С лозунгом — «все для черты» и народного образования, как школьного, так и внешкольного, — с энергичными работниками, преданными делу, со школьной идеологией, вынесенной не только из книг и партийных программ, но из знакомства с социальными и бытовыми условиями на местах, Московское отделение в это время вело очень интенсивную во всех отношениях работу. Это наглядно показывают следующие цифры: имея в 1894 г. 160 членов и бюджет в 3000 р., Московское отделение в 1901 г. имело уже 722 членов и бюджет в 14 000 р. В то время как в 1894 г. на народное образование в черте оседлости израсходовано только 1000 р., в 1901 г. этот расход достигает уже солидной цифры в 7000 р., потраченных на школы, учебные пособия, чтения с волшебным фонарем, библиотеки и журналы и газеты для последних. Но кроме этой суммы, потраченной на народное образование непосредственно, в этом же году Московский комитет произвел первый опыт обследования школьного дела на местах. Нечего говорить о том, что насаждать образование из прекрасного далека, диктовать из центра школам и их попечителям разные предписания, давать им всевозможные указания и советы, не зная хорошо местных условий, настроений и тенденций, — дело очень трудное и не совсем целесообразное. Опыт показывает, что эти предписания или вовсе не исполняются в действительности, или же, при желании местных людей их выполнить, значительно задерживают и затягивают дело, а нередко вызывают чрезвычайно вредные конфликты между разными слоями населения. Вот почему и решено было отправить уполномоченного отчасти для осмотра уже существующих и субсидируемых обществом школ, отчасти для изучения тех мест, где таких школ еще не имеется и где открытие их признано необходимым. Этот институт разъездных уполномоченных много способствовал выяснению многих вопросов еврейского школьного дела и, несомненно, сослужил хорошую службу делу еврейского народного образования, сблизив провинцию со столицей и местных людей-практиков со столичными людьми-теоретиками. В означенном 1901 году на разъезды по делу народного образования израсходовано было 1850 р., так что в общем народному образованию отдано было около 9000 р., в три раза больше всего бюджета 1894 г. К этому времени комитет окончательно определился. Он состоял из группы лиц, которые, за исключением незначительных перемен, происшедших впоследствии, продолжают заведование делом просвещения и до настоящего дня. Это были кроме председателя Владимира Осиповича Гаркави, центральной фигуры еврейской общественности того времени в Москве, С. Ф. Брумберг, А. Д. Идельсон, М. Н. Крейнин, М. Б. Кроль, Л. A. Лурье (тов. председателя), P. O. Лунц, П. С. Марек, М. Я. Фитерман, Д. С. Шор и пишущий эти строки С. С. Вермель. Организованы были и комиссии: финансовая, школьная, библиотечная, студенческая и концертная, которые, по принципу разделения труда, исполняли каждая отдельную функцию. Заседания и совещания происходили в квартире председателя. Нельзя здесь не упомянуть с чувством умиления об этом доме, двери которого, как и сердце его хозяина, всегда были открыты для всякого еврейского общественного и культурного дела, для всякого ищущего помощи словом и делом. Этот дом в течение нескольких десятков лет служил фокусом, собиравшим все общественные течения и нужды, к нему все направлялось, и из него почти все исходило. В таком виде московский кружок деятелей Общества просвещения вступил в новый, XX век.
Внешняя история русского еврейства в первые полтора десятка лет XX столетия может быть изображена в виде двух волн. Первая волна репрессий, поднявшаяся в эпоху погромов в начале 80-х годов предыдущего столетия, в начале нового века достигла небывалой высоты и приближалась к своей кульминационной точке — Кишиневу. Упав в 1905 г., она, вскоре после того как «напастью пришло», опять стала подниматься, достигнув своей вершины во время процесса Бейлиса в Киеве и нового навета в Кужах, чтобы вновь упасть 4 августа 1915 г. изданием циркуляра о разрешении жительства в городских поселениях вне черты оседлости. Но параллельно этому движению шло и другое внутреннее брожение и переработка старых форм. Наступил канун освободительного движения, приведшего к 17-му октября 1905 г. Под влиянием этого общерусского движения возникли новые течения в еврействе, народилось новое еврейство с его разнообразными партиями и фракциями. Сионизм получил широкое развитие и приобрел большое влияние в некоторых кругах еврейского общества. Значительно выросло и заговорило еврейское рабочее движение со всеми его партийными подразделениями. Сильно повысилось настроение еврейского народа, поднялось национальное самосознание у еврея, сознание своего человеческого и национального достоинства. Появилась печать на еврейском языке — партийная и беспартийная. Оживилась литература изящная, научная и публицистическая. Появились симптомы еврейского национального движения, послышался голос народа, поднявшего наконец голову и громко заявившего urbi et orbi[581]о своем желании и своем праве жить своей индивидуально-национальной жизнью.
