Что же случилось с нами? Что заставило нас, каждого в отдельности, стать на путь борьбы с советской властью^.
Я думаю, что прежде всего мне надо рассказать о себе.
Родился в 1934 году в Ленинграде в семье чистильщика обуви Родители мои были неграмотными По национальности я ассириец. Вы, конечно, знаете, что ассирийцы осели в России в основном в период первой мировой войны 1914-18 годов и, тесно связанные, как христиане, с единоверцами-русскими, обрели здесь для себя родину. И я, как в свое время Пушкин, ведущий свой род из Эфиопии, не представляю себя без России, без русского языка, без культуры русской…
Россия для нас, ассирийцев, стала второй, а скорее всего, единственной родиной. К сожалению, родина эта подчас оборачивалась для нас злой мачехой. Распространившиеся по стране в 193? году необоснованные репрессии захватили и ассирийцев. Почти вся интеллигенция и большинство мужчин старше 30 лет были арестованы и в основном истреблены Были закрыты наши школы, прекратилось издание книг, даже газеты, между прочим, единственной Репрессии коснулись и нашей семьи Был арестован отец, два маминых брата и мой дед Остался жив только отец, отсидевший 16 лет. В 1956-5? годах все они были реабилитированы за отсутствием состава преступления.
Я опущу рассказ о тяготах своей жизни, о смерти матери, ибо задача моя — не разжалобить суд, а обнажить перед вами факты, одни только факты.
В школу я поступил поздно. Причина — война, ленинградская блокада. В первый класс я пришел только в 1944 году, в седьмом — вступил в комсомол, в 1952 году, увлекшись спортом, стал чемпионом Ленинграда по классической борьбе К концу школьного образования почувствовал повышенный интерес к истории и литературе К остальным наукам был равнодушен, тем более, что все ведь тогда было более просто По биологии, например, нас учили, что вся эта наука держится на четырех столпах: Тимирязев, Вильяме, Мичурин, Лысенко. Помню также, что ветвистая пшеница академика Лысенко обещала нам сказочные урожаи с гектара. Но я этих урожа-ет так и не видал, хотя часто бывал в колхозах Кубани и Украины. На уроках литературы нас кормили Сталиным в огромных порциях, и знакомство с литературой народов СССР сводилось к изучению произведений безграмотного акына Джамбула и такого же ашуга Сулеймана Стальского.
На уроках истории нас уверяли, что без Сталина Октябрьская революция победить не смогла бы, и всем, буквально всем, даже жизнью, мы обязаны только Сталину Поэтому, когда Сталин умер, я был уверен, что со дня на день произойдет что-то невероятное Я никогда не видал Иосифа Виссарионовича живым Мне хотелось увидать его хотя бы мертвым. С несколькими школьниками-товарищами я сбежал из дому, уехав на похороны вождя в Москву. Впечатление от этих похорон, где люди давили друг друга, как в преисподней, осталось у меня на всю жизнь.
Осенью 1954 года я был призван в армию и попал в парашютно-десантные войска. Участвовал во множестве учений. Был поднят по тревоге во время венгерских событий Видел атомный взрыв.
Во время учений, которые проходили в Ярославской и Костромской областях, часто бывал в деревнях и всегда поражался безысходной бедностью, нищетой их.
Церкви, часовни, монастыри были в запустении, разваливались Во многих церквах размещались склады горючего, различные кладовые, мастерские У меня это выливалось в нестерпимую боль за поругание русской культуры В 1956 году нам, солдатам, было прочтено Постановление ЦК о культе личности Сталина, в 195? году, когда я уже вернулся в Ленинград, повсюду только и говорили об антипартийной группировке Маленкова, Молотова, Кагановича и других Потом, помню, состав нового Политбюро приезжал в Ленинград на празднование 250-летия города.
Вместе со многими ленинградцами я стоял на Невском у Дома книги и приветствовал этот кортеж. На душе было неспокойно ведь анафеме предавались люди, которые долгие годы были рядом со Сталиным, имена которых составили нашу историю.
«Что же происходит?» — задавал я себе вопрос. Но разобраться было некогда Надо было сдавать экзамены в университет.
В студенческой среде все новое, происходящее в стране после разоблачения культа, воспринималось эмоционально и проявляло себя в бурном самовыражении Тогда взахлеб читались Ремарк и Хемингуэй, книга Дудинцева «Не хлебом единым», диспуты по которой носили очень бурный и острый характер.
Насколько студенты болезненно воспринимали культ личности, свидетельствует то, что любой диспут в конце концов сводился к проблеме культа, к его критике и очень часто выливался в требование сурово наказать виновников репрессий.
Такая литература, как «Письмо к Сталину» Рас-кольникова, «Крутой маршрут» Е Гинзбург, «Один день Ивана Денисовича» А Солженицына и т д., не могла не производить впечатления Лично я был захвачен этой трагедией Трагедией эпохи К сожалению, мы все скоро увидели, что это не конец трагедии, а только ее начало Вслед за культом Сталина уже начинался культ Хрущева.
И положение в стране еще более ухудшилось.
Рабство, авантюризм, бесхозяйственность, несправедливость так и кричали на каждом углу.
Промышленные производства были захламлены Перерасход сырья стал обычным явлением. Хищение, взяточничество приняли колоссальные размеры В реках гибла рыба, в лесах — зверье, сельское хозяйство являло картину полнейшего разгрома. Колхозники зарабатывали в месяц по 25–30 рублей, а труд их был ужасающим Я сам видел, как эти бедные люди с утра до ночи ползали на четвереньках под дождем, убирая картофель. И тем не менее, картофельные поля часто оставались неубранными. А в это время Хрущев со своей семьей разъезжал по миру, произносил идиотские речи, которых не мог не стыдиться ни один уважающий{ себя} русский. Недовольство росло Произошло повышение цен на мясо и молочные продукты, пшеница стала покупаться за рубежом. Это Россией-то! Последовали авантюры с денежной реформой, государственными займами.
В стране создавалась напряженная обстановка, приведшая к массовым выступлениям против советской власти в Новочеркасске, Караганде, Тбилиси, Краснодаре и других местах.
Я был уверен, что мы стояли тогда накануне внутренней катастрофы, которая могла разразиться стихийно в любой момент и бросить страну во внутренний хаос.
Скажите, граждане судьи! Что в этой ситуации должен был делать сын своего отечества? Россия — мое отечество. Моя мать. Мог ли я спокойно смотреть, как гибнет моя мать?
Суд над Ю. Т. Галансковым, А. И. Гинзбургом, А. А Добровольским и В. И. Дашковой проходил в Москве в январе 1968 г. По статье 70 УК РСФСР Га-лансков был приговорен к? годам лагерей строгого режима, Гинзбург — к 5 годам лагерей строгого режима, Добровольский — к 2 годам лагерей строгого режима и Дашкова — к 1 году лагерей строгого режима.
О процессе Галанскова-Гинзбурга см. «По се в» № 2/1968; «Хронику текущих событий» № 1 (Спецвыпуск «Посева» МЪ 1); книги. «Процесс четырех» (Амстердам, 1971, составитель П. Литвинов), «Процесс цепной реакции» (изд. «Посев», 1971). — Ред.
Я хочу начать свое последнее слово с заявления о том, что в части обвинения, касающегося статьи 88, ч. 1. УК РСФСР, я себя виновным не признаю.
Существует магнитофонная запись моего разговора со следователем. Во время этого разговора я поправил следователя, сказавшего, что я продал доллары Я сказал ему тогда и утверждаю сейчас, что я хотел не продать, а обменять доллары официальным путем Между прочим, и в показаниях Ентина и Борисовой говорится, что я лично не испытывал никакой потребности в обмене долларов, — Ентин сам предложил мне сделать это Так как я не истратил денег, полученных в результате обмена, даже пятнадцати копеек себе на пирожок, а отдал их все Добровольскому, я не признаю себя виновным по статье 88.
В части обвинения по статье 70 УК РСФСР, касающейся связи с антисоветской эмигрантской организацией НТС, я также не признаю себя виновным. Ни из моих показаний, ни из показаний Добровольского, положенных в основу этого обвинения, никак не следует, что я в этом виновен. Так я считал и так я буду считать.
Обвинение представило здесь много ценных и ранее никому не известных данных об НТС. Я понимаю, что для органов КГБ эта информация представляет большой интерес Мне тоже было интересно услышать все это Но, по моему мнению, первая часть выступления прокурора, посвященная рассмотрению этого вопроса, не имеет существенного отношения к делу и, я надеюсь, не способна значительно повлиять на решение суда.
Мне предъявлено обвинение, которое является угрожающим по своему социально-политическому комплексу. Но меня запугать трудно.
Действительно, мое имя известно на Западе давно. Меня знают как поэта, а также в связи с моей демонстрацией у американского посольства по поводу агрессии США в Доминиканской республике Но, во-первых, я не тщеславен и никогда к этой известности не стремился, а во-вторых, этот факт сам по себе не свидетельствует о каких бы то ни было связях с какой бы то ни было зарубежной антисоветской организацией.
