго уговаривал Ушмотьева смениться. Но тот отказался от его услуг.
В сумерках спустились в долину. Совсем близко катил свои коричневые воды Пяндж. По ту сторону реки, в туманной дымке чужой страны высились белые громады Гималаев. На крутом берегу будто кем-то рассыпанные стояли юрты кишлак Курбан-Шиит. Здесь жили полукочевники-скотоводы. Кишлак готовился ко сну. Женщины доили коров и коз, босоногие мальчишки скакали на неоседланных конях - сгоняли скот на ночлег.
На пришельцев никто не обратил внимания. Только огромные, лохматые волкодавы встретили их неистовым лаем. Друзья поставили носилки возле придорожной чайханы. Садыков пошел договариваться с хозяином чайханы, толстым татарином, о ночлеге и ужине. Смуглый мальчишка - сын хозяина сливал Виктору на руки воду из медного кувшина и опасливо глядел на укрытую одеялами девушку на носилках. Маша шутливо хмурила брови и дико вращала зрачками. Мальчишка испугался и чуть не выронил кувшин. Маша рассмеялась, сбросила все одеяла и, усевшись на носилках, решительно заявила, что она уже выздоровела.
Все спали в сырой, пропахшей дымом землянке чайханы. В сандале, чуть видные под пеплом, тлели угли. Садыков, где-то пропадавший весь вечер, улегся у входа.
Ночью Виктор проснулся от щемящего чувства тревоги. Тихо, чтобы никого не разбудить, он вышел из землянки. Ночь была светлая и холодная. Из-за темных гребней гор поднималась полная луна. Холодным металлическим блеском отливала поверхность реки. Немые, неподвижные, похожие на стога сена, стояли юрты Курбан-Шиита.
Неподалеку, за ближней юртой, Виктор услышал тихие голоса. Он осторожно приблизился. За юртой, освещенные ярким светом луны, стояли два человека. Садыкова он узнал сразу, другого - видел в первый раз. Это был невысокий коренастый человек в чалме с длинным концом, спадающим на спину. Такие чалмы носили по ту сторону реки... Человек держал за повод двух оседланных коней.
Виктор кашлянул и вышел на освещенное луной место. Садыков отшатнулся и замер.
- Не спится что-то, - Виктор зевнул. - А ты, Садыков, что тут делаешь?
Садыков судорожно сжимал и разжимал кулаки. Он растерялся. Виктор помог.
- Лошадей нанимаешь на завтра, что ли?
- Да, да, начальник, лошадей! - обрадовался Садыков. - Нанимаю лошадей. Завтра дорога трудная, я подумал - надо помочь товарищам.
- Так почему же только двух? Ты бы уж на всех нанимал.
Садыков молчал.
- А, понимаю, - Виктор улыбнулся. - Молодец! Ты хочешь носилки привязать к коням. Хорошая мысль.
- Вот-вот! Я так и хотел сделать, начальник. Носилки на плечах нести тяжело. Пускай лучше кони несут. Правильно?
- Верно. Только зачем этим ночью заниматься? Тебе отдохнуть надо, Садыков. Скажи твоему приятелю, пусть утром приходит.
Виктор обнял Садыкова за талию и, улыбаясь, повлек к землянке. В кармане у завхоза он нащупал револьвер.
- Пойдем, пойдем. Поспи немного, отдохни. Ты, брат, и так устал за дорогу.
Садыков мрачно нагнул голову, но пошел. Он снова улегся у двери. Виктор не спал. Он покашливал, поворачивался с боку на бок, шумно поправлял шинель - давал Садыкову понять, что не спит.
Утром напились чаю и двинулись вперед. Это был последний переход до Куляба. Маша чувствовала себя почти здоровой. На щеках у нее появился румянец, она хотела есть, часто улыбалась.
Настроение у друзей поднялось. Они шутили, смеялись. А когда Виктор, воспользовавшись тем, что Садыков ушел далеко вперед, рассказал о своем ночном приключении, хохотали так, что пришлось поставить носилки на землю.
С трудом перебрались вброд через речонку у Пайтука. Здесь остановились, позавтракали, Виктор похвалил Садыкова за хорошую организацию перехода. Садыков кланялся, улыбался, благодарил и прятал мрачные огоньки в глазах.
Вечером пришли в Куляб. В сумерках добрались до больницы. На крыльцо выбежал встревоженный доктор Кравченко. Машу окружили сиделки и сестры, забрали у друзей носилки. Рахимов вызвал милицию и Садыкова задержали. Утром доктор Кравченко заявил, что состояние Маши прекрасное: ей очень помогла прогулка по свежему воздуху. Сейчас она вне опасности. Ей нужно хорошо отдохнуть и окрепнуть. Оставив Машу на попечение доктора Кравченко, друзья выехали в Дюшамбе.
Через месяц в столицу приехала Маша. Она поправилась, порозовела. В комнате Виктора снова собрались друзья. Немного выпили, вспомнили славное путешествие из Пархара в Куляб, пели старые комсомольские песни и в первый раз при всех Виктор, красный от смущения, крепко поцеловал Машу в губы.
Однажды Виктору принесли в кабинет толстый пакет из Наркомзема. Он вынул из конверта несколько листков мелко исписанной бумаги и узнал почерк Николая. Лиловые чернила расползались по листкам, бумага была в пятнах и подтеках. Виктор отодвинул в сторону бумаги и взялся за письмо.
"Дорогой друг мой, Виктор! - прочел он. - Ты, наверно, удивишься, когда получишь от меня письмо. Но в эту страшную минуту я никому, кроме тебя, не могу писать. Да, пожалуй, больше и некому. Прочитай письмо до конца, каким бы сумбурным оно тебе ни показалось.
Это мое последнее письмо.
