- Батя! А я теперь крестный отец, да?
- Да, сынок! Это теперь твой крестник!
- И я буду с ним играть?
- Подрастет, будешь!
- И я буду о нем заботиться?
- Да уж, крестник твой!
- Долго-долго?
- Долго, всю жисть!
- Всю жисть... - повторил Иван задумчиво и вздохнул, поворачиваясь на бок.
- Я его никогда обижать не буду!
Данил с улыбкою поерошил волосы сына. Волосы были еще мягкие, детские, светлые - как лен.
_______________
* Будущий митрополит Алексий. Дата его рождения (мною принят
1294 год) гадательна. Согласно возрасту, указанному в год смерти
(умер в 1378 году на 85-м году), родился около 1293 года. Согласно
датам его жизненного пути, с попутными указаниями возраста, родился в
1299 году.
- Всю жизнь! - повторил он задумчиво, пробираясь по переходу в свой покой. - Эко! Вся жизнь ой-ей-ей как велика!
ГЛАВА 104
Весной в Суздальскую землю прибыл из Киева митрополит Максим, во Владимире рукоположил нового епископа Владимиру и Суздалю - Симеона. А летом великий князь Андрей, благословясь у митрополита, отбыл с молодою княгиней в Орду.
В Орду собирался и Иван Дмитрич Переяславский, утверждать у хана Тохты отцов удел. Иван медлил. Надо было собрать серебро и подарки, разведать, что и как. Тохта очень мог припомнить ему союз отца с Ногаем. Меж тем разоренная земля подымалась медленно, и он решил не ехать теперь, дождаться осени и нового урожая, а пока продолжал отстраивать город, принимал купцов, давая им льготы, приглашал на опустевшие земли беглых владимирских и рязанских смердов, освобождая переселенцев от даней на несколько лет. Дважды у него побывал Данила, которого с годами все больше тянуло к родной стороне. Озеро и Клещин-городок аж снились порой! Привозил детей, ездил верхом с мальчиками, показывая и объясняя, где что, и притихшие сорванцы удивленно оглядывали незнакомые поля, овраги и склоны, которые были, оказывается, родиной их отца...
Племяннику Данила советовал мириться с Тохтой. Обещал похлопотать за него у хана.
- Митрий, покойник, ошибся тута. А и не ошибиться как было? В Орде невесть что творили в те поры. Один на одного. А теперича, кажись, порядок у их настанет. Ногаю, тому, слыхать, вовсе мало веку осталось. Бегут от его. Ну и нам приходит за хана держаться... Оно-то и вернее так! Тохта своей, мунгальской веры. Бесермен не любит, стойно Менгу-Темерю. Ему нашу руку держать волею-неволею, как Менгу-Темерь держал, когда с Абагой персидским ратился. Кто ему, нехристю, окроме Руси поможет? А Ногай, вишь, бесерменин. Тому уж приятели те и будут, кто Мехмету кланяется... Смекай! Он батю твово обидел, а ты того в сердце не бери, о земле думай! Пущай земля в спокое побудет. Все лучше, чем, стойко Андрею, наводить ворогов на Русь! - помолчав, прибавил Данил.
Федор нынче служил самому князю и тоже собирался по зиме с Иваном Дмитричем в Орду. В Сарае для него была последняя бледная надежда найти следы пропавшей сестры. Он уже не верил ни в какие поиски, но это надо было сделать для матери. Вера упорно надеялась, что дочь где ни то да отыщется. Нынче у нее и разговоров и толков было все только об Орде да об Орде.
В доме, что Федор поднял с помощью серебра, подаренного покойным князем, - хоть и более скромном, чем прежние Федоровы хоромы, - вновь собирались гости. Приходила вековечная подруга материна, Олена, еще одна старушка, перебравшаяся в Княжево с Городища, двое женок помоложе и совсем молоденькая Никанорова внучка. Бабы сумерничали, пряли, пели хором стройными голосами, толковали, и все об одном: о русичах, угнанных в полон.
- Ты, Веруха, не горюй! - сказывала Акимиха, щурясь на огонек лучины и изредка смачивая слюной пальцы. - Быват, и через тридцать лет ворочаютце! Быват, и там хорошо живут. Смотри, Фроси, покойной, сын через сколь годов воротился! А еще, сказывают, вот какой случай был. Тоже вот, как и у тебя, во Владимире где-то, не то в Муроме, где ни то там, не знай!
- Ты уж хошь и ври, да складнее! - вмешалась вторая женка. - Где Володимер-ти, а где Муром?
- Ну, бабы, каки-то вы поперечны, не буду баять!
- Сказывай, сказывай! Мы хоть послухам! Хошь и у нас, скажем, в Переяславли!
- А хошь и у нас! Словом, на Руси. Так же вот угнали в полон девку семи лет. А там она подросла, и татарин ее в жены взял. И татарин богатой, князь ли ихний, или как их там зовут, али купец...
- Может, и купец! Оны к женам-то, бают, добры, татары-ти, поддержала городищенская старуха.
- Ну, ты не мешай! Значит, проходит там сколь ни то годов, ну, хоть там двадцеть.
- Это когда ж тогды?
- Ну, хоть при князь Олександре! И опеть татары Русь зорят, и ету, значит, женку, старуху-то, и забрали, и тому же татарину досталась, который на ейной дочке женат. И привел к себе, в степь. Вот - бает, жена, работница тебе, с Руси русская полоняночка. И посадили кужель прясть и дите обихаживать. Да.
- И не признала дочка-то?
- А где признать? Семи лет, да двадцать летов прошло, может, тридцать там... А она смотрит, мать-то, а у дочери ейной пальчик был поврежденной с издетства и такая пометочка на груди, и у той так же, у татарки. Вот она и стала говорить, и та признала ее, старушку ту.
- Вот беда!
- Дочка ейная и оказалась. Та уж матери поклонилась в ноги: прости, мол, в моей вины. Дала ей коня, и всего, и казны насыпала, серебра там, золота - у татарина всего уж было! И шубу, и коня самолучшего. Итак та и воротилась на Русь!
- Ну уж, поди, и не так сказывашь! - строго перебила до сих пор молчавшая Вера. - Куды ей воротице, коли ни кола, ни двора, ни семьи, поди уж и с дочерью осталась со своей, в татарах, в проклятой Орды! Сама-то посуди: жалко дочерь, коли уж одна у нее!
Вера, поджав губы, покачала головой и прибавила убежденно:
- Конечно, дочка-то ей и давала всего, а только она ничего не приняла: не поеду я, говорит, на Святую Русь, я с тобой, дитя, не расстануся!
Бабы смолкли, поглядывая на хозяйку.
- Ето ить на песню сложить можно, - задумчиво прибавила доныне молчавшая Олена.
- Твой-то что бает? - спросила Акимиха.
- На зиму поедут, говорят, с князем в Сарай, в прокляту Орду!
Олена, что все шевелила губами, тут вдруг, откачнувшись и полузакрыв глаза, пропела тихонько, неуверенно нащупывая напев:
Не поеду я на Святую Русь,
Я с тобой, дитя, не расстануся...
- Не так вытягивашь! - отозвалась Вера и, отложив кужель, повторила на иной голос и громче: