- Ежели был бы ты с пустыми руками, - висеть бы тебе на осине, арестант! Или ты думаешь, что старое позабыто? Или мы не ведаем, что ты атамана Анциферова первый был дружок? Ступай-ка в тюрьму и насчет доли своей ясашной позабудь.
Теперь Козыревский догадался, откуда у Петриловского эта лють: приказчик решил ограбить его и сжить со света, чтобы не было ни жалоб, ни упреков...
Свирепые тюремщики держали заключенного на воде и хлебе, за каждую малую провинность - будь то непокорное слово или взгляд - нещадно били батогами...
Тайно передал Козыревский челобитную в Москву, но попала она в руки Петриловскому. Приказчик сам явился в тюрьму, велел построить виселицу и вызвал священника.
Седенький попик шепнул заключенному еле слышно:
- Покайся, Иван, что тебе стоит?.. Покайся и скажи, что хочешь идти в монастырь. Ведь Петриловский решился на крайность. Повесит он тебя, обязательно повесит!.. А если скажешь, что в монахи пострижешься, тут уж и я силу для защиты имею.
...Так бравый есаул Козыревский, открыватель Курильских островов, после молитвы перед виселицей очутился в заштатном монастыре, получив новое звание: инок Игнатий... А вскоре монахи дали ему вполне заслуженную кличку "беспокойный".
Дальнейшая жизнь Козыревского полна злоключений. Ему все же удалось бежать из монастыря. Вырвавшись на свободу, решил он отправиться прямо в Москву. Но в Якутске беглеца заточили в Покровский монастырь. Из Покровского его перевели в Спасский. И опять бежал Козыревский, и опять был пойман. В наказание положил несколько сот поклонов и... снова бежал.
...С интересом разглядывал якутский воевода явившегося к нему беглеца.
- Да неужели ты и есть тот самый Козыревский, что открыл и описал Курильские острова?..
- Он самый, ваше благородие! - отвечал Козыревский.
Воеводе приглянулся этот бывалый грамотный человек, и он оставил его при себе.
Но и эта жизнь показалась "иноку Игнатию" скучной. Отпросился он у воеводы и на судне "Эверс" ушел с экспедицией вниз по Лене.
Вскоре Козыревский таки пробрался в Москву. Здесь он и дал подробные показания о Камчатке, Курильских островах и Японии.
Какой-то важный сановник возразил бывалому человеку:
- Замечу вам, милейший, что Япония соединяется с Америкой! Вы говорите, она расположена на островах? Но я ведь точно знаю, что Япония и Америка это одно и то же!
Козыревсккй глянул на него через плечо и молвил с усмешкой:
- Не меня, вашество, тебе учить!
Сановник ахнул... В тот же день "беспокойный инок" снова был отправлен в монастырь.
Неизвестно, где, когда и в каких монастырских дебрях оборвалась жизнь открывателя. Быть может, снова бежал он от монашеских ряс и умер где-нибудь безвестным бродягой, быть может, нашел товарищей среди "гулящих людей", что шли на восток, в новые земли, ломая все преграды на своем пути.
Трудно поверить, чтобы Козыревский закончил свои дни в монастыре. Слишком любил он жизнь, свободу и борьбу...
Память о славном землепроходце сохранилась до наших дней.
Именем Козыревского названы мыс и гора на Курильских островах. На Камчатке есть хребет Козыревский. Селение, раскинувшееся на берегу реки Камчатки, также называется Козыревским.
Когда-то в этих местах жил и совершал свои отважные походы "беспокойный инок", вольный, лихой есаул...
КОМАНДОРЫ В ПУТИ
Капитан-командор Витус Беринг умирал, зарытый по плечи в землю.
Только два или три часа назад русобородый русский матрос исполнил последнюю волю капитана. Собрав все свои силы, шатаясь и падая, едва поднимая лопату, он засыпал Беринга землей. Это была трудная работа. Лопата поминутно выпадала из рук моряка, ноги его подгибались, тяжелые капли пота катились по бледному сосредоточенному лицу. Минутами Берингу казалось, что это знакомое лицо уже лишилось признаков жизни, что лишь последним усилием воли, стремясь облегчить страдания своего командира, матрос отгоняет, отбрасывает смерть...
Тронутый этой заботой, Беринг сказал:
- Спасибо, друг... Теперь мне будет спокойнее и теплее...
Моряк не расслышал этой благодарности командира. Уронив лопату, он отполз в угол землянки и лег там, бессильно раскинув руки. Беринг долго всматривался сквозь полумрак в бледное, словно светившееся лицо матроса, пока не понял, что тот уже мертв.
Это был третий человек из команды пакетбота "Св. Петр", умерший в течение дня. Из оставшихся в живых только трое могли кое-как ходить. От них зависела судьба всех остальных...
Молча слушая заунывный свист ветра, капитан-командор долго думал горькую, мучительную думу.
Еще недавно эти люди смеялись, и радость светилась в их глазах. Холмы и скалы, что обозначились на горизонте, они приняли за берег Камчатки. Многие уже называли знакомые сопки, заливы, бухты. А Беринг знал, что они ошиблись, что впереди - неизвестная земля. Но он никому не сказал об этом ни слова...
Потом на ближайший холм поднялся разведчик. Он увидел вокруг малого острова свинцовую океанскую даль...
Тогда кто-то из моряков спросил у капитана:
- Это... значит?..
Беринг пожал плечами и отвернулся:
- Да, это - конец...
Его удивило спокойствие, с каким моряки выслушали суровое признание. В какой уже раз с восхищением подумал он о железной выдержке этих простых русских людей, поистине не ведавших ни отчаяния, ни страха. Матрос, ходивший в разведку, сказал:
- На острове, сколько я ни вглядывался, нет даже малого деревца. Высокая трава растет в межгорьях, да только из травы не построить нам корабля...
Красноярский казак Савва Стародубцев, человек, не ведавший ни уныния, ни печали, оборвал разведчика насмешкой.
- Это как же понимать-то тебя, любезный? Может, и посылали мы тебя с расчетом, чтобы ты заупокойную принес? Не палуба все же, - земля у нас под ногами. И на ней есть травы, - вот уже лекарство от цинги. И снег имеется, вот уже и вода, по какой в океане мы истомились. А может и рыба у берега найдется, - должна найтись! Я видел, тут вот прямо под скалой морской бобер играет, - это и мясо, и мех, и жир. Не про погибель нам думать надобно, моряки. Умереть - дело не хитрое, это всегда успеется. А выстоять, выжить на этих каменьях у самой пучины да на яростном ветру, - тут и смекалка, и силенка, и железо в характере необходимы...
Железо в характере необходимо! Эти слова простого русского моряка не выходили из головы капитана. Сколько помнил себя Витус Беринг, ему именно того "железа" и не хватало.
Долгими бессонными ночами, когда леденящий северный ветер прогонял тяжелое забытье, умирающий командор вспоминал год за годом всю трудную, скитальческую свою жизнь, - и тихий отцовский домик в приморском датском городе, и пристань, где он впервые увидел морские корабли, и то, как испытывал он зависть к беспечным и веселым морякам, уходившим в далекие южные страны.
Беринг с детства увлекался морем.
Капитан-голландец принял его в матросы. Ощупал мускулы, крепко встряхнул за плечо и, отвернувшись, процедил сквозь зубы:
- На палубу... Марш...
Возвратясь из Ост-Индии в Амстердам, Беринг, уже опытный матрос, узнал, что из Петербурга прибыл важный сановник вербовать моряков в российский флот. Он обещал заманчиво высокое жалованье, повышения в чинах, и Беринг, не колеблясь, согласился служить в России. В 1705 году он уже был капитаном грузовой шхуны в Петербурге, через год получил чин лейтенанта, а еще через четыре года - чин капитана-поручика. Русские флотские офицеры дали ему новое имя и отчество - Иван Иванович. Приятелям он говорил, что теперь уже окончательно стал русским. О возвращении в Данию Беринг и не думал. Во время войны со Швецией он сражался под знаменами России, на кораблях и в Петербурге у него было много друзей, великая северная столица стала ему более близкой и родной, чем маленький датский Хорсенсе.
Но когда война против шведов была победоносно завершена и многие офицеры флота получили высокие чины, Беринга ожидало большое огорчение: он был оставлен в прежнем чине капитана 2-го ранга. О нем говорили, как об исполнительном офицере, который всегда пунктуально выполнял предписанное в приказах. Казалось бы, разве этого мало? Но петровская военная школа требовала от каждого солдата, матроса и, тем более, офицера проявления находчивости и инициативы. А за Берингом не числилось ни смелых самостоятельно принятых решений, ни героических подвигов. Буква приказа была преградой, которую он не решался преступить. Слишком мешала Берингу в военных делах эта подчеркнутая осторожность.