Такое движение практически не могло не отразиться прежде всего на народной школе. Интерес к еврейской школе возрос необыкновенно. Кто из партийных целей, кто из национальных, но все направили свои взоры на народную еврейскую школу, на ее печальное положение и духовную беспомощность. Заговорили о «национализации воспитания», об «образцовом хедере», о национальной школе. Хедер, талмуд-тора, школьная программа, язык школы, еврейский учитель — эти вопросы старые, но на время забытые, вновь всплыли на поверхность в новом освещении и заняли передний план общественного внимания. Вопросы эти уже давно назрели, но всестороннему обсуждению и научной обработке они почти не подвергались. Еврейская печать, как на русском, так и на еврейских языках, не могла уделить им столько внимания, сколько требуют эти специальные вопросы. А между тем потребность в гласном обсуждении всех этих вопросов чувствовалась на каждом шагу. В этот момент среди московских деятелей просвещения возникла мысль основать кружок «Еврейская школа» для издания небольших научно-популярных книжек и брошюр по вопросам еврейского воспитания и образования. Этим кружком были выпущены: 1) программа еврейских предметов в образцовом хедере с объяснительной к ней запиской. Сост. Л. Зуте и X. Фиалков; 2) программы и объяснительные к ним записки по русскому языку, арифметике, географии и русской истории для начальных еврейских училищ, сост. учителями частных еврейских училищ. Не разбирая этих программ по существу, скажем лишь, что это были программы, выработанные учителями, самыми близкими к еврейской народной школе лицами, это был, можно сказать, впервые услышанный голос и совет еврейского учителя; 3) «Как преподавать и изучать еврейскую историю» М. Л. Каценельсона. Эта небольшая, но интересная книга, содержание которой до выпуска в свет подвергнуто было всестороннему обсуждению в кружке «Еврейской школы», тоже в первый раз трактовала вопрос о преподавании еврейской истории, которая играет и должна играть большую роль в национальном воспитании юношества. Эта книга, несомненно, сослужила хорошую службу нашим учителям. Она обратила на себя внимание нашего историка С. М. Дубнова, который дал о ней довольно подробный и одобрительный отзыв; 4) всякий раз, когда речь заходит о еврейском народном образовании, мысль невольно останавливается прежде всего на нашей национальной школе — на хедере. Отрицательные стороны старого хедера, с одной стороны, и несомненно богатые возможности, которые он хранит в себе, — с другой, всегда были крупнейшим вопросом еврейского просвещения. О хедере много, чрезвычайно много писали, еще больше говорили и спорили, но сделать почти ничего не сделали для улучшения его положения и извлечения той пользы, которую он мог бы дать народным массам. Кружок «Еврейской школы» включил в круг своих забот и этот крупнейший вопрос национальной жизни и сделал в этом отношении первый практический шаг. В 1903 г. им выпущена была на еврейском языке популярная брошюра «Слово к родителям и воспитателям нашего юношества» С. С. Вермеля («A gut wort zu die eltem un lehrer», fun Schleimoh Wermel). Эта брошюра, на понятном народу языке излагавшая настоящее состояние хедера, его темные стороны, гибельные последствия от обучения в такой недопустимой школе и необходимость улучшений, которые и при теперешнем положении можно ввести в хедерную жизнь, разошлась по «черте» очень скоро в количестве 6000 экземпляров и, нужно думать, своей пропагандой среди родителей и меламедов здравых понятий о воспитании и хедере сослужила хорошую службу делу. Насколько важен был этот шаг, доказывает то обстоятельство, что через десять лет, в 1913 г., после многократных съездов деятелей Общества просвещения в Петрограде, после многочисленных дебатов и полемик, комитет Общества просвещения повторил этот прием и, со своей стороны, выпустил и распространил такого же характера брошюру под заглавием «A por werter zu jüdische eltem»[582].