Не знаю, когда оно дойдет до тебя. Я забрался в глухой угол, куда почта заглядывает не чаще одного раза в месяц. Представь себе этот Саидон чудесные просторы, заросшие камышом, где первый плуг посевной пойдет прямо по следам тигров.
Впрочем, все это шутки, к тому же - горькие. А если говорить всерьёз, Саидон - кишлак, в котором я торчу уже два месяца, - это кучка полуразвалившихся глинобитных мазанок, меж которыми свободно гуляют горные ветры, на единственной улице - липкая, густая желтая грязь, долгие дождливые ночи, черные, как мои мысли.
Я хожу по унылому кишлаку, смотрю вокруг себя. Вот она, страна моей мечты!
Да, я мечтал! Мечты согревали мое печальное детство. Часами сидел я, бывало, на чердаке нашего старого дома, закрыв глаза, не шевелясь. Я мечтал. Забитый, одинокий мальчик, я жил только в это блаженное время.
Я рос без друзей, без ласковых слов и улыбок. Мальчишкой, вытирая слезы обиды, я мечтал о мести. Страшные планы возникали в моем воображении. Я жег, громил, убивал, мстил всему миру за то, что я некрасивый, забитый, угрюмый.
Я рос, и вместе со мной изменялись мои мечты. Я начал мечтать о богатстве, о власти. Я смотрел на витрины магазинов (шли первые годы НЭП'а), и мне хотелось разбить стекло и взять все, что там сияло, радовало, соблазняло. Я заглядывался на проходивших мимо девушек, они не обращали на меня внимания, а мне хотелось, чтобы они любили меня. Для этого надо быть сильным и богатым - так думал я тогда.
Я набросился на колониальные романы. И вот мне стало казаться, что я такой же смелый, с твердой волей человек, как и те, которые открывали новые земли, охотились на хищных зверей, убивали своих соперников, покоряли народы и становились королями диких племен. Я мечтал об экзотических странах, о ветрах прерий, о жемчужных дворцах раджей, о покорных чернокожих рабах. Но что видел я, кроме кирпичных тротуаров заштатного провинциального городка, облезлых конторских столов да бухгалтерских книг?
И тогда я поехал в далекую таинственную страну, где за хребтами снежных гор, в дымке романтического тумана, мерцали власть, слава, почет.
Первые дни я жил, как во сне. Я ходил по базарам, навстречу мне вставали и низко кланялись смуглокожие торговцы, из-за дувалов на меня смотрели любопытные глаза девушек, старики у мечети с почтением произносили мое имя. Ибо я - представитель великой империи, покровительницы этой захудалой и нищей страны. Я - европеец в белом пробковом шлеме... Но это была только иллюзия. Действительность оказалась совсем иной. Жизнь беспощадно и бесповоротно сразу разрушила мои мечты.
В Дюшамбе меня усадили за кривоногий конторский стол, заставили составлять платежные ведомости и проверять авансовые отчеты.
Разве за этим я ехал сюда?
История ускорила свой бег. То, что раньше происходило столетиями, теперь совершалось за несколько дней. Страна сдвинулась с места. Я был нужен стране, но нужен, как маленький незаметный винтик нужен огромному механизму. Годовой зарплаты мне бы не хватило на покупку одного белого пробкового шлема...
Осталось одно - высиживать повышения, завоевывать доверие руководства, льстить, унижаться. Это уже не дорога, а тропинка, не ходьба, а ползание. Но она тоже могла привести к власти и славе. Я занялся мелкими интригами, склоками, сплетнями - это казалось мне важным, вело к заветной двери с надписью: "Главный бухгалтер".
Я жил двойной жизнью. Днем, на людях я был незаметным счетоводом в стоптанных туфлях, лохматым и молчаливым. Я держал себя скромно, старался всему услужить, не высовывался со своими мнениями, никогда никого не перебивал в разговоре, почтительно вставал, обращаясь к начальнику.
А когда я приходил домой, то сразу забывал об этой унылой и жалкой жизни и, оставаясь наедине с собой, превращался в большого, смелого и красивого человека. Я уходил в мечты, я совершал замечательные дела, распоряжался судьбами тысяч людей, любил прекрасных девушек и они любили меня. Только твой приход возвращал меня к действительности. Вы создавали новую жизнь - воздвигали города, строили школы, сеяли хлопок. Как-то в споре ты сказал мне: "Ты можешь только мечтать о подвигах, а совершать их будут другие..." Я много думал об этом. Твои слова отрезвили меня. Я увидел, что мой удел - конторский стол и отчеты. Что ж, для меня это значило примириться с судьбой маленького человечка, замкнуться в своем собственном мирке и попытаться жить своей маленькой жизнью. Это был выход. Я решил найти друга и пройти с ним жизнь, подняв воротник и не оглядываясь по сторонам.
В это время я встретил девушку. Я полюбил ее. Она была в центре моих мечтаний. Все мои мысли и чувства вращались вокруг этой тоненькой девушки с большими глазами. Ходыча! Для нее я завоевывал страны, подкупал, убивал, соблазнял. Ради нее совершал я героические подвиги, пересекал земной шар.
Но это были только мечты, так не похожие на действительность. Это была моя вторая жизнь. А в первой жизни - в реальной серой жизни счетовода, метящего в главбухи, я потерпел сокрушительное поражение. Я полюбил честную, хорошую девушку и, боясь открыто взглянуть ей в глаза, сбежал в глухую дыру и спрятался в кишлаке Саидон с горьким сознанием, что последний мост, который я пытался перебросить от мечтаний к действительности, - рухнул. Я сразу понял, что никогда не смогу превратить мою мечту в действительность, понял, что не помогут мне ни пробковый шлем, ни склоки, ни интриги...