- Сначала мы договоримся между собою,- решил Головнин. - Алексею можем сказать в самые последние минуты. С Муром я сам поговорю.
Он встретился с мичманом при первой же прогулке в коридоре. Медленно шагая рядом к дальнему углу, капитан спросил настороженно и тихо:
- Вы согласны, мичман, бежать?
Мур вытянул шею и удивленно обернулся к Головнину.
- Изволите шутить, Василий Михайлович? Куда бежать? На верную гибель?
- Бежать к морю. Мы захватим рыбачье судно и, пользуясь туманом, уйдем к Татарскому берегу или в самый Охотск. Гибель, конечно, возможна, однако возможен счастливый исход...
Мур не ответил. Продолжая шагать рядом, он тихонько насвистывал какой-то мотив. Повидимому, он думал. Головнин терпеливо ждал. Резко остановившись, вскинув свое нежное лицо, мичман проговорил насмешливо и как бы поучая:
- Хорошо для романа приключений... Оставьте эти наивные мечтания, капитан.
- С какого времени, мичман, вы стали позволять себе этот тон?..
Мур усмехнулся, показав белые ровные зубы.
- Разве вам не понятно, что с той минуты, как мы оказались, - кстати, по вашей вине, - в плену, вы перестали быть капитаном?
- Помнится, вы очень хотели отправиться со мной на остров? Я очень сожалею, что взял вас с собой...
- Я тоже очень сожалею о том часе! - воскликнул Мур. - Если бы я только мог подумать... Но перестанем об этом. Никто с вами не пойдет. Это во-первых...
- Со мной согласны идти Хлебников, Макаров, Шкаев. Для них я попрежнему капитан... Это - русские моряки.
Мичман капризно поморщился.
- Русские! Васильев и Симанов тоже русские, но они не пойдут. А что касается меня, вам, кажется, известно: я не совсем русский. Вернее: совсем не русский. Я происхожу из немецкой дворянской фамилии.
- И на этом основании, - глухо спросил Головнин, - вы больше не считаете себя... офицером русского флота?
Мур спохватился, поняв, что слишком далеко зашел.
- Нет, дело не в подобных основаниях. Просто я не желаю так глупо рисковать головой...
На этом и окончился их разговор.
Молодой японец по имени Теске, приставленный к пленным для обучения русскому языку, в тот вечер был особенно разговорчив. Он пользовался у губернатора большим доверием, чем очень гордился и дорожил, а сегодня его покровитель - сам буньиос оказал юноше особую, ласку: он потрепал его по щеке. Теперь Теске рассказывал об этом, смеясь, а караульные и начальник тюрьмы с завистью смотрели на него и находили каждое слово его умным и многозначительным.
Повидимому, что-то многозначительное Теске решил сказать и пленным. По-русски он говорил еще неважно, однако объясниться ему помог Алексей.
Оказывается, у японцев хранилась какая-то бумага, написанная Хвостовым. Изгнав в 1806 году японских браконьеров из бухты Анива, этот лихой человек задержал наиболее задористых и важных из них и доставил их в Петропавловск. В следующем году на пути к Итурупу он высадил задержанных на одном из японских островов с письмом на имя мацмайского губернатора.
Что было написано в послании Хвостова? Почему, допрашивая русских моряков, японцы не проронили ни слова об этом письме?
Теске сказал, что ему содержание документа неизвестно, однако он слышал, будто в деле пленных это письмо имеет большое значение...
Утром, во время прогулки, Мур сам подбежал к Головнину. Бледный, растрепанный, со следами бессонной ночи на лице, мичман выглядел поникшим и жалким.
- Простите меня, Василий Михайлович... я одумался. Я узнал, что они возлагают на нас ответственность за действия Хвостова. Значит, наша судьба решена... Надо бежать!..
Не забывая об осторожности, Головнин решил использовать колебания Мура и вырвать из-под его влияния двух матросов.
- Договоритесь с Васильевым и Симановым, - сказал он, - сегодня же начинаем сборы. Через два-три дня мы уйдем.
Этот срок, казалось, испугал мичмана. Мур растерялся.
- К чему же такая спешка? - говорил он позже Хлебникову. - Я полагал недели через две. Истинно говорит пословица: семь раз отмерь, один отрежь...
Хлебников хмурился, отвечая неохотно:
- Японцы-то отмерили уже не семь раз, - больше... Несмотря на ваше происхождение из немецких дворян, они успеют за эти две недели и... отрезать. Я говорю о вашей голове, мичман...
Мур еще пытался бодриться:
- Не смейте меня запугивать!.. Я не из робкого десятка. Я согласен к побегу даже через два дня.
А Головнин тем временем говорил с курилом.
- Мы собираемся бежать, Алексей... Готовься.
Курил вздрогнул.
- Не может быть, капитан!
- Мы доверяем тебе тайну, как другу.
Алексей смотрел широко открытыми и словно невидящими глазами.
- Как другу... Я понимаю. Однако это погибель, Василий Михайлович... Он глубоко вздохнул и резко выпрямился. - Но я с вами. Всегда с вами. Куда вы, туда и я.
План бегства, предложенный Головниным, был прост и давно уже им обдуман. После полуночи, когда пленные засыпали, а караульные уходили в свою сторожку, нужно было проскользнуть в дальний угол, к двери, перерезать деревянный брус и открыть эту дверь. Затем оставалось только перебраться через ограду. Легкий и прочный трап для этого можно было сделать из одежды и ремней. Шесты, на которых сушилось белье, на первое время могли заменить оружие. Против сабель, копий и ружей с этими палками, конечно, не устоять, но Шкаев сказал уверенно:
- Смелость города берет, а рыбачью посудину возьмет и подавно!
Теперь осталось дождаться восточного ветра. С этим ветром на море ляжет туман - надежное укрытие для беглецов.
...Желанный ветер подул через два дня. Прильнув к узенькому окошку, Головнин видел, как, медленно переваливая через взгорья, заволакивая овраги и перелески, с моря неторопливо полз тяжелый, сизый туман.
Лица моряков были попрежнему суровы, но стали как будто светлее. Теперь нужно было окончательно условиться о часе побега. Они покинут темницу сразу же после полуночи, чтобы к утру быть уже далеко... Вскоре Головнин увидел Мура.
- Счастье нам улыбается, мичман, - сказал он. - Заметили, какая погода? Мы будем на свободе через несколько часов!
- Это... серьезно? - будто о чем-то незначительном, спросил Мур, не глядя на капитана.