Я совершенно уверен, что рассказы о царских излишествах являлись плодом фантазии недобросовестных рассказчиков и полагаю, что в основе этих сплетен лежал, по-видимому, факт посещения от времени до времени Государем, во время проживания его в Царском Селе, офицерских собраний некоторых гвардейских частей. - Но ведь, казалось бы, что каждый, несущий известный труд, имеет право на отдых среди именно тех людей, общество коих доставляет ему удовольствие! Император Николай любил изредка "посидеть" в полковой среде и весьма возможно, что это сидение могло быть когда либо и более длительным, чем это разрешалось понятиями злонамеренных рассказчиков.
***
Император Николай II был вообще человеком очень скромных привычек и, насколько я мог наблюдать, чувствовал себя наиболее свободно и уверенно именно в офицерской среде. - Происходило это весьма вероятно потому, что из-за преждевременной смерти своего отца, он, в бытность Наследником, не имел возможности достаточно расширить круг своей деятельности, которая почти не выходила за пределы военной службы. Но даже и в этой специальной отрасли служения Государству, он достиг лишь скромного положения Полковника одного из Гвардейских полков. Соответствующие этому чину погоны Император Николай II и носил в продолжение всего своего царствования.
Государь очень любил физически труд на свежем воздух, рубил, для моциона, дрова и много работал у себя в Царском Селе в парке. Верховой езды он не любил, но зато много и неутомимо ходил, приводя этой своей способностью в отчаяние своих флигель-адъютантов, не всегда своим сложением подходивших для столь длинных и утомительных прогулок.
В простой суконной рубахе, с мягким воротником, в высоких шагреневых сапогах, подпоясанный кожаным ремнем, Император Николай II, в бытность свою в Ставке, подавал пример скромности и простоты среди всех тех, кто окружал его, или приходил с ним в более близкое соприкосновение.
Я глубоко уверен, что если бы безжалостная судьба не поставила Императора Николая во главе огромного и сложного государства и не вселила в него ложного убеждения, что благополучие этого государства в сохранении принципа самодержавия, то о нем сохранилась бы память, как о симпатичном, простодушном и приятном в общении человеке. {218}
***
В первый период мировой войны, во время довольно частых приездов в Ставку, Император Николай II и его немногочисленная свита продолжали жить в поезде. Ни Императрица, ни Наследник, во время пребывания в должности Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, Ставки не посещали.
Царский поезд, по прибытии в Барановичи, устанавливался на специальной ветке, в том же лесу, в котором находился поезд Верховного, и неподалеку от него. Чтобы не подавать никаких поводов для невыгодных сравнений, место кругом стоянки царского поезда поддерживалось усилиями Комендатуры Ставки весьма тщательно; кругом были расчищены дорожки, поставлены скамейки, посажены цветы.
В центре Царского поезда находился вагон-столовая, в меньшей половине которого была устроена небольшая гостиная с зеленою шелковою мебелью и таким же шелком обтянутыми стенами. Рядом - узкая прихожая, в которой входившие оставляли верхнее платье. У входа в этот вагон снаружи в застывших вытянутых позах дежурили два казака из Царского конвоя - хорошо подобранные красавцы, в своих характерных черкесках и папахах, лихо надетых "набекрень", с молодыми энергичными лицами, обрамленными черными, как смоль, волосами небольшой вьющейся бороды и усов.
В холодные дни, когда завтрак или обед накрывался не в лесу в шатре, а в вагон, приглашенные собирались предварительно в гостиной, где стоял и закусочный стол. Стол этот, с переходом приглашенных в столовую, быстро убирался, так как в той же гостиной, по окончании трапезы, вновь выстраивались гости, для заключительного обхода их Государем.
Личное помещение Государя находилось в соседнем вагоне, примыкавшем вплотную к прихожей и гостиной вагона-столовой. Помещение это было едва ли очень покойным, так как через боковой коридор, уменьшавший к тому же жилую площадь "собственного Его Величества вагона", должны были проходить все лица свиты к себе.
Я не имею возможности описать собственный вагон Государя в подробностях, так как только дважды был в одном из отделений его - рабочем кабинет Государя, да и то вечером, при несколько затемненном освещении. Кабинет этот был устроен в небольшом отделении, по-видимому в два окна, передний угол которого был заботливо уставлен иконами и образками.
Так как двум людям в этом отделении уже трудно было повернуться, то ежедневные оперативные доклады, в периоды пребывания Государя в Ставке, происходили, как и в обыкновенное время, в моем кабинете, куда Император Николай и приходил к 10-ти часам утра. - Вечерние доклады, если таковые вызывались ходом действий, делались мною в гостиной описанного выше вагона, после обеда и ухода оттуда приглашенных и лиц свиты.
***
Случаи, которые привели меня в "собственный Его Величества" вагон связаны: один - с награждением меня орденом Св. Георгия 4-ой степени и {219} другой - со срочным докладом о сдачи австрийцами нам Перемышля 9-го Марта 1915-го года (Bcе даты по старому стилю.).
В нескольких словах расскажу о первом.
Великий Князь Николай Николаевич, получивший за Варшавскую наступательную операцию, выполненную нашими войсками осенью 14-го года, Георгиевский крест 3-ей степени, с большим достоинством и с особым ударением доложил Государю, что идеей этой операции и ее разработкой он чувствует себя обязанным мне. - Мысль о целесообразности переброски части войск из Галичины на среднюю Вислу и о сосредоточении всех свободных сил к Варшаве действительно была высказана мною Верховному Главнокомандующему на одном из докладов. - Но конечно принять или отвергнуть эту мысль было всецело во власти Верховного Главнокомандующего, который и нес на себе всю тяжесть ответственности в случае всегда возможной неудачи. - Государь признал, однако, справедливым удостоить и меня награждением Георгиевским крестом, который, как известно, высоко чтился в русской армии.
В день награждения тем же крестом, но более высокою степенью Великого Князя, я, после обычного обеда в Царском поезде, получил приглашение Императора Николая пройти вслед за ним в его вагон.-Войдя в уже описанное отделение, служившее кабинетом, Государь взял с полки из под образов лежавший там футляр. Вынув оттуда заветный для каждого военного белый эмалевый крестик, он благословил им меня, и сказал при этом по моему адресу несколько теплых слов. - Растроганный этой сценой, я принял крест из рук Царя и, тут же приложил его к своим губам; затем принужден был вложить крест обратно в футляр, так как на моем кителе не имелось соответственной петлички. Когда я вернулся в соседний вагон - столовую, Великий Князь Николай Николаевич, по-видимому знавший о том, для чего Государь звал меня к себе, быстро и радостно направился мне навстречу с приветствием и тут же дрожащими руками стал мне булавкой прикалывать на грудь мною полученную высокую награду...
Генерал Янушкевич, находившийся при этой сцене и получивший еще до обеда такой же крест, что и я, пожимая мне руку, громко сказал:
- Теперь и я свой крест буду носить спокойно!
Прошли первые годы мировой войны. - В течение их, я, оставив Ставку, прокомандовал около года на фронте корпусом и затем, по воле Государя, возложившего на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, с осени 16-го года занимал пост Начальника Штаба армий Северного фронта. Главнокомандующим войсками этого фронта был, как известно, Генерал-Адъютант Н. В. Русский.
Многое изменилось в обстановке. - Неудовлетворенная войной, раздираемая внутренним неустройством, атакованная со всех сторон вражеской пропагандой, Россия глухо волновалась. {220} Земля оскудела, заводы бастовали, железные дороги останавливались... Неизбежно надвигалась революция. В конце февраля 1917-го года в Петрограде начались беспорядки, в которых приняли участие рабочие и запасные, переполнявшие сверх всякой меры столичные казармы.
Император Николай II находился в Ставке, перенесенной еще в 15-м году в Могилев. - Обеспокоенный характером беспорядков и размером их, он в ночь на 28-е февраля выехал в Царское Село, командировав в столицу, с особым отрядом, находившегося при нем и пользовавшегося его доверием Генерал-Адъютанта Иванова.
