На этом Ибрагим остановился. Он не собирался стать муллой. Его мало привлекало учение. Он предпочитал охоту с прирученным ястребом, ему нравился шелест камышей в тугаях Кафирнигана, он любил риск, кровь, запах войны. Отец его был достаточно богат, но разве не приятно продать на базарах Гиссара или Дюшамбе целый мешок фазанов, таньга за пару?
Когда Чока-бай умер, сын устроил ему пышные похороны. На это ушли почти все деньги, и Ибрагиму пришлось туговато. Он стал конокрадом. Ибрагим уводил коней у дехкан Регара, Денау, Гиссара. Кишлаки своего рода он обходил: у своих красть нельзя. А потом ему повезло: за какие-то заслуги отца он получил от гиссарского бека чин караул-беги.
Вскоре эмир Саид Алим-хан бежал из своей столицы и временно обосновался в Курган-Тюбе. "Его высочество" приказал выслать разведчиков в Байсун узнать, идут ли сюда красные войска. Трусливые чиновники не хотели рисковать своей головой. Они вспомнили о молодом караул-беги, конокраде Ибрагиме из Локая.
Двадцать дней шнырял Ибрагим с джигитом в горах Байсуна, и когда вернулся - сообщил, что красных нигде нет. Саид Алим-хан перебрался в Дюшамбе, а Ибрагим получил чин мирахура. Для лошадиного вора это было не так уж плохо.
Но Ибрагим ошибся. Красные наступали - подходили к Гиссару. Весной Саид Алим-хан переплыл воды Пянджа и вышел на афганский берег.
Узнав о бегстве эмира, Ибрагим обрадовался. "Ну, теперь мое время пришло", - решил он и велел седлать коня...
Ночью вдвоем со своим другом Асадулло он выехал из кишлака. Вооруженные лишь кривыми дедовскими саблями, они отбили от эмирского каравана двадцать груженных разным добром верблюдов. По дороге в Куляб к Ибрагиму присоединились два локайца. В Кулябе он раздобыл винтовку и 150 патронов.
Вокруг то и дело возникали отряды "борцов за веру". Они вели разгульную жизнь, грабили, убивали. Тут уже нельзя было зевать. Ибрагим стал басмачом.
У кишлака Санг-Туда произошла первая встреча с бойцами Красной Армии. Ибрагим устроил засаду и уничтожил отряд из восьми красноармейцев. Банда росла. После первого боя под началом Ибрагима уже оказалось сорок пять человек. Эти головорезы обманом захватили Курган-Тюбе.
Ибрагим стал желанным гостем в домах гордых, недавно еще недоступных феодалов. Как надежного защитника веры его встречали с поклонами, усаживали на лучшие, самые почетные места за дастарханом. Джигитам Ибрагима дарили халаты и сапоги, а ему самому - совали в руки кошельки с золотыми монетами.
- Наш защитник! - говорили о нем хозяева многотысячных отар овец.
- Наша надежда! Столп ислама! - подтверждали, перебирая четки, сладкоречивые муллы.
Ибрагим уже сам начинал верить в свою высокую миссию. По-прежнему сухой, подтянутый, он научился небрежно кивать головой, равнодушно принимать подарки. Он стал молчаливым, высокомерным. И еще - перестал смотреть на людей. Он часами мог ехать на своем вороном жеребце или сидеть у костра, ни на кого не глядя. Зато, когда он поднимал голову и бросал на собеседника короткий, резкий взгляд, человек вздрагивал.
Ибрагима уже не удовлетворяла роль атамана многочисленной шайки. Ему хотелось развернуться шире, заполучить власть над тысячами людей. Он мечтал об огне больших сражений, дыме пожарищ, о толпах пленных. Власть. Золото Ибрагим часто вспоминал о Чингиз-хане, Хромом Тимуре.
А разве он не мог бы?..
Но людей было мало. А с полусотней сабель не начнешь войны!
Весной 1921 года на родине Ибрагима, в кишлаке Нарын, собирался маслихат родовых вождей Локая.
