- Гостей там тоже позабирали немецких и цареградских, но разобрались, выпустили и товар воротили им. Гости тоже напуганы, конечно...
- Понимаешь, чем пахнет тута?
- Как не понять, Данил Лексаныч, батюшка! Теперича кто ни будет ратиться, всяк то к Ногаю, то к Телебуге за помочью, и всю землю испустошат! Олег, сказывают, пенял Святославу, мол, жаловаться нужно было, мы бы передолили его в Орде-то, а Святослав в ответ: То вороги мои и Руси смертные, не человека обидел, но зверя! Теперь и Олег со Святославом поврозь...
Данил молча кивнул и тотчас подумал о братьях. Ох, не удержится Андрей, снова начнет свои петли плести! А коли Ногай рать поведет теперича на Митю, могут и через Москву повалить! Он, прикрыв глаза, вживе представил в Москве рать татарскую, только помотал головой. Боярин тоже представил безголовые однорукие трупы курских бояр по деревьям и тоже покрутил головой. Самому стало холодно, даром, что в шубе сидел. Быстро у их! А людей-то в полон угонят, а сел-то пожгут! Осподи!
- Сторожи послать! - приказал Данил, подымаясь. - За Коломну, для всякого случая. (Сам подумал: К Мите - гонца. Может, уж и знает, а все одно!) Что еще? Да, пущай стерегут татар, куда те поворотят? Станут уходить, тоже гонца шли!
Мир опять рушился. Только бы не Москву! Только бы не через Москву! Ну, а родной дом, Переяславль на дым спустят - лучше? По закону нать. Дак у кого из них, у Ногая или у Телебуги, закон?
Ночью Овдотья выспросила-таки у него всю историю, задумалась.
- А сюда не придут?
- Ежели Андрей не созовет опять... - отозвался Данил. Он обнял жену. В темноте изложницы чуть похрапывала сенная девка, держали с собой при малыше. Из-за полога едва пробивался свет лампадки, колыхалась тень, и казалось - то ли дует по ногам, то ли и весь полог несет по темным волнам. А там где-то, в черной степи, идут многочисленные конные рати, движется Орда, сталкиваются царства и миры. И такие игрушечные перед этой враждебною силой деревянные городни Москвы, и так мал его Кремник, как лампадный огонек во тьме. И будто в малой лодке плывут они по темному морю, а справа и слева вода...
- А мне не стыдно, что я хочу спастись, уцелеть! Им всем нужен мир, от Новгорода до Кавказа, до Железных ворот, в Болгарию посылают рати, шлют послов в Царьград, помогают волынскому князю, дружатся с франками, цепляются за Киев - все еще! Свея, датчане, немцы, Рим... И всем помогаем, и всюду надо соваться! Может быть, и они, бояре московские, Протасий с прочими, тоже того хотят, может быть, и сами москвичи хотят, но я видел уже, чем все это кончалось! Внутри у себя устроить нужно прежде всего! У нас есть земля на Севере! Ее обиходь! Смерды умнее нас, бегут и бегут за Волгу да во Тверское княжество. Тверичи вон кажен год новые слободы ставят! И к нам бегут только спокоя ради! Отсидеться нать, пусть хоть подрастут люди. Нать откормить народ! Пущай смеются, а мои мельницы важнее Андреевых затей! Сделаю... Забудут, на могилу наплюют... Помнят тех, кто больше крови прольет!.. Ты-то хоть любишь меня, Донюшка?
- Люблю, Данилушка мой!
ГЛАВА 69
Были бабы дорожные и всякие, и даже сударушка во Владимире, и была одна, первая, единственная - она. И бросал, и возвращался, и уезжал, и расставались уже навсегда, и от мужа бегала к нему, и все не кончалось доднесь. И еще весною ехал по волглому, в весенних голубых тенях снегу опять к ней и не чаял, не гадал, что во последний раз, во останешний. Знал, что родила, а все виделось: как войдет, как она бросит все для него.
