- Всех не укормишь! - пробурчала мамка в ответ, однако пирогов добавила.
<Надо Федьке дать для сестренки, - думал между тем Данилка, опоясываясь. - Кажись, именины у ней>. Для именин пирогов было мало. Он поискал глазами, что бы еще - <Куклу нать бы!>. Вспомнил, что у него валялась в коробьи кукла, привезенная ему когда-то матерью из Владимира.
- Мамка, куклу ищи! - потребовал он.
- Окстись, пошто?
- Так. Приятеля сестренке. Живо! - Он топнул от нетерпения.
- Дороги подарки делашь! - пожалела мамка, когда кукла в крохотном парчовом саяне перекочевала из коробьи в холщовую сумку княжича.
- Тебя не спросил.
Данилка запихал куклу в суму вместе с псалтирью и побежал к выходу. На бегу подумал, что обидел мамку ни по что, и прокричал уже с крыльца:
- Они мне-ко подарки дарят, а я что - хуже? Я - князь!
Старый ратник с конем уже ждал его у крыльца, чтобы на седле отвезти в училище.
По нынешним неуверенным временам во Владимир отправлять мальчика не стали и учили дома, в Переяславле, при Никитском монастыре, где Данилка учился чтению, церковному пению, счету и письму и куда его каждый день возил из Клещина-городка пожилой ратник, ожидавший потом княжича в монастырской гостинице. Тут был старый спор, в котором Данилка пока еще не добился успеха. Он уже умел ездить на лошади самостоятельно, но в училище, как ни просился, верхом его не пускали и по-прежнему, как маленького, возили на седле. Некоторым утешением было то, что конь был хорош: настоящий боевой конь, темно-гнедой, рослый, с длинною гривой и хвостом, крутошеий, широкогрудый, - конь прямо из сказки. Садясь, Данилка втянул ноздрями густой конский дух и погладил коня по морде. Конь, мотнув головой, ответил на ласку.
- Поехали!
От крыльца взяли рысью. Запаздывать в монастырь не полагалось. Спустились под угор, обогнав медленный крестьянский воз, мимо яблоневых поспевающих садов, мимо зарослей дубняка и орешника, на нижнюю, приозерную дорогу. Миновали длинные, уходящие в озеро причалы, где дремали несколько рыбацких лодок. (По весне в этом месте, на мелководье, строгой бьют щук, что ходят в тине у берега с молосниками, а ночами даже ползают по траве, на самом берегу.) Обогнали еще несколько возов, наверно, из Кухмеря или даже из Купани (лошади были незнакомые), и, подымаясь на взъем, опять густо заросший дубняком и кустами, у самого монастыря нагнали княжевских ребят, что тоже торопились в монастырь, в училище. Те весело окликнули Данилку, он так же весело отозвался.
- Приятели? - спросил ратник, когда мальчики остались позади.
- Угум. С Княжева села один, а другой с Криушкина. У того вон, что с Княжева, у Степки, батя вместе с Митей уехал в Новгород, на войну.
- Это какой же? А! Прохора сынок! Знаю, мы с им, с Прохором, вместях от татар спасались.
- Побили вас татары?
- Татары, они всех бьют! От его и не ускачешь, на ровном-то ежели... К примеру, в степи... Да.
- А зарубить? Топором: ррраз!
- Зарубить - с им съехаться нать, а ?н как бес, и тут и там. Кони резвы у их, страсть! И из луков садят на скаку без промаха... Тут и заруби! Самого прежде на аркане поволокут...
О чем еще спросить, Данилка не знал. Очень не вязался рассказ с теми татарами, которых он знал в Переяславле. Те ходили вперевалку, в богатом платье, а ездили хоть и хорошо, но всегда неспешно: гордились убранством коней. Главный татарин жил в Переяславле, в тереме, на княжем дворе. Для него и для его хана, который был далеко, в Золотой Орде, в городе Сарае, собирали дань, ордынский выход. С Данилкой татары были добрые, зазывали к себе, выспрашивали, учили словам татарским, угощали вареной кониной. Но мамка каждый раз уводила его и долго вычитывала, запрещая ходить к <баскакам> и <нехристям>, как называла она татар. И прочие взрослые тоже старались прятать Данилку от <нехристей> (почему и держали обычно на Клещине-городке, подальше от переяславского баскака), а после посещений ордынского двора тревожно выспрашивали; о чем это с ним говорили у татар? Татар не любили все взрослые, но при встречах были очень ласковы с ними, а мужики низко кланялись главному татарину, и это было совсем непонятно - он же не князь?!
- А они нехристи? - спросил погодя Данилка.
- А всякие есть! Есть и такие, что крестятся по-нашему, только не поймешь у их, словно бы и не русская вера...
