Что же еще можно придумать? Чего, собственно, я добивался? Так вот, это остается неясным. По-видимому, это не первый случай такого непонимания и, можно думать, не последний. Однако рано или поздно понять это будет необходимо. Я пытался объяснить это во время допроса. Меня прерывали, и я не мог осветить это достаточно ясно Я постараюсь это сделать сейчас.
Во время допроса я начал говорить, что имеется целый ряд серьезных отрицательных явлений нашей жизни, привлекающих мое внимание. Меня прокурор спрашивал, как все это можно совместить с нашими успехами в жилищном строительстве Чтобы раз и навсегда выяснить этот вопрос, я скажу так Мне известны наши достижения в жилищном строительстве, известны мне и наши успехи в ракетостроении. Хорошо известны А также мне известно, что мы перекрываем Енисей и перекрыли Ангару, 'л. наши успехи в области балета мне тоже известны Если уж говорить о том, что я распространял, — пожалуйста, могу вам сказать: в тех статьях, которые я написал, в тех лекциях, которые я читал, в тех кинофильмах, которые я консультировал, я очень много уделял внимания нашим положительным сторонам и успехам. Более того, я думаю, что и мой вклад в эти успехи есть, пусть маленький, но есть. Когда я уже находился в следственном изоляторе и читал статью в «Правде» о результатах исследования Марса советскими автоматическими станциями «Марс-2» и «Марс-3», я гордился, что, хотя меня и посадили, я еще работаю. Что уж тут говорить об успехах в жилищном строительстве?..
Но все это не снимает того, что в нашей действительности есть и серьезные недостатки. Очень серьезные. И патриотизм заключается не в том, чтобы не замечать их, а в том, чтобы видеть их ясно. Сейчас не место их подробно анализировать. Я просто в двух словах могу сказать, о чем здесь идет речь. О серьезности экономических проблем, об узости экономической реформы, о том, что наука у нас, к сожалению, находится в изоляции от мировой науки и техники. О том, что со страниц печати исчезли упоминания и даже термин «культ личности», о том, что цензурные ограничения стали неоправданно тяжелыми, о том, что обострился национальный вопрос, о том, что увеличилось количество судебных процессов по политическим мотивам. Но особенно сильно все это стало восприниматься тогда, когда наступил 1968 год — год событий в Чехословакии. Не только для меня лично, но и для многих моих знакомых и вообще для многих людей, с которыми мне приходилось сталкиваться, это был тяжелый удар. И вызвал очень сильный шок.
Так вот, ответ на все эти проблемы, и перечисленные мною, и не перечисленные, я пытался найти в прессе. И не мог.
Одновременно с этим все чаще и чаще приходится сталкиваться с другим источником информации, с явлением, которое известно под названием «Самиздат». К нему можно по-разному относиться. Можно осуждать, можно хвалить… Но как к нему ни относись, оно есть. Если подходить к вопросу диалектически, нужно понимать, что ничто в обществе не возникает просто так. Есть некое явление, плохое или хорошее, но уже возникшее… И каждый должен понимать, что привело к этому явлению Сейчас это явление стало массовым. Оно стало уже социальным явлением. Я просмотрел академические иностранные словари и обнаружил, что во многие из них из русского языка проникло новое слово «самиздат». Мне кажется, что радоваться этому не приходится. Особенно, если учесть, что другим словом, которым обогатил русский язык другие языки за 10 лет до этого, — было слово «спутник»…
Так вот, Самиздат меня привлек с двух точек зрения. Во-первых, хотя бы потому, что я привык мыслить по-марксистски и понимаю, что это явление требует изучения и анализа.
Я хотел бы узнать, что такое Самиздат, каковы социальные корни этого явления, для чего и почему оно возникло. И второе: если я не нахожу ответа на те или иные вопросы на страницах официальной печати, то естественно искать их на страницах Самиздата. Вот те мотивы, которые меня привлекли к Самиздату.
Не случайно я говорил здесь о научно-технической интеллигенции. Это та самая интеллигенция, о которой прокурор сказал, что она не производит материальных ценностей. Гражданин прокурор, вы опоздали на двадцать лет! Вы прозевали такую вещь, как научно-техническая революция, которая лицо мира изменила!