***
Однако 1-го марта 1917 г. после полудня от Дворцового Коменданта Генерала Воейкова была получена в штаб Северного фронта из Старой Руссы, совершенно неожиданно, поразившая всех нас телеграмма, с сообщением, что через Дно в Псков следует Государь. Ни о цели поездки, ни о порядке следования Царского поезда никаких сведений в телеграмме не имелось и штаб Северного фронта, путем отдельных запросов по линии, вынужден был установить вероятное время прибытия названного поезда в Псков.
Правда, накануне Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего Генералом Алексеевым было сообщено о намеченной поездке Государя из Ставки в Царское Село, но оставалось совершенно неясным, как Государь мог оказаться в Старой Руссе, лежавшей в стороне от пути на Царское, и почему он, в такой трудной обстановке, предпочел следовать во Псков, а не в Ставку. Неизвестен был также и дальнейший маршрут Царского поезда.
С большими усилиями удалось выяснить, что Государь может прибыть во Псков не ранее 6-7 часов вечера, вернее же - еще позднее. В виду такой неопределенности, Генерал Русский и я решили, в ожидании прибытия Царского поезда, временно переехать на вокзал, где мы и поместились в стоявшем там на запасном пути вагоне Главнокомандующего. В Штабе же, для связи с нами, оставался мой ближайший помощник Генерал-Квартирмейстер Штаба фронта Генерал В. Г. Болдырев. Это тот самый Генерал, который впоследствии в Сибири, в период белого движения, до переворота, совершенного Адмиралом Колчаком, входил в состав Директории Членов Учредительного Собрания и, будучи членом "Всероссийского Временного Правительства", являлся Главнокомандующим вооруженными силами этого Правительства.
Обстановка к этому времени складывалась далеко не успокоительно... Еще днем были получены из столицы телеграммы, в одной из которых Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко сообщал Генералу Русскому, что, в виду устранения от управления всего бывшего Совета Министров, правительственная власть перешла в руки "Временного комитета членов Государственной Думы", как никак сформировавшегося самочинно. {231} Затем из Ставки были получены данные о том, что в Москве началось восстание и гарнизон ее переходит на сторону мятежников; что беспорядки перекинулись в Кронштадт, и что Командующий Балтийским флотом нашел невозможным протестовать против признания флотом названного выше Временного Комитета Государственной Думы,
Все эти данные Генерал Рузский должен был доложить Государю по прибытии его во Псков.
***
Императорский поезд подошел к станции "Псков" около 8-ми часов вечера. - Часом раньше прибыл на ту же станцию свитский поезд.
Оба поезда носили название литерных: А и Б. - Во время царских переездов, они шли друг за другом на некотором расстоянии. В пути порядок их обычно менялся и вперед, для достижения большей безопасности, шел, по указаниям Дворцового Коменданта, то "собственный Его Величества поезд" (лит. А), то "свитский" (лит. Б).
Ко времени подхода царского поезда, вокзал был оцеплен и в его помещения никого не пускали. - На платформе было поэтому безлюдно. Почетный караул выставлен не был, так как во Пскове строевых частей не имелось; приезд же Государя явился вполне неожиданным, почему вызов соответствующей части с фронта был невыполним.
Генерал Рузский и я, при приближении Царского поезда, вышли из нашего вагона на дебаркадер.
Впечатление, охватившее меня, было таково, точно в подходившем поезде везли тяжко заболевшего в пути Императора...
В вечерней темноте едва можно было заметить очертание вагонов роскошного царского поезда, медленно и бесшумно подкатившего к платформе, с изредка пыхтевшим впереди паровозом. Окна вагонов были завешены непроницаемыми шторами, сквозь щели коих пробивались только узкие полоски света, бросавшие на дебаркадер длинные, расширявшиеся в даль отблески.