Именитые локайцы много слышали о новых порядках, установленных в Бухаре. Они страшились за целость своих стад и земель. Они искали человека, который мог бы бороться за сохранение старой жизни. Молодой Ибрагим внушал доверие. Его стоило сделать главой правоверного воинства, охранителем их богатств и положения родовых вождей. Совет локайских старейшин решил создать Ибрагиму войско. Байство левобережья Вахша откликнулось на призыв маслихата. Сотни молодых джигитов пришли в войско ислама.
Ибрагим почувствовал себя вождем и готовился возглавить "священную войну". Но осенью на маслихат в кишлаке Караменды, где пять тысяч баев, мулл и ишанов обсуждали вопросы войны, неожиданно прибыл Энвер-Паша, с отрядом из восьмидесяти турок и афганцев. Он явился из Бухары, чтобы принять на себя руководство басмаческим движением. Он сошел с коря и сказал речь - скупую и краткую. (Что говорить этим грязным конокрадам?).
Энвер был красив и изящен. Каждый его жест говорил, что этот человек рожден повелевать. Лучшие города мира посетил он прежде, чем попасть в пыльный и вонючий кишлак Караменды.
Когда-то этот человек был в центре политических интриг Европы и Азии. Он был женат на дочери турецкого султана и слава его, слава зятя халифа, гремела по всему мусульманскому миру. В то время он, окруженный ореолом "спасителя отечества", являлся фактическим диктатором Турции. Теперь этот ореол померк, он испытал на себе все лицемерие прожженных политиков Европы лицемерие, которым он сам так широко пользовался когда-то. Кемалисты с позором выгнали его из родной страны. Он пытался обмануть Москву - выдать себя за единственного в Турции революционера. Но большевиков обмануть не удалось! Седой Нариманов выгнал его из Баку, когда он попытался выступить с пантюркистской речью на съезде народов Востока. Тогда зять халифа направился в Среднюю Азию.
Он приехал в Бухару. Там хозяйничали джадиды. Они радостно встретили Энвера и поручили ему организацию армии. Знатному турку это понравилось. Отсюда можно было начинать войну за объединение всех мусульман под знаменем ислама. Но, кроме джадидов, здесь находились другие люди, они следили за Энвером, вмешивались в его дела - они явно не доверяли зятю халифа. И Энвер-Паша сбежал. С верными людьми прискакал он в Локай к Ибрагиму, о котором много слышал.
Энвер-Паша рассчитывал поразить своим блеском диких номадов и сделать Ибрагима послушным помощником. Но получилось совсем другое. Едва он закончил свою речь, как на него со всех сторон надвинулись люди, запахло враждой.
- Он джадид! - крикнул кто-то.
- В зиндон его! Смерть джадиду! - понеслось со всех сторон.
Ибрагим не хотел отдавать власть.
Отряды окружили отряд Энвера, разоружили его, а зятя халифа заперли в старой, закопченной и грязной кибитке. Он просидел там двадцать дней, пока не прибыли послы афганского эмира и не освободили его.
Энвер понял: кроме него, есть еще один претендент на престол будущего халифата: тот же Ибрагим. Энвер-Паша смирился и притих.
Муллы Локая благословили Ибрагима на войну с неверными. Весной 1922 года в кишлаке Кокташ собрался курултай духовенства и объявил газават священную войну. Под зеленые знамена ислама со всех сторон стекались разные люди. Приезжали на сытых откормленных конях пышно разодетые феодалы, окруженные пешими, оборванными, кое-как вооруженными дехканами, через пограничную реку переправлялись шайки высоких длинноволосых людей, жаждущих крови и грабежей, приходили запыленные и усталые дервиши: из ущелий выползали разбойники, грабившие караваны на торговых путях. Ибрагимовские вербовщики обманом и угрозами пригоняли в войско ислама дехкан с прадедовскими ружьями, с кетменями и палками.
Длиннобородые феодалы, кряхтя, слезали с коней и шли в шатер Ибрагима. Они низко кланялись ему, складывали на ковер богатые приношения и почтительно, но хмуро поглядывали на Энвера. А тот мрачнел, сжимал кулаки, ругался про себя.