Я мог бы — но не стану этого делать — привести десятки книг социологов и экономистов, которые показывают, что же принесла научно-техническая революция, в которых говорится, что в промышлен-но развитых странах в настоящее время 75 % прироста национального дохода обусловлено не расширением производственных фондов, а расширением применения знаний, уровнем знаний, за счет труда интеллигенции. Я не буду этого делать. Я мог бы привести многие статьи и работы марксистских философов, но я приведу только один источник — «Программу КПСС», в которой сказано, что характерной чертой переживаемого нами периода является то, что наука стала непосредственной производительной силой. Непосредственной, гражданин прокурор. Этот документ пора бы знать, пора бы знать «Программу КПСС», прежде чем высказываться…
Судья. Вы должны обращаться не к прокурору, а к суду. Любарский: Прошу прощения.
Так вот почему я заинтересовался этим делом, этой проблемой. В самой природе научного работника — стремление составить собственное мнение о проблеме, если он серьезно заинтересовался ею. Говоря здесь о чтении той или иной литературы, прокурор предлагал мне птичками отметить, что нужно и что не следует читать. Для меня это звучит странно. Научный работник не может то или иное мнение брать со стороны. Суть научного работника самому все узнать. В этом смысле идеалом научного работника был Маркс И не только в этом Вы знаете, что в ответ на анкету дочерей, Маркс сказал «Мой любимый лозунг — „Все подвергать сомнению“». Я думаю, что для меня и людей моего поколения эта мысль Маркса была тем легче, что мы воспитывались в особое время. В то время, когда кибернетика была лженаукой, в то время, когда генетика была объявлена фашиствующей, в то время, когда теория относительности была «идеалистическим вывертом». Это было время, когда вся философия — «суть философии всей», по словам Гейне, — вмещалась в четвертую главу «Краткого курса истории ВКП (б)», вся экономическая теория заключалась в «Экономических проблемах социализма» Сталина, и не дай Бог в сторону… Так вот, такое воспитание принесло плоды. И я не буду никому верить на слово. Ни позже, ни сейчас. Но вот конкретный пример. Мне инкриминируется книга Джиласа «Новый класс». Об этой книге много писала зарубежная пресса. Писала и наша пресса. И «Литературная газета» опубликовала несколько ругательных статей Ну и что же? Узнав из этих статей, что книга антисоветская, антисоциалистическая, я должен был принять это на веру и не читать, не интересоваться'1 Нет, конечно, я слышал, что она претендует на новое слово в теории. Хорошо, дайте мне эту книгу самому почитать. Меня это интересует. Я достаю эту книгу и читаю Да, я убедился, что с точки зрения теории там, как говорится, кот наплакал, в этом смысле хилая книжка, и действительно написана с вражеских позиций Но это я должен был увидеть сам и только сам И тот факт, что книга эта не пропущена в печать, еще не является достаточно квалифицирующим признаком того, что эта книга враждебна.
В Самиздате есть много книг безусловно ценных, важных, нужных, которые принесут огромную пользу, хотя на них нет никакого грифа. Это социологические исследования Жореса Медведева, исторические труды Роя Медведева, статьи по правовым вопросам Чалидзе, философские труды Померанца И художественная литература. Пильняк, Цветаева, Мандельштам, Ахматова Кстати, Твардовский, недавно скончавшийся, тоже обогатил Самиздат своей поэмой «По праву памяти», изъятой у меня Так вот, тот факт, что та или иная литература еще не издана и не имеет штампа Главлита, еще не является квалифицирующим признаком ее антисоветской направленности Неслучайно из огромного количества изъятой у меня литературы[2] только десятая доля вошла в обвинительное заключение. Только десятая доля сочтена криминальной. Все остальное оказалось некриминально. Даже по мерке обвинения, я уже не говорю о сути. Но даже по мерке обвинения…
Обвинение пыталось представить меня как лицо, которое поставило себе одну-единственную цель: распространять враждебную литературу. Можно ли с этим согласиться?
Информация — это хлеб научного работника Как крестьянин работает с землей, рабочий — с металлом, — так интеллигент работает с информацией. Составить свое независимое мнение можно только владея информацией. Например, важно знать все обстоятельства прихода Сталина к власти, ибо уроки истории учат. Но нет книг на эту тему на прилавках магазинов — и вот я должен обратиться к Авторханову. Хотелось бы читать о политических судебных процессах на страницах газет, но нет таких материалов в газетах — и вот я обращаюсь к «Хронике». А что вы можете мне предложить взамен?