Но эти случайные, не периодические издания еще резче показали, насколько необходимым является создание периодического органа, в котором могли обсуждаться систематически и всесторонне вопросы, касающиеся всех отраслей еврейского воспитания и образования. И преодолев все препятствия финансового, административного, литературного и технического характера, кружок основал первый еврейский ежемесячный педагогический журнал «Еврейская школа», первая книжка которого вышла в январе 1904 г. в Петрограде под официальной редакцией И. Лурье. Редакционный комитет состоял из вышеупомянутых лиц: А. Д. Идельсона, М. Н. Крейнина, М. Б. Кроля, П. С. Марека, М. Я. Фитермана и С. С. Вермеля. Выполнить цели, задачи и программу журнала поручено было пишущему эти строки. Стоит только вспомнить, как остро встал в то время вопрос еврейской школы, как сильно бушевали партийные страсти вокруг этого вопроса, чтобы понять, какие трудности представляло выступление в такой момент с изложением своего credo по такому и без того трудному и сложному вопросу. Надо было обдумать каждую мысль, каждое выражение и слово и вместе с тем ясно формулировать свои убеждения и взгляды, не отступая ни перед чем и не угождая никому. Несмотря на то что в самом редакционном комитете были лица разных настроений и воззрений, программная статья никаких возражений не вызвала. Статья эта, как общее выражение мнений московских деятелей просвещения, имеет не только исторический интерес, но сохранила интерес и для настоящего времени, так как, несмотря на все пережитое в это последнее десятилетие, несмотря на бесконечные споры, на потоки слов и полемических страстей, вызванных вокруг и около еврейской школы, этот вопрос не подвинулся вперед ни на один шаг, и теперь, как и тогда, под программой и ее обоснованием подписалось бы, мы уверены, огромное большинство, за исключением разве тех, которые находятся в плену у своих партийных лозунгов и не могут ни сами свободно двигаться, ни дать свободного хода своим мыслям. Мы считаем нелишним поэтому привести здесь существенные части этой программной статьи:
«Как воспитывать наших детей? Какие требования предъявлять к нашей школе? Этот вопрос, как известно, в последние годы служил предметом горячих споров и создал два враждебных друг другу лагеря. Благодаря склонности нашей к доктринерству, которое примешиваем ко всякому делу, в этот спор внесено было слишком много политической страстности и субъективности, в то время, когда он требует как можно больше спокойствия и научной объективности. Педагогика не публицистика: педагогика — наука или по крайней мере стремится стать научной дисциплиной, основывающей свои выводы и положения на точных научных данных. Кроме того, педагогика имеет дело не с мертвыми абстракциями и схемами, а с постоянно меняющейся, движущейся и развивающейся жизнью, законы и требования которой куда сильней подчас бывают наших теоретических предначертаний, личных симпатий и вкусов. В разгар споров, к сожалению, эти аксиомы часто забываются, и мы считаем поэтому необходимым выяснить наш взгляд на это дело. Под „еврейской“ школой отнюдь не следует подразумевать тенденциозную, заботящуюся о внесении в школу каких-нибудь предвзятых идей. Школа имеет свою самостоятельную, самодовлеющую цель, и возлагать на нее постороннюю, не имеющую непосредственного отношения к целям учения и воспитания задачу, превратить школу в средство для достижения какой-либо чуждой ей цели — как бы эта цель сама по себе симпатична ни была — значит посягнуть на самые основы более или менее правильного воспитания, эксплуатировать беспомощность слабых и безответных существ и пользоваться правом сильного. Школа должна иметь пред глазами интересы питомца, постоянно иметь в виду его умственное и нравственное развитие, ни на минуту не отклоняясь от этой прямой цели, для которой — и только для нее — школа и существует. Этот взгляд не только составляет научный и нравственный постулат, он имеет и огромное практическое значение. Человеческое существо никоим образом нельзя уподобить „глине в руках горшечника“, которую можно гнуть в какую угодно сторону и из которой можно лепить все, что каждому вздумается. Это даже не фотографическая пластинка, которая бесстрастно отражает все, что пред ней поставить. Это — человек, который реагирует на все согласно своей природе, своим органическим и духовным свойствам. И все усилия школы внушить своим ученикам какие-нибудь предвзятые идеи, все стремления направить их на побочный путь подчас не только терпят полное фиаско, но нередко достигают обратной цели. Классическая школа создала реалистов и непримиримых врагов классицизма; многие наши еврейские ультранационалисты вышли, как всем известно, не из национальной школы… Всякое физическое и моральное насилие в этом случае, как и везде, недопустимо и приносит только вред. „Спокойно и медленно дать природе развить свою самопомощь и смотреть, чтобы окружающие влияния помогали работе природы, — вот что значит „воспитание““, — говорит один из лучших педагогов нашего времени.