Под Дюшамбе Ибрагим коварно обманул зятя халифа. Разбив отряд бухарцев, он послал делегатов для заключения перемирия с Красной Армией. Энвер ускакал к Ишан-Султану под Байсун и послал оттуда письмо эмиру Саид Алим-хану. "Он обманывает вас и оттирает меня", - писал Энвер.
Шакалы стояли друг против друга, ощетинившись и оскалив зубы. Но за Ибрагима была родовая верхушка Локая, сбежавшая из Бухары эмирская знать, муллы, ишаны. Энвер проиграл.
Когда под Байсуном части Красной Армии разбили Энвера, Ибрагим не поспешил к нему на помощь.
- Истинно мы послали тебя благовестником и угрожателем и с тебя не спросится ответственности за идущих в адский пламень, как сказано в писании, - проговорил он и провел руками по бороде.
4 августа 1922 года в бою под Больджуаном был убит Энвер-Паша, бывший военный министр и главнокомандующий в Турции, зять халифа и атаман басмаческой шайки.
- Воля бога, - вздохнул Ибрагим. - В одном котле две бараньи головы не уварятся. Один из нас должен был уйти.
Ибрагим стал главнокомандующим - аскар-баши-газы. Новый титул прибавил работы. Нужно было созывать маслихаты, рассылать фирманы, объединять действующих на свой страх курбашей.
Теперь Ибрагим-бек завел штаб. За ним следовала большая свита. Впереди скакали глашатаи, бежали скороходы.
Но людей в войске ислама становилось все меньше. Вскоре после смерти Энвера, осенью в кровавых боях Ибрагим потерял шестьсот всадников убитыми и ранеными. Началось дезертирство. В кишлаках поднималась беднота, дехкане объединялись в отряды красных палочников и шли войной против Ибрагима.
С каждым днем все теснее смыкалось вокруг банды кольцо красноармейских штыков. Надо было уходить в непроходимые тугаи, скрываться в ущельях, болотах, держаться поближе к реке, за которой в тумане лежала чужая земля. Ибрагим-бек похудел, почернел, тяжелые морщины прорезали его мрачное лицо.
На шестом году басмаческой войны, запятнанный кровью своих жертв, пропахший дымом сожженных кишлаков, Ибрагим-бек собрал остатки верных ему людей. Под натиском частей Красной Армии и отрядов красных палочников он перешел реку и скрылся на афганском берегу.
Началась жизнь в изгнании, на чужбине. Афганистан неласково встретил пришельцев. Курбаши задолжали всем менялам на базарах Герата и Мазар-и-Шерифа. Джигиты, которым никто не давал в долг, нанимались в пастухи.
Ибрагим снова предстал перед Саид Алим-ханом. Бывший повелитель Бухары постарел. Жирные складки свисали со щек, белки глаз совсем пожелтели, борода поседела, увеличилась плешь. Он все еще косо поглядывал на Ибрагима - не мог забыть о двадцати вьючных верблюдах, захваченных из его каравана.
У эмира Ибрагим встретился с человеком в сером просторном френче и блестящих желтых крагах из свиной кожи.
- Зовите меня просто - ваше превосходительство, - сказал ему человек во френче, оскалив в улыбке длинные лошадиные зубы.
Он стал новым хозяином Ибрагима. Дом эмира превратился в место свиданий с этим человеком. Они подолгу сидели в прохладной комнате внутреннего двора и его превосходительство тактично инструктировал Ибрагима, как действовать дальше для успеха их дела.
Весной 1929 года его превосходительство приказал выступить. Передовым послали Фузайль Максума. Его не жалели. Он таджик, а какие из таджиков воины? Это - пахари. Воином может быть только пастух, наездник.
Фузайль ворвался в Каратегин. Он двигался, забрасывая далеко вперед тучи ложных слухов о том, что за ним идет сам Ибрагим с несметным войском, с пушками и пулеметами.
Фузайлю никто не поверил. Меньше чем через месяц он снова перешел реку и вернулся к своим шатрам. Он был жалок, как ощипанный петух. Больше о нем не вспоминали.