Вот те мотивы, которые привели меня к Самиздату.
Нормально ли явление Самиздата? Разумеется, нет. Это болезненное явление. При нормальном развитии общества все вопросы, обсуждаемые в Самиздате, должны рассматриваться на страницах газет. Только в ненормально развивающемся обществе больные вопросы загоняются в подполье, обсуждению их придается оттенок нелегальности. Атмосфера нелегальности придает Самиздату ряд отрицательных черт. Именно нелегальность питает подчас экстремизм, иногда проявляющийся в Самиздате. Именно нелегальность делает Самиздат особенно привлекательным для тех сил за рубежом, которые отнюдь не заинтересованы в демократическом развитии нашей страны, а преследуют свои корыстные цели. На Самиздате играют те, кто не заинтересован в устранении ошибок в нашем отечестве. Они на нем паразитируют. Правда, не следует преувеличивать эту опасность. Не надо считать, что враждебные силы — это инстанция, приговор которой непререкаем. История знает несколько примеров их просчетов. Например, германское правительство рассчитывало, что, пропуская Ленина в запломбированном вагоне через Германию, оно улучшит, вследствие большевистской пропаганды, свое военное положение на восточном фронте. А что они получили взамен? — Ноябрьскую революцию в Баварии как эхо Октябрьской революции. Враждебные силы ошибутся и сейчас. Демократизация не ослабит, а усилит позицию социализма в нашей стране. В 20-х годах вокруг нашей страны был установлен знаменитый «санитарный кордон», дабы воспрепятствовать проникновению идей из нашей страны на Запад. Неужели мы теперь сами будем устанавливать подобный «санитарный кордон»? Неужели теперь мы боимся? По опыту своих выступлений на антирелигиозные темы я знаю, что не имеет успеха тот лектор, который не знает Библии. Мне кажется, что твердые убеждения становятся прочнее, если они сталкиваются с враждебной идеологией.
Наконец, третье отрицательное свойство Самиздата: романтизм «запретного плода» привлекает в Самиздат молодых людей с еще неустойчивыми убеждениями (это придет позже), но влекомых атмосферой. Это приводит к тому, что судьбы их разломаны, разбиты. Тут перед нами прошли такие люди: Мельник, Попов. Я глубоко переживаю судьбу моих молодых товарищей. Мельника я знаю мало, но его судьба мне не безразлична, ибо «никогда не спрашивай, по ком звонит колокол». Попов мне особенно близок — это мой ученик. Именно желая облегчить судьбу этих людей, я и написал в марте месяце свое заявление об отказе от Самиздата как метода. Прокурор пытался исказить смысл этого заявления, говоря, что я якобы осудил свою деятельность и назвал ее преступной. В том, что это ложь, легко убедиться по тексту самого заявления. Ничто в нем не должно рассматриваться как отказ от моих политических убеждений. Убеждения — не перчатка, их на ходу не меняют. Речь в заявлении шла о Самиздате только как о методе и ни о чем более. Я никогда не считал свою деятельность преступной. Прокурор пытался показать, что заявление мое было продиктовано страхом. Удивительно, как можно гордиться тем, что вы внушаете страх?! Вам бы стремиться, чтобы вас понимали, а вы хотите, чтобы вас боялись! Что ж, перед вами тут стоял раздавленный страхом Попов. Вы рады такому союзнику? Но я могу вас заверить, что ни на следствии, ни здесь ни один мой шаг не был продиктован страхом Страх — вообще чувство, недостойное человека На страхе коммунизм не построишь Конечно, я не самоубийца, и перспектива лагеря меня вовсе не радует Но если человек обладает внутренней свободой, то потеря внешней свободы не так уж важна Ибо свобода — это преодоленная необходимость Мой уход из Самиздата — это лишь факт моей биографии На мое место наверняка придут десятки других, привлеченных этим процессом, и, насколько я могу судить о происходящем в этом зале, это уже началось.