Но, отвергая тенденциозную школу, мы всей силой нашей души ратуем за еврейскую школу, т. е. за такую, которая соответствовала бы характеру еврейских детей и современному положению еврейского народа. Научная педагогика требует от школы полного приспособления ее к природе учеников. Принцип индивидуализации (принцип, возвещенный еще в притчах Соломона: воспитывай ребенка согласно его характеру) должен применяться в самых широких размерах. Как нет двух людей, вполне тождественных между собою, так не может быть системы воспитания, одинаково применимой для всех детей. Каждый ребенок должен быть воспитываем на свой манер, и школа по мере возможности должна приноравливаться к индивидуальности своих воспитанников. Отсюда ясно, что индивидуализирование, принимающее во внимание национальные особенности детей, составляет элементарное требование правильного воспитания, это minimum индивидуализации. Кто не знает, что еврейский мальчик иначе смотрит на вещи, иначе мыслит, иначе понимает окружающие явления, чем французский, немецкий или русский? У него иная обстановка, иной склад ума, иные привычки и вкусы, иной темперамент, иные стремления, иное, если можно так выразиться в данном случае, миропонимание. Еврейская школа должна уловить все эти особенности души еврейского ребенка и приспособляться к ее характеру, потребностям и склонностям. Такова психологически-педагогическая сторона вопроса.
Но есть в этом вопросе еще одна сторона, национальная, обусловливаемая своеобразным положением еврейского народа. Личность еврея с первых шагов вступления его в сознательную жизнь подвергается, как известно, двум разнородным влияниям. Будучи евреем по происхождению и религии, он вместе с тем является гражданином того или другого государства, членом того или другого общества. Он имеет два родных языка, две литературы, две истории, двойное законодательство, его окружают одновременно свои и чужие обычаи, нравы и традиции — словом, он растет в двух сферах, которые оказывают на него нередко противоречащие друг другу воздействия. Впечатления двух миров, преломляясь в его душе, сталкиваются, переплетаются и перекрещиваются между собою, образуя подчас нерассекаемые углы и неразрешимые дилеммы. Боец двух станов, он живет двойной жизнью, жизнью на два фронта, и личность его неизбежно представляется расколотой, раздвоенной. Подобно Фаусту, он может сказать, что „две души живут в его груди“, и эти две души не всегда уживаются мирно друг с другом, а нередко борются и воюют между собою. Эта трагическая душевная коллизия, начинаясь с самого раннего детского возраста, все более и более разрастается в позднейших стадиях развития. Слить воедино эти разнородные элементы, связать и консолидировать их настолько, чтобы из них создалось нечто цельное и гармоническое, без ущерба для каждого ингредиента, все это представляет такую трудную и деликатную в педагогическом смысле задачу, над которой невольно призадумается педагог и мыслитель. Дать ребенку запас умственных и моральных сил, с которым он мог бы смело пуститься в жизненный путь, человек и сын своего народа, — такова великая цель учителя и воспитателя еврейских детей. Как достигнуть этой цели? Много еще в этом вопросе неисследованного и спорного, и только опыт, наблюдение и спокойное обсуждение sine ira et studio[583] могут дать ключ к разрешению его. Содействовать по мере возможности и сил выяснению этих вопросов специально еврейского воспитания и проведению в жизнь добытых результатов — такова главная и основная задача нашего журнала».
