Дорога вилась вдоль речки, ныряла в перелески, наконец с пригорка открылось селение. Серые крыши, крытые тесом и дранью, казалось, тускло отсвечивали, как вода в пасмурный день или старое серебро. Федор проехал селом, не решаясь спросить, наконец остановился у одной изгороды.
- Иванко Гюргич? А вот еговый дом! Родственник али кто? Не узнать словно?
- Дело к ему...
- А... Дома, кажись!
Федор спешился, привязал коня. Он еще медлил, оглядывая большой, на подклете, красно-коричневый дом. Как-то в голове не умещалось, что это вот и есть отцова хоромина. Их дом в Переяславле выглядел куда скромнее. Хозяин сам вышел на крыльцо.
- К кому, молодечь?
- Иванко Гюргич?
- Я буду.
- Грамота у меня... - Федор запнулся и покраснел. - На дом грамота. Мово батьки дом-от!
Новгородец глядел на него, соображая, и покачивался с пятки на носок. Федору показалось, что он сейчас оборотится и уйдет, захлопнув дверь.
- Дак вот! - сказал он, постаравшись придать строгость голосу. Вхожу во владение!
Новгородец поглядел по сторонам, уставился на коня, снова оглядел Федора.
- Цего-то не понимаю, парень! Покаж грамоту ту!
Он долго читал и перечитывал и все не выпускал грамоты, и Федору опять показалось, что он раздумывает, как спровадить Федора, оставя грамоту у себя. Наконец спросил:
- Дак умер, Михалко-то?
- Батя умер.
- Дак чего тебе-то нать?
Федор, наконец, озлился. Решительно вырвав грамоту из рук новгородца, он возвысил голос:
- Чего нать? Свой дом получить! Али позовников покликать?
Новгородец, поняв наконец, что ему от Федора просто не отделаться, зазвал его внутрь. Женка оборотилась, разглядывая Федора.
- Цто за таков молодочь?
- Да вот, выгнать нас с тобою хочет! Не знать уж, кто и такой.
- А ты его самого выгони! - с угрозою взяв руки в боки, посоветовала женка.
- Ты вот что! - с расстановкой произнес Федор. - Грамоту чел? Я в дружине князь Митрия. Будешь тута чудить, приеду с боярином со своим, он меня послушат, да с тиуном. Тебя укоротят враз. Етова хошь?
- У, такой-сякой! Счас иди! И вон из моего дому! - начала было женка, но новгородец остановил ее:
- Ты поди-ка, поди. Мы тут сами разберем!
Она вышла, хлопнув с размаху дверью.
- Мужиков созвать да выкинуть его и из села! - проговорила она, уходя.
Стали рядиться. Новгородец упирал на то, что земля, по закону, новогорочка и никому из низовцев принадлежать не может. Тогда Федор, смотря в колючие глаза хозяина, возразил:
- Пущай. Землю бери, а дом не твой, дом отцов, вота. Дом очищай счас, и все!
Новгородец с усмешкой возразил было:
- А цего тоби хоромы без земли?
- Чего, чего! - взорвался Федор. - В дружину наместничу перехожу, тута буду жить!
Новгородец сбавил спеси, глаза забегали.
- Бери отступного...
- Очищай!
- Слушай...
- И слушать не хочу!
- Запалят тя и с домом!
- И деревню спалят как раз, - спокойно возразил Федор.
- Цего просишь? - сдался новгородец.
- За дом?
Торговались долго. В конце концов новгородец предложил коня с приплатой. Выходили, глядели коня. Задирали храп, смотрели зубы, щупали бабки. Конь был хорош.
- Добрый конь! - говорил новгородец, и по сожалению в колючих глазах яснее, чем по стати, виделось: да, добрый. Наконец сошлись на коне с пополнкой в пять ногат. За такой терем это было даром. Но Федор знал, что иначе совсем бросит и не возьмет ничего.
Захотелось еще что-то добыть от отца. Спросясъ, полез в клеть, соединенную тут с избой под одну кровлю. Долго рылся в старой рухляди, что свалили тут, очищая жило для нового хозяина. Что поценнее уже, видно, давно выбрали. Волочились какие-то тряпки, ломаная деревянная и лубяная утварь... Все было не то. Вот проблеснуло что-то. Но оказалось - просто ломаный стеклянный браслет, тоже не то... Федор отчаялся было, как новгородец, уже долго молчавший у него за спиной, подал голос:
- Солоница есть. Не твой ли батька резал?
Захотелось верить, что, верно, отцова. Подобрал еще крохотную медную иконку, всю покрытую сажей и зеленью. Верно, тоже была в отцовом доме, сунул в калиту - потом отчистить. Все, кажись! Новгородец помягчел, видно, тоже что-то переломилось. То было отобранное, стало купленное. Зазвал выпить пива на дорогу. Женка взошла, шумно дыша, молча налила чары и снова вышла, пристукнув дверью.
- Как там у вас, на Низу? Татары сильно зорят? - спрашивал новгородец. Федор отвечал односложно. Он еще не понимал, что дела торговые надо отделять от обиходных, и продолжал дуться.
Дверь опять отворилась, и в жило вошла старуха, еще крепкая на вид, осанистая, с крупным мускуловатым лицом.