Как ликвидировать Самиздат? Самиздат — это раковая опухоль в ненормально развивающемся организме И ее не разрешить проблемой ножа — возникнут метастазы. Можно арестовать и посадить еще десятки математиков, физиков и астрономов и направить их производить материальные ценности Но это не самый экономичный способ использования научно-технических кадров в период научно-технической революции И неэффективный метод ликвидации Самиздата До сих пор каждый такой процесс рождал цепную реакцию других процессов. Если в 1966 г был только один такой процесс — Синявского и Даниэля, то сейчас их ежегодно насчитываются сотни.
Судья: Это информация, которой суд не располагает.
Ликвидировать Самиздат можно, только поняв, что это не прихоть нескольких злонамеренных лиц, а социальное явление, отвечающее назревшей потребности. «Если звезды зажигают — значит это кому-нибудь нужно». То, что потребность в информации, не находящей места на страницах официальной печати, существует, доказывается тем, что издаются нумерованные книги типа «Сталинской России» Клиффа Если бы все в них было клеветой, зачем было их издавать' Необходимо сделать так, чтобы люди могли черпать информацию не со страниц Авторханова, распространяемого в Самиздате, или «Сталинистской России», распространяемой по списку, а открыто, со страниц прессы Ленин говорил, что при социализме каждая кухарка должна уметь управлять государством, а это значит, что массы должны все знать, все понимать «Свобода печати, — писал Ленин, — означает все мнения всех[3] граждан свободно можно оглашать»[4] Далее на I конгрессе Коминтерна в 1919 г В И Ленин говорил «Действительной свободой и равенством будет такой порядок. в котором не будет помех тому, чтобы всякий трудящийся (или группа трудящихся любой численности) имел и осуществлял равное право на пользование общественными типографиями и общественной бумагой» [5].
Вот оно, единственное решение проблемы Самиздата — введение подлинной свободы печати И нет другого пути Не следует откладывать это на далекое будущее. Шекспир мудро сказал «Время всегда на то, что происходит в нем».
Если есть мысль поистине антисоветская, то это мысль о том, что в столкновении двух идей, социалистической и антисоциалистической, социалистическая непременно потерпит поражение Но это не моя мысль, а мысль прокурора, доведенная до ее логического конца. Конечно, она ложна Свобода печати не приведет к ослаблению социализма А критика будет, и бояться ее не надо Пора понять, что патриот не тот, кто всегда кричит «ура» и голосует «за» Такой патриотизм часто скрывает за собой только любовь к собственным теплым местам Сколько горя принес такой «патриотизм» нашей стране! Но есть и другой вид патриотизма, о котором писал еще Некрасов «Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей». Такой патриотизм приносит тем, кто его разделяет, мало выгоды, но он заслуживает уважения, а не репрессий.
Перейду теперь к разделу обвинительного заключения об устной пропаганде. Он занимает не много места, но, в некотором смысле, является важнейшим, ибо здесь речь идет не о воззрениях авторов произведений Самиздата, которые я мог разделять или нет, а о моих собственных воззрениях. Я никогда не скрывал их. Я открыто высказывал свои политические убеждения в беседах и со своими друзьями, и со всеми своими знакомыми, которых насчитываются сотни. И никто из них никогда не считал мои воззрения враждебными моей стране. И это общее мнение укрепляет меня в моей правоте. Если против одного прокурора, который считает меня врагом своей страны, есть сотни людей, думающих иначе, можно еще жить!
Пункт об устной пропаганде возводит на меня обвинение в клевете. Клевета — это юридический термин. И следствие должно было бы доказать, что я не только лгал, но и лгал заведомо. Между тем, такой вопрос даже и не вставал на следствии — так оно было убеждено в моей полной уверенности в своей правоте. Например, вопрос о ЧССР, который не раз поднимался на следствии. Следователь не раз выражал сожаление, что не может опровергнуть мои аргументы ввиду своей неподготовленности к спору. И вот теперь это обращается в формальное обвинение в клевете. Термин «клевета», лишенный доказательности, перестает быть юридическим термином и превращается в простую брань по адресу обвиняемого. Я готов выслушать приговор, но не оскорбления. Я требую полностью исключить эту терминологию из приговора.
Другая особенность пункта об устной пропаганде такова. Я не юрист, и за разъяснением закона мне естественно обратиться к популярной юридической литературе. Для чего же и ведется правовое просвещение? И вот, обращаясь к книге «Особо опасные государственные преступления» (М., 1963 г., коллектив авторов), читаем: «…преступления (по ст. 70) не будет в тех случаях, когда лицо выступает с критикой тех или иных мероприятий КПСС и Советского правительства или оценивает их как неправильные. Поэтому, например, несогласие лица с освоением целинных и залежных земель, критика внешней политики СССР, неодобрение помощи другим странам со стороны СССР и т. п. не может явиться основанием для привлечения к уголовной ответственности».
А теперь посмотрим, какие же высказывания инкриминируются мне в обвинительном заключении? Разве не такие же, как те, о которых идет речь в цитате? Что ж, включите их в приговор. Но вынесите заодно и частное определение в адрес Госюриздата, который своими публикациями вводит советских граждан в заблуждение. Позиции прокурора, который отождествляет любую критику беззакония с антисоветизмом, многие порадуются. Последыши 37-го года рады будут укрыться под сень статьи 70 УК. Тут прокурор говорил о борьбе, которая идет во всем мире, о бомбах, которые падают во Вьетнаме. Да, опасность бомб есть, но есть и другая опасность, о которой нельзя забывать, — опасность возрождения сталинизма.
Судья прерывает замечанием, что это не относится к делу.
В числе моих якобы клеветнических высказываний в обвинительном заключении упоминается мое убеждение о том, что в СССР людей судят за убеждения. Если даже это не так, то пусть этот суд станет первым, когда человека осудят за убеждения. И не надо ссылаться на то, что судят не за убеждения, а за их распространение. Подтвердить такую позицию приговором — значит официально воспитывать в советских людях лицемерие: думай, что хочешь, но говори противоположное. А между тем, еще Герцен говорил: «Громкая открытая речь одна только может удовлетворить человека». А его соратник Огарев ему вторил: «Только выговоренное убеждение свято».
В этом процессе есть одна деталь, придающая ему особую остроту: речь идет об одном из объектов моей устной пропаганды, о Владимирском. Суд выяснил, какие узы тесной дружбы (двадцать пять лет) связывают меня с этим человеком. Ближе человека у меня не было. И вот, наши беседы наедине, наши интимнейшие раздумья и споры вдруг стали предметом уголовного расследования. Странный прецедент! В качестве контраста мне хочется привести ту позицию, которую занимал великий вольнодумец Вольтер: «Ненавижу ваши идеи, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы имели право их выразить». Если отбросить все юридические ухищрения и обнажить самую суть вопроса, то он окажется очень простым. Ответ на него важен не только для меня, но и для вас, граждане судьи, и для всех находящихся в этом зале, да и за его пределами: будет или нет накануне 50-летия СССР разговор наедине двух закадычных друзей признан уголовным преступлением, будет или нет?
Переходя к конкретной мере наказания, предлагаемой прокурором, — 5 лет строгого режима плюс 2 года ссылки, — хочу напомнить, что в дополнение к приговору, который вы мне вынесете, я получу тем самым и дополнительную меру наказания: 5 лет лишения прописки, т. е. всего 12 лет отрыва от семьи. А теперь сопоставьте это с тем, что в 1897 г. Ленин за создание «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» был приговорен к трем годам — и не лагеря, а ссылки в Шушенское. Кто же опаснее: Ленин для царской власти или я для советской? Кроме того, согласно современным исследованиям, 3 года — это срок, за который научный работник полностью теряет свою квалификацию, если оказывается оторванным от активной работы и регулярного чтения литературы, то есть хватит и трех лет, чтобы навсегда вычеркнуть меня из научной деятельности. Или в ужесточении наказания прокурор видит прогресс социалистической гуманности?
Я очертил здесь перед вами тот комплекс проблем, который поднимает настоящий процесс, лишь называемый уголовным, а на самом деле являющийся политическим. Разумеется, суд не может решить всех этих проблем, но повлиять на их разрешение в его силах. Можно еще дальше развивать эскалацию репрессий, поддерживающих неестественную напряженность, а можно, поняв остроту проблем, содействовать смягчению этой напряженности. Поэтому я сейчас призываю суд лишь к одному: умеренности и сдержанности.
Благодарю.
Суд над техником-проектировщиком Я. Павловым вместе с пятью другими христианами-баптистами состоялся в г. Талды-Курган Казахской ССР. По статье 130 УК КазССР (нарушение законов об отделении церкви от государства) Я. Павлов был приговорен к 5 годам лагерей усиленного режима. Кроме того, он был лишен родительских прав по отношению к своим восьмерым детям.
О суде над группой евангельских христиан-баптистов в Талды-Кургане см. «Посев» № 9/1974;
«Хронику защиты прав в { СССР»} выпуск{ 8.} — { Ред.}
Граждане судьи, граждане заседатели! Нас обвиняют по статье 130 ч. 2 в нарушении законодательства о культах. Что можно сказать в нашу защиту? Мы, верующие, все наши действия прежде всего рассматриваем с точки зрения верности Богу. Жизнь наша непосредственно подчинена Богу. Поймите, что верующие не могут идти на компромиссы с Богом. Верующий должен или верно служить Богу или быть отступником в своих глазах.
Здесь прежде всего идет речь о велении совести, пробужденной Богом. Человек искренне верующий не может иначе жить, как по совести, освященной Богом. Вот поэтому закон и говорит о свободе совести. И когда издавался декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», подписывающие его понимали, что значит свобода совести. Это не свобода старцев и калек, сидящих на печи и молящихся, когда их никто и не видит — для таких и закона не нужно, — а свобода верующих, молодых и старых, свободно совершать служение своему Богу, открыто сообща учить детей и самим учиться религии, не подвергаясь в то же время преследованиям со стороны власти. Такую свободу верующие в СССР имели до 192? года.
А законодательство о культах прямо направлено на стеснение совести, на подавление чувств верующих. Мы не можем принять условий служения Богу, определяемых законодательством — оно противоречит учению Христа. А вы знаете, что первые христиане, чтобы остаться верными Богу, шли на любые мучения, на костры, на кресты, на арену римского Колизея, были растерзываемы зверями, перепиливаемы пилами, скитались, не имея места, где склонить голову, в холоде и голоде, в постоянных опасностях от предательства. И все это потому, что они имели настоящую веру, настоящие убеждения, неподкупную совесть. В это время Церковь не несла духовного урона и имела настоящую божественную чистоту. Урон она понесла после, когда стала как неверная жена по отношению к Богу. Вот тогда-то и появились ложные учения, разделившие христианство на различные толки, что мы и видим сегодня.
Мы не можем не учить детей. На это есть повеление Бога. Как же мы можем идти против Бога? Как же мы можем подавить голос совести перед нашими детьми? Разве может коммунист учить своих детей иному, чем учению о коммунизме? Не может. Не может и христианин, убежденный в учении Христа, не говорить о Христе своим детям. Мы не можем не собираться. Без этого нет Церкви. Мы не призываем к неповиновению власти, как нас обвиняют. Мы выполняем все, что требует закон от каждого гражданина СССР, если это не касается наших духовных убеждений. Собрания наши проходят открыто. Все желающие присутствовать у нас на собрании имеют такую возможность. Наши собрания нельзя назвать нелегальными, ибо власти знают нас, неоднократно присутствовали на собраниях, переписывали верующих. Мы не против регистрации. Но против несправедливых условий, навязываемых регистрацией. Мы готовы хоть сегодня зарегистрироваться, если условия регистрации будут основаны на учении Христа, с духовной стороны, и на декрете «Об отделении церкви от государства и школы от церквы», с гражданской стороны. Это приемлемо для всех. Так регистрировались церкви до 192? года, до появления законодательства о культах.
Нас обвиняют по статье 170 ч. 1 в изготовлении литературы и в распространении ложных слухов, порочащих общественный строй. У нас изъяли литературу, журналы, письма правительству, обращения к верующим, информационные листки, детскую литературу духовного направления. Не секрет, что в журналах и информационных изданиях есть сообщения о гонениях против верующих на местах, о непосильных штрафах (город Фрунзе), о насили-ях со стороны милиции и дружинников (город Томск) и другие. Но разве можно нас обвинять в том, что мы получаем такие сведения? Во-первых, мы их не распространяем, не печатаем, а принимаем к сведению, чтоб и нам разделить скорби наших братьев. Во-вторых, это не заведомо ложные слухи, как нас обвиняют, а правда, горькая правда. И если бы власти были заинтересованы в установлении истины, то они могли бы получить более исчерпывающую информацию непосредственно по месту событий, о которых нам сообщают. Заметьте, что сообщения с мест пишутся не анонимно, а от соответствующих лиц и с соответствующими адресами. Разве кто-нибудь решится открыто писать ложь в ЦК, в Президиум Верховного совета, Генеральному прокурору? Нет. Разве можете вы нас обвинять, когда все верующие в СССР после этого суда узнают правду, за что вы нас обвиняли, сколько человек вы осудили и на какие сроки и сколько вы осиротили маленьких детей? А ведь об этом могут узнать и верующие всего мира. И разве это будут ложные измышления? Конечно, нет. В этом случае уместно сказать: нельзя обижаться на зеркало, оно отобразит такое лицо, какое оно есть на самом деле.
Я вам со всей ответственностью заявляю: как только верующие перестанут быть гонимы, так сейчас же прекратятся подобные информации. Мы были бы рады свидетельствовать всему миру о той свободе, за которую мы боремся вот уже второе десятилетие, но до сих пор мы не можем дать такого свидетельства. И не мы в этом виновны. Мы в Талды-Кургане не печатаем никакой литературы. Следствие не дает никаких вещественных доказательств по данному обвинению. Нет средств распространения печати. Из-за недостатка духовных сборников нам приходится их переписывать. А разве это преступление? Правительство иногда дает разрешение печатать Библию и сборник для Союза Баптистов в ограниченном количестве. Но что значит двадцать тысяч сборников для такой страны, как наша? Вот и приходится для себя переписывать вручную. Подрастают дети и тоже начинают переписывать. А что же еще делать? Разве мы виновны, что история оставляет неизгладимый след от тех действий власти, которая по сей день не перестает нас преследовать, но изобретает все новые и новые формы репрессий?
Считается закономерным, когда произведения писателей и поэтов отражают истинное положение вещей. Там, где народ переживает скорбь, поются печальные песни. Там, где нет свободы, произведения призывают к борьбе. Там, где радость, счастье и свобода, — возносится благодарность Богу. А вы хотите, чтобы верующие замолчали, чтобы потомки наши не узнали, что мы переживали. Да если мы будем об этом молчать, мы пожнем только презрение от наших же детей как жалкие трусы.
Нас обвиняют за те сведения, которые мы имели от верующих всей страны. Но не предъявлено обвинения, какую ложь сказали мы? Чем непосредственно мы опорочили общественный строй? И за все сообщения с мест верующие всегда готовы дать отчет. Так, на встрече с бывшим Председателем Президиума Верховного совета Микояном в 1965 году верующие предложили ему для ознакомления с фактами гонений 30 документов А устно было сказано, что если потребуется, верующие готовы представить все документы, свидетельствующие о репрессиях в СССР, и стол Председателя Президиума Верховного совета не вместит их. Микоян признал, что подобные факты насилий безусловно являются беззаконными и дал заверение, что этот вопрос будет рассмотрен в правительстве. Но, к сожалению, он вскоре ушел на пенсию и вопрос остался неразрешенным. А вы говорите о какой-то клевете, о ложных измышлениях.
Всем верующим известно об Обращении наших братьев Винса и Козлова к Генеральному секретарю ЦК КПСС Брежневу и Руденко, в котором они описывают всю свою жизнь и готовы встретиться лично с целью уяснить факты, свидетельствующие о гонениях на верующих. А вы говорите — измышления В 1966 году со всех мест страны были посланы делегаты в Москву с заявлениями от местных общин. 3 дня верующие, 500 человек, простояли у стен ЦК и не получили приема. А после были погружены на автобусы, по пятьдесят человек в каждый, и отправлены в тюрьму. Кто был оштрафован и отпущен, а кто получил срок. Разве это измышления? И вот тогда я вспомнил стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда», где он показывает, как были приняты ходоки в Петербурге. Разве не так получилось с нами? А вы говорите, что мы порочим действия правительства. А вот Ленин в период революции, когда у него не хватало времени на государственные дела, принимал ходоков. А наш депутат Верховного совета СССР не принял нас.