Кругом - безмолвие и какое то зловещее отсутствие жизни, особенно рельефно подчеркивавшееся темными фигурами нескольких служащих, бесшумно вышедших встретить поезд и почтительно замерших на месте. В пустоте и тишине, гулко отдавались только наши шаги, по мере приближения к месту остановки поезда. Вдруг кто-то торопливо выскочил из едва остановившегося поезда, за ним показались еще два-три силуэта людей. - Это были дежурный флигель-адъютант и очередные лейб-казаки.- Из числа последних, двое отделились и, по обыкновению, стали по бокам дверей, ведших в вагон Государя; оттуда же открыли освещенную дверь и спустили на платформу подвижную обитую ковриком лестницу, для удобного входа в вагон.
Дежурный флигель-адъютант, соскочивший на дебаркадер, вопросительно обратился к подошедшему коменданту и затем быстро направился в нашу сторону.
- Ваше Высокопревосходительство, сказал он Генералу Рузскому, беря руку под козырек, не откажите предварительно пройти к Министру Двора. {222} Мы направились в вагон, соседний с Царским. Из поезда потянуло теплом и впечатление привезенного больного, охватившее меня, усилилось еще более. Встревоженные лица, сдержанные рукопожатия, разговоры вполголоса!..
- Государь Вас ждет в салоне,-сказал, обращаясь к нам, всегда изысканно-любезный Министр Двора Граф Фредерикс; я пройду предупредить Его Величество о Вашем прибытии...
Через несколько секунд нас пригласили пройти через коридор помещения, занимавшегося лично Государем, в хорошо знакомый мне зеленоватый салон, составлявший, вместе со столовой, центральный вагон всего царского поезда.
Там находился уже Государь. - С большим волнением проходил я через небольшую прихожую, примыкавшую к салону. Впереди шел Н. В. Рузский, волнение которого, как всегда, выражалось только в еще большей, чем обычно, размеренности движений и окаменелости лица. - Государь, в темно-серой черкесске, составлявшей форму кавказских пластунских батальонов, встретил нас с очень большим наружным спокойствием. Он рассказал нам обычным своим голосом о том, что его поезд на пути в Царское Село был задержан на ст. Малая Вишера известием о занятии ст. Любани отрядом мятежных войск, с орудиями и пулеметами; поэтому он и решил повернуть поезд на Псков, имея намерение сделать попытку пробиться отсюда в Царское Село, - цели своего путешествия...
- Выслушав затем краткий доклад о положении дел на фронте, Император Николай II добавил, что ждет приезда во Псков Председателя Государственной Думы Родзянко, чтобы получить от него прямые и подробные сведения о том, что происходит в столице. - Когда же Генерал Рузский добавил, что имеет и с своей стороны некоторые данные, относящиеся к тому же вопросу, которые им получены из Ставки для доклада, то Государь ответил, что готов его выслушать сегодня же, после 9-ти часов вечера.
Перед оставлением царского поезда, Генерал Рузский и я получили обычное приглашение к обеду, и, так как было время собираться к столу, то мы прошли лишь на несколько минут в вагон Главнокомандующего, чтобы просмотреть донесения, кои за протекшее время были доставлены нам Генералом Болдыревым из штаба.
Обед носил очень тягостный характер. - Государь был хотя и молчалив, но наружно спокоен. Всем, разумеется, было не по себе.-Хотелось поскорее остаться наедине, чтобы разобраться в своих впечатлениях; разговор поэтому не клеился. - О главном, лежавшем камнем на душе у каждого, никто, конечно, не говорил, вещи же обыкновенные не шли на язык. - Я думаю, что все почувствовали большое облегчение, когда подошло наконец время встать из-за стола и явилась возможность для каждого вернуться к себе и к своему делу.
***
До 9-ти часов вечера я пробыл с Главнокомандующим на вокзале и, только проводив его до царского поезда к докладу, уехал в город, где меня ждали в штабе многочисленные дела и срочные распоряжения. {223} Во время разбора накопившихся бумаг и беседы со своими сотрудниками, мне подали телеграмму из Ставки на имя Государя, в которой Генерал Алексеев ходатайствовал о даровании стране ответственного Министерства с М. В. Родзянко во главе.
Ходатайство это мотивировалось необходимостью избежать анархии в стране, для продолжения войны. Вместе с телеграммой из Ставки был передан проект соответствующего манифеста.