— Из штаба флота из Москвы. Раньше в Черноморском флоте плавал.
— Т-а-а-а-к. Вы, как военный, стрелковое дело, вероятно, понимаете?
— Понимаю. Имею звание снайпера и инструктора по стрелковому делу. Приходилось и тиры строить.
— Ах, вот как? Ну-ка, пойдемте со мной…
Мы обошли место строящегося тира, и я дал свои соображение относительно его устройства.
— Падающие мишени? — с интересом переспросил командир. — Это дело. А вы беретесь это устроить?
— Конечно. Я бы даже сказал, что местность позволяет устроить здесь не только тир, но и спорт-городок, футбольную площадку, водную станцию на озере и ряд физкультурных развлечений. Для красноармейцев и вольнонаемных лагеря это было бы и интересным, и полезным занятием. Да и потом, это для лагеря по-ка-за-тель-но вообще…
Угрюмый чекист внимательно посмотрел на меня.
— Это верно… А вы, кстати, за что сидите?
— За контрреволюцию.
— Ну, да, да. Это-то ясно. Такие люди… А за что именно?
— За старую принадлежность к скаутской организации.
— Та-а-а-ак… — Чекист усмехнулся. — А сколько?
— Пять.
— Угу. Ну, мы посмотрим. Собственно, каэров мы не можем подпускать к нашим красноармейцам, но я просмотрю ваше дело. А пока напишите-ка мне доклад обо всем проекте.
— Товарищ командир, я в соборе живу. Там не только писать, но и дышать трудно…
— Ну, это пустяк. Доложите Завотделом труда, что я приказал перевести вас в нормальные условия. Завтра в 12 придите доложить.
— Есть…
Советская халтура
Так была создана на Соловках спорт-станция. Разумеется, ни о какой серьезной постановке спорта среди заключенных и речи не поднималось, но станция была нужна для чекистов и, главное, являлась прекрасным рекламным штрихом в общей картине СЛОН'а.
Когда в 1927 году Соловки были увековечены на кино-пленке, наша спорт-станция фигурировала в качестве чуть ли не главного довода в доказательствах «счастливой жизни» заключенных.
Под видом заключенных подобранные красноармейцы демонстрировали «с радостной улыбкой» упражнение и игры; площадки были окаймлены тысячами согнанных зрителей. Потом кино-объектив заснял все красоты и исторические достопримечательности острова, «полные энтузиазма и высокой производительности труда» лагерные работы, счастливые сытые лица хорошо одетых заключенных (тоже переодетых красноармейцев и чекистов), и когда мне через несколько лет в Сибири довелось увидеть этот фильм, — я должен сознаться, что впечатление от него оставалось прекрасное: курорт, а не лагерь…
Голодных лиц, истощенных, полураздетых людей и ям с трупами видно, конечно, не было…
В тоскливую жизнь лагерного кремля спорт-станция вносила свою капельку радости: в праздник усталые люди приходили сыграть в городки или просто поговорить друг с другом, не боясь на открытом воздухе вездесущих шпионских ушей, а зимой — отдохнуть от гама, скученности и спертого воздуха своих общежитий. Спортом занимались почти исключительно одни красноармейцы, что не помешало мне для укрепление своего положение написать целый советский «научный труд»: «Физическая культура, как метод пенитенциарии». В нем я доказывал, что советская физкультура в лагере перековывает анархистские инстинкты уголовника и злобную враждебность контрреволюционера в светлый тип социалистического строителя, с соответствующим энтузиазмом, жертвенностью, дисциплиной, коллективным духом и другими необходимыми советскому гражданину качествами. Этот мой доклад был торжественно встречен начальством и напечатан в научном журнале «Криминологический Вестник».
Я приобрел репутацию «научного работника с советской точкой зрения»…
— Товарищ Заведующий! Не хотите ли поглядеть, как человек полетит?
— Куда полетит?
— Да вниз, с колокольни. Идите скорее!
Я вышел из нашего сарая, гордо именовавшегося «спорт-станцией». Рабочие собрались в кучку и с интересом смотрели, как на высоком шпиле центральная собора карабкалась маленькая человеческая фигурка.
— Что ему там нужно?
— А это, т. Заведующий, — объяснил мне Грищук, староста нашей рабочей артели, худенький полесский мужичок, — это намедни ночью ветром флаг сорвало. Так вот, и полезли, значит, новый чеплять…
— Пол-срока обещали скинуть за это, — объяснил другой рабочий. — Б-р-р… Я бы ни в жисть не согласился. Себе дороже стоит. Как шмякнешься оттеда — хоронить нечего будет.
Мой соловецкий пропуск, вывезенный подпольно из СССР в 1932 г.
Фигурка медленно подвигалась вверх. С берега нашего Святого озера кремль представлялся каким-то грузным массивом, над которым возвышались купола церквей. Остроконечный шпиль, на котором вчера еще развевался красный флаг, высоко царил над всем кремлем. Наиболее зоркие глаза передавали мне, полуслепому человеку, подробности подвига.
— Он гвозди в щели бьет и по им лезет… Молодец!..
— А с поясу веревка вниз висит…
— А для чего это? Что бы не упал?
— Эх, ты, — презрительно отозвался Грищук… — Умные у тебя башка, да только дураку досталась. Чего-ж ему флаг с собой-то тащить? По веревке, видать, флаг этот и наверх и потянет…
Скоро маленькая фигурка добралась до острие шпиля и махнула рукой. Снизу к нему пополз флагшток с полотнищем флага.
А еще через час свежий ветер развевал над кремлем новый красный флаг.
— Если кто из вас, ребята, узнает фамилию этого парня, который лазил, — скажите мне, — попросил я рабочих.
Вечером мне доложили: смельчак, влезший на шпиль, был мой старый знакомец — Митька из Одессы…
Я знал, что Митьке не удалось на этот раз «смыться» из Кеми. Его, как раз уже бежавшего, сразу же послали на остров, откуда побег был невозможен. Там он, как человек бывалый и «король», мигом устроился на кухне и не унывал. Что же понесло его на шпиль собора?
Утром мы с Димой, проходя мимо кремля, встретили нашего героя, важно шествовавшего в величии своей славы. — «Человек, оседлавший Соловки» — шутка сказать!..
Увидев нас, Митька мигом сбросил свой важный вид и радостно, по приятельски поздоровался.
— Что это вам, Митя, взбрело в умна собор лезть? Жизнь, что ли, надоела, или красный флаг везде захотелось увидеть?
— Да, ну его к черту, красный флаг этот!.. Осточертел он мне!.. А насчет собора — дело иное. Во первых, полтора года скинули и опять же — слава… Да, кроме того, у меня «особые политические соображения» были! — с самым таинственным видом подчеркнул он.
Мы рассмеялись.
— Ну, ну… Какие же это особые соображения? — с шутливым интересом спросил Дима.