Нас обвиняют по статье 200 часть 1, что мы в беседе с учителями просили их оставить в покое наших детей, так как дети наши верят в Бога и не могут быть пионерами. Быть пионером или не быть им — добровольное дело И никто не имеет права насильно заставлять человека вступить в ту или иную организацию без его желания А о том, что наши дети не желали вступить в пионеры, учителя знали Но тем не менее не оставляли в покое их Не является ли это посягательством на права человека? В беседах с учителями я неоднократно ссылался на декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Пункт 7 гласит: «Школа отделяется от церкви Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом». Посмотрите! В этом историческом документе даже нет слова «запрещается», а вместо него есть слово «могут». Выходит, что религиозное воспитание недопустимо только в стенах учебных заведений, а частным образом граждане могут учиться и учить религии Что же мы делаем? Учим своих детей в своих же домах, следовательно, частным образом Почему же нас за это преследуют?
Оказывается, нас обвиняют в ом, что мы не понимаем значения прав, обусловленных в декрете Как известно, декрет был подписан в 1918 году и с того времени до 192? года ни один верующий, занимающийся только вопросами веры и не распространением, не был подвергнут репрессии Но с 192? года начал действовать новый закон «Законодательство о культах», который был рожден периодом культа личности Сталина и был направлен на попрание прав человека и который, как ныне образно выражается пресса, является антидемократическим законом Законодательство о культах уже само по себе является незаконным актом, так как декрет гласит «На территории республики запрещается издавать другие законы или постановления, которые стесняли бы или ограничивали совесть верующих». Как известно, тогда, когда подписывался декрет, на территории России была только одна республика и посему выражение «на территории республики» не относится к какой-либо отдельной союзной республике, а является обязательным на всей территории СССР Однако, невзирая на запрет декрета, законодательство получило силу Это понятно, если мы рассматриваем вопрос на уровне 30-х — 40-х годов.
Тысячи верующих и неверующих были репрессированы по обвинению в самых тяжких преступлениях против государства Но то время прошло. Народ и партия осудили период культа личности Тысячи оставшихся в живых вышли на свободу, в том числе и верующие, получили реабилитацию, получили пенсию по старости В 195? году было Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в атеистической пропаганде», в котором осуждались методы и взгляды атеистов в борьбе с религиозными убеждениями, которые по сути дела сводились к борьбе против верующих И так мы с вами являемся свидетелями, как на территории СССР действуют два законодательства о верующих Один закон направлен, чтобы оградить права человека, дать ему гарантии безопасности, а другой закон направлен, чтобы ограничить их законные права, сделать их в глазах общества преступниками.
Вопрос о праве верующих избирать любую религию и распространять ее был освещен В И Лениным еще до Октябрьской революции В своем обращении к деревенской бедноте Ленин писал. «Только в России да в Турции остались еще позорные законы против людей иной, не православной веры, против раскольников, сектантов, евреев. Эти законы либо прямо запрещают ее, либо лишают людей известной веры некоторых прав Все эти законы — самые несправедливые, самые насильственные, самые позорные Каждый должен иметь свободу не только держаться какой угодно веры, но и распространять ее и менять… Вот за что борются социал-демократы, и пока эти меры не будут проведены без всяких оговорок и без всяких лазеек, до тех пор народ не освободится от позорных полицейских преследований за веру».
Трудно более точно, более красочно охарактеризовать преследование за веру и ее распространение, чем В И Ленин Вот поэтому-то он лично сам участвовал в редактировании текста декрета. Вот поэтому в декрете и оговорено, что другие законы, стесняющие или ограничивающие совесть, издавать запрещается Что такое обучение детей религии? Это распространение религии, о праве на которую говорит В. И Ленин. Вот поэтому-то в декрете, пункт 7 и говорится. «Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом». Вы видите, что все документы и высказывания Ленина по отношению к верующим направлены на защиту их прав. А что мы видим ныне? По всей стране проходят суды. Верующих обвиняют в посягательстве на права человека под видом религии, тогда как они имеют полное право учить своих детей религии Эти суды являются свидетельством попрания прав человека. Разве это предвидел В. И. Ленин? Почему же сегодня нас судят, как раньше судили наших дедов! Только потому, что наши права, права человека самым грубейшим образом попираются и доныне, невзирая на все гуманные законодательные акты, как внутри страны, так и международные.