Данил смотрел на него насупясь, задрав бороду. Тут только Федор сообразил, что, кажется, не поименовал его князем. Шумно засопев, Данил молвил наконец:
- Подойди сюда!
Федор, печатая шаг, подошел к Даниле, на мгновение их взгляды встретились, и Данил, только что готовый выгнать гонца из палаты, вдруг махнул рукой, и бояре, переглядываясь, начали подниматься и гуськом покидать покой. Они остались одни. Федор опустился на одно колено, сказал глухо:
- Прости, Данил Лексаныч... - И, с неловким опозданием, прибавил: Княже... - И заплакал. Он стоял на коленях и плакал, и Данил смотрел на него и весь как-то опускался, и поникал, и не прерывал Федора, пока тот, справившись сам, не вытер рукавом лицо, поднял глаза и протянул грамоту:
- Вот! - сказал он и повторил еще раз: - Вот... Князь Иван, покойный, грамотою сей... Дарит тебе Переяславль.
Он встал с колен и стоял, немо выпрямившись, пока Данил, меняясь в лице, читал и перечитывал завещание и, отрываясь от строк, удивленно, смятенно, радостно взглядывал на Федора.
- При... живом? - спросил он, запнувшись.
- Сам отправлял. Своими руками вручал. Противень в Горицком монастыре. Кабы не держали меня здесь твои бояра, из утра бы еще вручил... Не узнал меня, князь? - вдруг спросил он почти грубо. Данил всмотрелся, заслонив глаза от свечи, спросил, еще не веря:
- Федя? Федор! - повторил он радостно и смущенно прибавил: - Голова у меня стала не та, забываю, прости. Да и поседел ты... По голосу-то враз не признал! Дак сам, говоришь?
- Сам. Он давно думал, со мной баял о том еще до Рождества. Коли решишь - спеши, Данил Лексаныч, а то Андреевы воеводы уже, верно, у нас сидят!
- Ладно, Федор. Спасибо тебе. Поделом и опозорил меня перед воеводами. Своих забывать грех. На вот пока...
Он снял, потужившись, золотой перстень с изумрудом, протянул Федору:
- И еще... Это спрячь, спрячь! Остановишься на посольском дворе...
- Прости, князь! - возразил Федор. - Отпусти в город, на посад, брат у меня тута и сын тоже.
- Сын?
- Служит у воеводы твоего, у Протасия, в молодших.
- Что ж ты... Сколь летов-то молодцу?
- Шестнадцатый уже.
- Грамоте разумеет? - строго вопросил князь. Федор кивнул.
- Дак его и ко мне на двор взять мочно! - предложил Данила.
- А поглядишь, княже! - ответил Федор. - Не забудешь, дак...
- Ну, ну, не срами, не срами! - чуть сведя брови, перебил его Данил и хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
- Зови бояр! - приказал князь. Гуськом начали входить давешние бояре, с любопытством взглядывая на гонца.
- А ты ступай! - оборотился Данил к Федору. - Тамо скажешь, где пристал, чтобы найтить мочно.
На дворе к Федору подошел посыльный и с поклоном передал ему кошель, в котором, когда Федор принял кошель в руки, звякнули тяжелые гривны-новгородки. Ему вывели коня, отворили ворота. Двое ратников, тоже верхами, проводили Федора на посад. В улицах уже были поставлены рогатки, и без провожатых Федору много пришлось бы объяснять, кто он и откуда.
С забившимся сердцем Федор отворил калитку Грикшиного дома. Хрипло залаял пес. Грикша вышел сам. Не удивился, завел коня, затворил ворота. Прошли в горницу. Брат, видно, читал. Одинокая свеча горела на столе, и лежала открытая книга.
- Погодь, не буди! - сказал Федор, опускаясь на лавку и глядя на разметавшегося во сне сына. Потом перевел взгляд на брата, что молча доставал кувшин с квасом и хлеб.
- Князь наш умер.
- Знаю! - не оборачиваясь, отмолвил Грикша.
- Я его живым... - У Федора пресекся голос, и он замолчал.
- Ты с чем прибыл-то? - спросил брат, беря нож и отрезая краюху. Федор помедлил, не зная, может ли уже говорить. А, к утру вся Москва узнает!
- Завещание князя Ивана привез.
- Даниле? - без удивления, как о жданном, спросил брат. Федор кивнул и выложил на стол золотое кольцо. Грикша сел, вздохнул, налил себе тоже квасу, мотнув головой в сторону кольца, велел:
- Спрячь!
Выпил, вытер бороду, сказал, вздохнув:
- Войны не миновать!
- Тятя? - раздался сонный голос сына. - Тятя приехал!
Выпутавшись из одеяла, он подбежал к отцу, неловко, по-телячьи, ткнулся губами отцу в бороду.
- Тятя... Приехал... Приехал же! - повторял он, не зная, что еще сказать. Федор привлек его к себе и так и сидел, вдыхая здоровый сонный запах сына, радуясь и отдыхая после тяжелого суматошного дня... Он свое дело сделал. И последнюю волю князя Ивана исполнил. Теперь черед за Данилой, как уж он сам решит!
ГЛАВА 123
Данил Лексаныч, когда бояре зашли в палату и уселись, а переяславский гонец покинул покой, оглядел своих советников и воевод грозно-веселым взором, пожевал губами, потом протянул грамоту Бяконту и, откидываясь в кресле, сказал:
- Князь Иван оставил Переяславль мне! Чти вслух!
И, когда смятенные воеводы выслушали завещание, помолчав, твердо примолвил:
- Како помыслим о сем, бояре?
Кто-то потянул пергамен из рук Бяконта, завещание обошло круг. Каждый хотел хотя бы потрогать свиток или прикоснуться рукой к вислым серебряным печатям с клеймами покойного Ивана.
- Великий князь знает? - спросил Протасий.
- Надо думать, вызнал уже! - возразил кто-то из бояр. Тут все заговорили враз, перебивая друг друга.
- До утра отложим! - сказал наконец Данил, утомясь. Да и боярам надо было дать помыслить о себе.
В теремах, куда Данил прошел через висячую галерею, уже знали. Полуодетые княжичи во главе с Юрием толпились у дверей покоя.