- Я тоже дворянка. Тот, кто бежит, тот не враг. Его арест будет вечным пятном крови на моей любви, если это любовь.
- Где он?
- Сначала обещай помочь ему.
- Я должен поговорить с ним.
- Он мой гость, рядом.
- Надеюсь, он не станет стрелять. Зови. - Все же Антон положил руку в карман - на кольт.
Это был старик, седой, с трагически жалким лицом. Он низко поклонился и молчал.
- Чем вы занимались последний год? - спросил комендант.
- Скрывался от людей, и только.
- Как мне верить вам?
- Мне шестьдесят семь лет, и если вы были офицером, то, конечно, учили топографию по моему учебнику. Я Севастьянов, полковник.
- Почему вы не стали служить революции?
- Я стар. И потом, мое происхождение. При нынешнем положении я потенциальный наследник дома Романовых.
Антона кинуло в пот.
- Я никогда не имел связи с двором, был в опале, даже сидел в молодости в тюрьме, у меня была громкая история - всего не расскажешь, потом меня забыли, и я занимался любимым делом - топографией. Я не скрываю, что хочу эмигрировать, но лишь для того, чтобы дописать свой главный труд, коего пять томов выпущены, а три остались в набросках.
- Я дам вам мандат в Москву и напишу письмо Свердлову, оставайтесь в России - ученые не отменяются.
- Это невозможно по многим причинам. Я не сочувствую революции, но я и не враг ей.
"Избегайте лишней крови!" - постоянно говорил Денис Коршак своим товарищам.
- Я очень прошу тебя, Антон, помоги ему уехать, сделай ради моего покойного отца, ведь и он помог тебе когда-то, - заплакала Невзорова.
И комендант, подумав, сказал:
- Хорошо, через час идет поезд в Екатеринодар. Дальше белые. Я посажу вас в него. Сумеете уехать - ваше счастье.
- Спасибо.
Они ушли.
Наталья Павловна задумалась над портретом военкома, что-то пририсовала.
Вернулся комендант. Тоскливо сыпал пшено соловью, раскрывавшему клюв в клетке. Потрогал куклу. Вспомнил слова Коршака: тот, кто не с нами, враг.
- Я, пожалуй, пойду, - направился он к выходу.
- Нет, нет! - почуяла она неладное, схватив его за руки.
- Тогда одевайся ты. Мы предстанем перед ревтрибуналом.
- Антон, милый, ты что?
- Гражданка! Именем Советской власти - вы арестованы!
- А ты - ты тоже арестован? - проснулась в ней злость за все тяготы последнего времени.
- Да. Я конвоирую двоих...
- Но ведь это все, конец...
- Это решит трибунал.
С ней сделалась истерика. Он вынужден был держать ее, перенести на кушетку. Она успокаивалась. Незаметно он сам, обессиленный, задремал. Прошло не более трех минут - и он вскочил, поправил портупею с кольтом, негромко сказал:
- Извини, я виноват один...
Подошел к холсту. Портрет был почти готов. Под ногами гунна-завоевателя осколки цивилизации. Над головой вечный Батыев путь. Сзади туча - неисчислимые орды. На плечах совсем свежая краска - то ли отблеск звезд, то ли золотятся погоны, древний воинский знак. Погоны в те дни срубали вместе с плечами, особенно золотые.
- Это зачем погоны? - нахмурился комендант.
- Так я вижу тебя.
- Соскобли. Прощай. Я конвоирую одного себя.
Дождь лил не переставая. В клетке умирал соловей. Лежала японская кукла. И безвольно, как кукла, лежала Невзорова.
Из комендатуры Антон позвонил по линии - задержать в вечернем поезде пассажира и дал приметы.
Перед утром пришло сообщение: пассажир задержан, передан в руки революционного правосудия.
Пришел Денис Коршак. Лицо у коменданта серое.
- Опять не спал? - спросил он Антона.
- Спал, да плохо.
- Как с креста снятый. Надо дать тебе передышку. Нездоров ты.
- Слушай, Денис, закрой-ка дверь...
Антон рассказал председателю Совдепа все, что случилось в эту ночь.