И - прямо в деревню. В Кухмерь. Очертя голову. Впрочем, знал, что об эту пору мужик скорее где в извозе, а не в избе, да ведь соседки, кумушки... Все одно!
Коня, воровато озрясь, завел за огорожу. Хозяйского во дворе не было - от сердца отлегло. Толкнул дверь.
- Ой, кто тамо?!
Не сразу узнала, и он не сразу рассмотрел с уличного солнца в скудном свете избы. Сидела у зыбки, качала, в одной рубахе была. И единого взгляда хватило, чтобы понять - кончено. Эх, меря, чудь курносая!
Она так и продолжала качать ребенка, приговаривала:
- С носом боярин, без носу кошка!
Плат бережно развернула, усмехнулась, прищурясь:
- Любила - эких не даривал! Возьми, женишься - пожалеешь. А меня за его мужик прибьет.
Федор чувствовал все ее тело под рубахой, и душно становилось от того.
- Уходи, мужик скоро придет. И так соседи невесть чего наговорят!
- Жалеешь мужика свово?
- Привыкла. Я, как кошка, привыкаю. Ты поди... Поди...
- Думал, сожидашь. К тебе ить скакал.
- Стал быть не доля. Не трожь, не нать! Только хуже будет.
- Мерянка ты...
- Мерянка и есть.
- Коротконосая моя...
- Не твоя уж. Поди, поди! Дитя испугать.
- Любила ить...
- По году не бывашь. Поди и там бабы не обижают! Я тоже не из чурки сделана. Не судьба нам. Ступай. Мужик узнает, убьет. Того хоть?
Вышел пьяный, в глазах все качалось. Хотелось пасть с крыльца плашью в снег и в голос завыть. Непослушными пальцами отмотал повод. Конь тепло дохнул в лицо, потянулся губами. На миг припал, теряя силы, к морде коня, нащупал луку седла, взвалился в седло, трудно ловя стремя. Серый пошел сразу крупной рысью, разбрызгивая талый снег. И хорошо было, что никто не видит его лица, не видит, как взрослый бородатый мужик по-детски уродует губы и трясется, сутуля плечи, не в лад конскому скоку.
Отвергнутый плат он было кинул в кусты, потом опомнился, поворотил коня. Плат, развернувшись, ярко горел на снегу. Сестре подарю! - подумал Федор, подбирая дорогую покупку...
Было это весной, а сейчас дело шло к осени, под жаркими лучами густо колосились наливистые тяжелые хлеба, и мать, в новом темно-синем саяне, сердито суча нить, выговаривала:
- Женись! Вас ни того, ни другого нету. Все я одна-одинака! Грикше уж така доля, он, может, чернецом станет...
И Грикша, как-то рано постаревший, - морщины уже не покидали лба и голова начинала лысеть, - сидел и тоже пилил, поддакивал матери. Невесту высмотрел Грикша, и не столько невесту, сколько отца, хорошего рода (и не очень богатого - родичи не будут величаться) из Берендеева. Федор вяло отпирался, кивая на брата.
- Брат по монастырскому делу, ты на него не гляди! Твоя-то уж, гля-ко, детей носит, пора и отстать...
- Я и отстал, - устало сказал Федор.
- Пора и отстать! - возвысила голос мать. - Руки отпали!
- Девчонку какую возьми...
- Сноху приведи! Вот что!
- Семья добрая.
- Невеста пересидела немного, девятнадцатый, дак зато ума боле. Пятнадцатигодовалые-ти - ветер в голове, в куклы играть да на беседы бегать.
- Ты хоть сам-то видал невесту ту? - спросил Федор, не глядя на брата. - Поди, рябая да косая какая-нибудь.
- С лица не воду пить. По роду гляди. Род завсегда скажется.
- Род хороший. Добрый род.
- Берендеи.