- Кто видал, тот в ломках закопан: Хавронька стояла рядом.
- Плохо. Бумаги сохраняются. Тебе можно выдать только одну справку: что ты мертвый.
- Бумаги руками пишутся.
- Не понял.
- Можно и вычеркнуть, другую фамилию на номер поставить.
- Я в этом не мастак. Заведует отделом Горепекина, и зовут ее теперь не Хавронька, а Фроня. Договоришься с ней - твое счастье, дадим паспорт. Станичникам говори: вернулся из эмиграции, таких не притесняют, позавчера грог пришли из Бухары, один из Германии вернулся. Получится у тебя, мой тебе совет: держись ближе к новой жизни. Хозяйствовать думаешь?
- Мы наукам не обучены, хозяиновать буду. На, в лесу нашел, протянул он брату браунинг-кастет.
- Я покамест отсеялся, возьми у меня борону, может, и Ульяне поможешь когда в саду, - любуется Михей заграничной вещью - хороша штучка!
- Братец, да хоть в батраки меня бери, век буду бога молить.
- Бога нет, и скоро не будет батраков. А пока, - глянул на брата пронзительно черными, от матери, глазами, - дозволяется нанимать двоих в подбивку и на покосе. Но лучше тебе вступить в коммуну - тут тебе вроде амнистии будет. Понял?
- А как же! Я и корову уже сдал, Маруся отвела.
- Корову? - приятно удивился Михей.
- Я не против жизни.
- Еще по одной, - разливает спирт Прасковья Харитоновна, на впалых щеках румянец радости и хмеля.
- Да, вот Маруся, - говорит Михей, - она о тебе знает?
- Повенчаться надумали мы...
- И она, значит, знала и встречалась с тобой?
- Нет, она не знала.
- А когда же венчаться надумали?
- Теперь уже, днями.
- Вот и иди с ней в коммуну. Запомни: богатства не наживай. Сколько веревочка ни вейся, конец будет. Богатые станут в почете у Советской власти, когда на земле не останется ни одного бедного, а богатство станет общим.
- Это когда рак на горе свистнет, - не удержался захмелевший и внутренне спокойный Глеб.
- А вот он и свистнет. Всех единоличников, рано или поздно, под корень. Запомни. Чтоб не обижался потом, что брат скрыл от тебя правду, не подсказал, как жить. Пишись в коммуну и покажи, как сеять-пахать, ты в этом деле собаку съел. Вот за то я тебе нынче не судья. Да мать благодари - ее жалко. И еще: ради Марии делаю, баба - на золотники развесь! А моя Ульяна такая мощь, а ходит порожняя.
- Бог даст, будет непорожняя.
- Бога ты поминай реже. Пей. Где скрывался?
- В лесу, как братец Спиридон.
- Вам бы в лесу с волками жить, а не с людьми. Чем кормился?
- Ягодой, листом древесным...
- Только не бреши - жерелок на шее не сходится, как у бугая. Ладно, живи, да помни, что сказано.
Велика власть привычек, обрядов, поверий. Горепекина не верила в бога, но выросла в религиозной семье, помнила морозные изумрудные ночи рождества в огоньках лампад, крещенье на Иордани с голубями, стрельбой, купанием в проруби, благовещенье, торжественность пасхального разговенья, чистый четверг, когда в канун великодня моются в банях, очищая и тело и душу на целый год.
Глеб сознательно пришел к ней в прощеный день, когда все прощают друг другу обиды. Вместе когда-то играли в мяч, за крыжовником к Глуховым лазили, целовались на посиделках. Глеб быстро перекрестился и вошел в тесный, прокуренный кабинет.
- Здравствуйте, Фроня, да был тут у Михея и решил зайти - может, обидел когда, нынче все прощаются.
Горепекина, опять в галифе, с цигаркой, не удивилась визиту. Неужели не помнила, что сама подписывала акт о расстреле Глеба? Многих приходилось расходовать. Гибель Васнецова не озлобила, а сломила ее, выбила из колеи.
- Откуда ты?
- Из Бухары.
- Вроде ты был осужден трибуналом?
- По ошибке, потом меня выпустили, но я по дурости бежал. Теперь вот в коммуну возвращаюсь.
- Кто выпускал?
- Кто и брал - Васнецов. Он и бумагу мне выдал, да она затерялась в бегах.
- Темнишь, Есаулов; Присаживайся.
Горепекина позвонила в ЧК. Ей ответили, что приговор приведен в исполнение, копии отмены приговора нет, но часть бумаг сгорела, когда Гришка Очаков поджег синагогу и ЧК.
Горепекина положила трубку, задумалась, спросила:
- Ты когда вернулся?
- Позавчера.
- Слыхал о Васнецове?
- Нет, - хотя о гибели чекиста знал.
- Похоронен он на площади Коршака, убили белые.
- Да ты что? Вот гады! Надо на могилку сходить, хороший был парень! На, ему, - протянул букетик фиалок.
- Давай, я теперь каждый вечер хожу, свидания регулярные. Ну, ладно, грехи твои пусть другие судят, мне тебя прощать нечего, если и обидел в юности, так я это поняла - любовь. Ты и цветки, наверное, рвал своей Синенчихе? Прости и ты меня, хотя глупость это все, поповщина. Чего тебе? Или в самом деле прощаться заходил?