Подъезжали к монастырю. Данилка привычно нагнулся. В низких воротах въездной башни, казалось, головой можно было задеть бревенчатый свод. Сразу после ворот, под деревьями у поварни, он спрыгнул с седла и, разминая ноги, побежал к табунку разномастно одетых ребятишек, что ожидали учителя, отца Софрония, стоя на пап?рках монастырской островерхой церкви, из открытых дверей которой доносилось стройное монашеское пение. <Да исполнятся уста наша хваления твоего, Господи, яко да поем славу твою... аллилуйя, аллилуйя>. Был уже конец службы.
Мальчики горячо спорили о чем-то, а тут, завидя княжича, утихли, только продолжали поталкивать один другого, кулаками разрешая словесный спор. Данилка, торопясь обрадовать друга, подбежал к Феде и передал тому куклу и пшеничные пироги. Ребята тотчас остолпили их, разглядывая куклу, а Федя застенчиво и грубовато постарался поскорее отобрать у товарищей и спрятать дорогой подарок. Дружба с княжичем была трудна для него, вызывая то зависть, то насмешки сверстников, прозывавших его за глаза <московским боярином>.
- Выбирают! Выбирают! - раздался снова громкий шепот в толпе.
- Сопли подотри!
- Выбирают!
- Княжича, вон, спроси!
До появления Данилки у ребят шел опор о новгородском правлении: выбирают ли там князя сами горожане или нет?
О Новгороде вообще говорили много. Иные из ребят были дети новгородских выходцев, пришедших сюда с князем Александром. Были в округе деревни новгородцев, переселившихся под Переяславль с незапамятных времен, как, например, Мелетино, но твердо помнивших свое новгородское прошлое и сохранивших родной говор. По веснам приплывали в Переяславль богатые новгородские купцы, тревожа воображение рассказами о дальних полуночных землях и заморских городах. А нынче, когда переяславская дружина ушла с князем Дмитрием под Новгород, воевать с немцами, разговорам и спорам не было конца.
Теперь ребята приступили к княжичу, требуя разрешить спор: природный ли князь в Новгороде или его выбирают сами горожане, как хотят?
Данилка сам знал о Новгороде немного. Туда ездили и брат и дядя, говорили про Новгород то со злобой, то с обожанием, но на его настойчивые вопросы - правда ли, что там каменные терема и храмов больше, чем во Владимире, что епископа и князя горожане выбирают жеребьями? - бросали только:
- Брешут!
Либо:
- Вырастешь, узнаешь!
Брат Дмитрий о выборах князя по жеребью сердито отверг:
- Великий князь надо всей землей и над Новгородом тоже! Отец им воли не давал!
Однако самого Дмитрия новгородцы отослали. Впрочем, пригласили дядю Ярослава, великого князя.
Данилка пересказал ребятам слова Дмитрия (сомневаться в княжеских правах перед ними он не хотел), и разом посыпалось:
- На вот! Выкуси!
- А мне батька баял!
- Князь Митрий Саныч лучше твово батьки знат!
- А нонеча его пригласили, да? Пригласили, да?! - не сдавался спорщик, которому уже пару раз нахлобучивали шапку на глаза и награждали тумаками и щипками.
- Они, верно, позвали, дак того и зовут, кто великий князь! постарался смягчить спор Данилка, хотя не очень понимал сам, как это происходит: брат Митя не был великим князем, однако его позвали старшим над ратью, а дядя Ярослав, говорили, гневался, но тоже послал полки от себя, из Твери.
Пели уже <Многая лета>. Ребята подобрались, стали посторонь, чтобы не мешать выходу из церкви. Резче стало видно, кто - чей. Многие были дети священников и дьяконов. Эти были свои в монастыре и стояли вольнее. Боярчата, одергивая платье, выступили вперед. Кто попроще - дети купцов или простых ратников, вроде Федьки из Княжева, бедно одетые, в лаптях или кожаных опорках, - те отступили, невольно пряча драные рукава долгих, не больно чистых рубах.
Разная судьба ожидала их после училища. Одни, кое-как научась разбирать буквы, уйдут, если не окажут великого прилежания, на счастье родителям. По талану через книжное научение и из бедности можно выйти в люди. Другие потом заступят место родителей, станут дьяконами и священниками. Боярчатам и княжичу придется еще учить <Мерило праведное>, <Правду Русскую> и <Номоканон> - книги законов; читать летописи, постигая историю родной земли, а также еллинскую хронику Иоанна Малалы, еврейско-римскую Иосифа Флавия и всеобщую Георгия Амартола, по которым, как и по Библии, познавали историю мира. Этим, окончив ученье, предстояло началовать землею, править суд, собирать подати, водить рати.
Пока же они были все одинаковы перед учителем и, когда не в меру баловались, перед тростью наставника.
Данилка в окружении сверстников не величался, был как и все. О княжеском достоинстве ему чаще, как сегодня, напоминали другие, чем он сам вспоминал. Бегал вместе со всеми на деревню и в лес; весною с мальчишками таскал солому из загат, когда на Ярилиной горе жгли Масленицу и взапуски прыгали через огонь.