Журнал просуществовал два года — 1904 и 1905. Японская война, революция и октябрьские погромы, до основания потрясшие русское еврейство, произвели разгром еврейской жизни вообще и еврейской прессы в частности. Журнал прекратился. Но за эти два года он немало послужил разработке и выяснению еврейского воспитания и образования. Статьи г. Житомирского[584] о еврейской школе, статьи о профессиональном образовании среди евреев, об эстетическом воспитании, о народных чтениях — все это не потеряло значения и в настоящее время и положило, можно сказать, начало дальнейшему развитию всех вопросов жгучей современности. В «Еврейской школе» впервые появились работы о еврейских библиотеках, началось печатание образцовых каталогов и проч.
Все вопросы, так волновавшие и волнующие еврейство, вопросы о национализации воспитания, о языках, о методах преподавания древнееврейского языка, нашли свое освещение в этом журнале. И не будет с нашей стороны преувеличением, если скажем, что на страницах «Еврейской школы» многие вопросы трактовались более правильно, более научно и объективно, чем на нынешних шумных и страстных собраниях или в партийных газетах и журналах. Чтобы не быть голословным, укажем хоть на несчастный вопрос о языках. В декабрьской книжке в 1904 г. появилась небольшая статья А. Д. Идельсона «Парадокс». В этой статье будущий руководитель сионистского «Рассвета» коснулся вопроса о языках в еврейской школе. И что же? Вы встречаете там такие мысли и суждения, и притом высказанные с такой неотразимой доказательностью, которые в наше время в органе, руководимом тем же лицом, называются «кощунственным походом на древнееврейский язык». «Если в систему воспитания, — писал тогда г. Идельсон, — рассчитанную на бедных детей, вынужденных уже в 12–13 лет вступить в трудовую жизнь, вводится кроме родного (т. е. жаргона. — С.В.) еще два „иностранных“ языка (т. е. древнееврейский и русский. — С.В.), это преступление (курсив наш). „Жаргон“, как всякий разговорный язык, есть продукт известных исторических условий и может развиваться или исчезнуть в зависимости опять-таки от не зависящих от нас жизненных условий. Все рассуждения о том, имеет ли жаргон будущность или нет, только гадательны и могут составить тему для публицистов, но педагогика берет явления так, как они есть, и не задается вопросом, каковы они будут через ряд поколений. „Жаргон и хедер составляют историческую среду, в которой приходится действовать нашим сознательным просветителям. С исторической средой нужно считаться, но отменить ее нельзя“. Наши просветители работают по русским образцам и „вместо того, чтобы заимствовать действительное содержание школы“, заимствовали внешнюю оболочку, т. е. язык, который служит только средством воспитания, и забыли, что такое средство имеется уже у еврейских детей, и не худшее, чем у детей других народностей (курсив наш). „Присматриваясь к деятельности наших воспитателей, мы получаем впечатление, как будто еврейские дети — это безъязычная масса, у которой вместо языка есть только суррогат такового, а потому прежде, чем начать воспитывать, нужно научить ее какому-нибудь языку. И следствием такой неумелой деятельности получился тот печальный порядок вещей, на который я указал выше“. К сожалению, вопрос о языках поставлен у нас не на педагогическую, а на общественную почву». Как часто и теперь приходится выражать это сожаление, как часто и теперь хочется апеллировать к аргументации «парадокса» А. Д. Идельсона! Защиту «иностранных» языков (древнееврейского и русского) принял тогда пишущий эти строки в статье «Еще о парадоксе». Теперь же защита «родного» языка (т. е. жаргона) объявляется «кощунственным походом на древнееврейский язык». Но… меняются мода, факты, а научные законы остаются.
В 1906 г. «Еврейская школа» прекратилась. Но мысль о необходимости иметь еврейский педагогический орган уже не могла заглохнуть, и журнал возродился вскоре в петроградском превращении в виде «Вестника» Общества для распространения просвещения между евреями в России. