- Да ведь время за полночь.
- А ты сходи.
Едва Халиль вышел, Тимур послал за Шейх-Нур-аддином.
Этого не пришлось долго ждать.
Когда он показался в дверях, Тимур спросил:
- Где мой табун?
- Как где, о амир? Угнали.
- Куда?
- Когда под Сивасом...
- Ведь их вернули.
- Но ваш табун, о амир, не удалось отбить.
- Кто ж его взял?
- Да проклятый этот Кара-Юсуф.
- Кара-Юсуф?
- Он и остальных лошадей у нас угнал. Тех отбили. А ваш табун весь увел. Ведь небось царевич Шахрух объяснил.
- Ну, а Чакмак?
- На Чакмаке злодей сам уехал.
Лицо Тимура пожелтело при той вести.
- Как же он... Как он его увел?
- Битва была. Он бежал.
- Догнать, что ль, не могли?
- Там горы. Скакать не расскачешься.
- Ступай. Спи. Время за полночь.
И опять остался один, долго ожидая Шахруха, с тревогой твердя:
- Кара-Юсуф... Опять Кара-Юсуф...
В этом неугомонном туркмене - вечная опасность: едва, завоевав земли туркменов, Тимур уходил, невредимый Кара-Юсуф являлся и опять там становился хозяином, будто и не было Тимуровых побед. Так бывало не раз. И снова досадная тревога: не случится ли такое и со всеми другими завоеваниями? Едва отворотишься, как вернутся всякие тамошние Кара-Юсуфы, и все усилия и удачи всей жизни забудутся, как в погожий день забывается минувшая гроза. Само имя ненавистного Кара-Юсуфа звучало как предостережение из грядущих лет.
И ему представился Кара-Юсуф на золотом Чакмаке. Как небось потешается, что сидит на знатнейшем из коней Тимура!
Тимур притих. Пожелтел. Осунулся. Поник. Скрипнул бы зубами, но зубов осталось мало, всего с десяток.
Он размышлял по-своему, своими словами, припоминая то одно, то другое из пережитых событий, о себе, о судьбе, о своем воинском рассудке, как называл он свой воинский талант, свой дар полководца.
Чего же стоит жизнь полководца, его воля, преодоление опасностей, невзгод, болезней, если вернется такой хозяин своей земли и от удач и успехов завоевателя не останется и следа, кроме ненависти к нему в народной памяти на многие века! Значит, надо сперва понять, на какое дело, куда ведет тебя твой талант, и тогда решить, всегда ли надо следовать за своим талантом...
При таких раздумьях то в гневе, то в тоске он понимал свое бессилие от него не зависело перевернуть ненависть в любовь, в признательность, в благодарную память. Как легко покоренный народ забывает о нем, как легко свой восторг обращает к тому, кто приходит на смену завоевателю!
Тут, мягко, неслышно выступая, вошел Шахрух.
Не дав сыну переступить порог, Тимур крикнул:
- Заврался?
- О отец! Как это?
- Где мои лошади?
- Но ведь я столько лошадей, столько скота отбил!
- Я про свой табун. Думал отмолчаться?
- Да как бы я смел!
- Я думал, сын смышлен, добычлив, а у сына одно на уме, как отца обхитрить!
- Да ведь он бежал. А от таких стад как уйти в погоню? К тому ж дождь.
- Дождь?
- Ливень.
- Боялся обмочиться?
- Он кинулся...
- Не побоялся дождя.
- Но он же спасался. У него иного пути не было.
- Он злодей, а лих. А вы - как куры. Небось под кожухи попрятались? Уходи. И скажи там, никакой охоты не будет. На что она мне, ваша охота!
- Про охоту я не слыхал.