Меня трудно запугать, потому что правовые нормы в нашей стране интенсивно принимают свой правомерный характер Марксистский потенциал партии все более восстанавливается Октябрьская революция, пережившая, подобно всякой другой революции, период диктатуры, оказалась достаточно сильной для того, чтобы не быть побежденной этим периодом и сохранить свою революционную пролетарскую сущность.
Что касается чисто правовых моментов дела, то жизнь и следствие научили меня правильно распределять свои силы Я не вижу сейчас причин доказывать свою невиновность в плане предъявленного мне обвинения, так как большая часть его абсолютно необоснованна и не соответствует действительности. Я призываю суд к сдержанности в своих решениях, касающихся Добровольского, меня и Дашковой. Что касается Гинзбурга, то его невиновность настолько ясна, что решение суда по этому поводу не может вызывать сомнений.
В заключение я хотел бы сказать о социальной проблематике журнала «Феникс» Первоначально «Феникс» был задуман мной как пацифистский журнал, и в том, что впоследствии мои намерения изменились, решающую роль сыграл процесс Синявского и Даниэля.
В материалах, которые я просил приобщить к делу, представлена моя точка зрения относительно хода этого процесса Я просил их передать в ЦК КПСС и в Идеологическую комиссию Я думаю, что вышеназванные организации заинтересуются этими материалами и что это окажет определенное влияние на дальнейшую судьбу Синявского и Даниэля.
Я считаю, что пересмотр этого дела сыграет большую роль в доказательстве того, что моральный потенциал социализма огромен.
Я хочу начать свое последнее слово с выражения признательности за то, что с меня снято обвинение в личной нечестности — обвинение в том, что я, написав Косыгину письмо, в котором выражалась моя точка зрения на процесс Синявского и Даниэля, не отправил это письмо по адресу Это обвинение было оскорбительным.
Затем, на этом суде много говорилось об НТС Я думаю, что мнение государственного обвинителя по поводу этой антисоветской эмигрантской организации никем не оспаривается Я только хочу поблагодарить государственного обвинителя за то, что он отделил нас от тех, кто убивал, резал, истреблял евреев, за то, что эти обвинения не были направлены по нашему адресу.
А теперь я перейду к делу На этом процессе? января 1968 года я уже пытался рассказать о своих взглядах и о мотивах, побудивших меня к созданию сборника материалов по делу Синявского и Даниэля Сейчас я не буду повторять всего этого Я хочу только еще раз коротко сказать об общественной реакции на суд над Синявским и Даниэлем, об обстановке, в какой я составлял свой сборник, положенный ныне в основу обвинения против меня.
Когда? января я попробовал говорить об этом и сравнил общественную реакцию во всем мире на процесс над Синявским и Даниэлем с реакцией на преследования греческих демократов, в зале раздался смех, больше похожий на рычанье Тем не менее, я снова буду говорить об этом Прокурор долго здесь убеждал нас в том, что НТС не выступает против агрессии во Вьетнаме Какое это имеет отношение к сборнику материалов по делу Синявского и Даниэля?
Я могу сослаться на первые девяносто страниц лежащего перед вами сборника Там есть, например, протест, подписанный в числе других Норманом, который лежит сейчас со штыковыми ранениями, полученными у Пентагона во время демонстрации против американской агрессии во Вьетнаме В этом же сборнике есть протесты, подписанные многими другими прогрессивными деятелями мира Государственный обвинитель, быть может, и прав, говоря об отношении НТС к войне во Вьетнаме Но это ни в какой степени не связано со сборником, в котором я собрал все доступные мне материалы по делу Синявского и Даниэля, для того, чтобы объективно представить картину этого суда, реакцию мировой общественности и просить о пересмотре этого дела.
Меня обвиняют в том, что я включил в свой сборник материалы, которые суд считает антисоветскими Я говорю о листовке, подписанной «Сопротивление» и о «Письме к старому другу» К сожалению, защитники почти не пытались опровергнуть это мнение обвинения суда Я вынужден говорить об этом, потому что если суд признает эти документы криминальными, то в дальнейшем они не могут быть никем защищены, как это получилось со статьей Синявского «Что такое социалистический реализм» Именно поэтому я, как составитель этого сборника, считаю своей обязанностью говорить об этих двух документах.
Сначала о листовке «Сопротивление». О чем в ней идет речь, суду известно Факты, изложенные в ней, соответствуют действительности, что подтвердили свидетели, например, Куше в Не было ни одного свидетельского показания о том, что эти факты — выдумка или клевета В ходе судебного разбирательства неоднократно цитировалась эта листовка, в частности слова «свирепость псов только подчеркивает наклонности дрессировщиков» В этой листовке речь не идет о советской власти в целом В ней говорится лишь о тех сотрудниках органов КГБ, которые разогнали митинг гласности, а затем исключили из университета сорок студентов, принимавших участие в этом митинге Эти действия кажутся мне незаконными Если суд находит их правомерными, за это несет ответственность суд Я уже давал по этому поводу объяснения и говорил, что, с моей точки зрения, митинг в защиту Синявского и Даниэля был совершенно законен и исключать из университета его участников никто не имел права При этом все действия сотрудников КГБ совершались в грубой и недопустимой форме и они темным пятном ложатся на репутацию этой почтенной организации Таким образом, я считаю, что эта листовка, может быть, резка, но не направлена против советской власти, а лишь против действий отдельных работников КГБ Кроме того, в этой листовке не содержится никакой клеветы, нет искажения фактов, в ней лишь ставится упрек представителям власти за одно конкретное действие Я прошу суд исключить этот документ из разряда антисоветских.
Теперь о «Письме к старому другу». Я уже говорил, что не знаю, кто его автор, но думаю, что это человек, переживший ужасы сталинских концлагерей Он пишет «И ты, и я — мы знаем сталинское время» И об этом времени автор говорит в резкой форме Но это недостаточное основание для объявления этого документа антисоветским В речи председателя КГБ Андропова, посвященной 50-летию КГБ говорится «Мы не должны забывать то время, когда к руководству нашими органами пробрались политические авантюристы» К тому же призывает автор «Письма к старому другу» Здесь приводилась и другая цитата из этого письма «Горький выдвинул людоедский лозунг — если враг не сдается, его уничтожают» Во-первых, это относится к тому времени, о котором я только что говорил. Во-вторых, критика одного, даже крупного, писателя, не является критикой всей власти Человек, переживший ужасы этого времени, не может не волноваться, когда ему вдруг кажется, что в теперешней жизни он видит рецидивы прошлого, и тогда выражение этого беспокойства в резкой форме вполне правомерно. Я утверждаю, что в «Письме к старому другу» не содержится клеветы на советский строй и призыва к его свержению, и прошу суд не квалифицировать это произведение как антисоветское.
По поводу пункта обвинения, связанного с передачей мною Губанову нескольких газетных вырезок антисоветского содержания, моим адвокатом была приведена полная и основательная аргументация, и я не буду ее повторять.
По поводу того, что сборник материалов по делу Синявского и Даниэля, составленный мной, был с моего ведома передан Галансковым в НТС, тоже достаточно убедительно и аргументирование доказано, что эта версия не только не подтвердилась, но и противоречит фактам, выявленным в ходе судебного следствия.
Итак, меня обвиняют в том, что я составил тенденциозный сборник материалов по делу Синявского и Даниэля. Я не признаю себя виновным. Я поступил так, потому что убежден в своей правоте. Мой адвокат просил для меня справедливого приговора Я знаю, что вы меня осудите, потому что ни один человек, обвинявшийся по статье 70, еще не был оправдан. Я спокойно отправлюсь в лагерь отбывать свой срок. Вы можете посадить меня в тюрьму, отправить в лагерь, но я уверен, что никто из честных людей меня не осудит. Я прошу суд об одном — дать мне срок, не меньший, чем Галанскову (В зале смех, крики: «Больше!» «Больше!»)
Во время речи Гинзбурга судья Миронов неоднократно прерывал его, делал ему замечания.
Суд над демонстрантами на Красной площади (25 августа 1968 г), выступившими против оккупации Чехословакии, проходил в Москве в октябре 1968 г Старший научный сотрудник Л Богораз была приговорена к ссылке на 4 года, физик П Литвинов — к ссылке на 5 лет, поэт В Делоне — к 2,5 годам лишения свободы, рабочий В Дремлюга — к 3 годам лишения свободы, лингвист К Бабицкий — к ссылке на 3 года
О процессе демонстрантов на Красной площади см. «Посев» Ма 11/1968; «Хронику текущих событий», выпуск 4 (Спецвыпуск «Посева» № 1}; книгу Н Горбаневской «Полдень» (изд «Посев», Д970) — Ред.
Сначала я вынуждена заявить нечто, к моему последнему слову не относящееся, в зал суда не допущены мои друзья и родственники — мои и других подсудимых Тем самым нарушена ст 18 УПК, гарантирующая гласность судебного разбирательства.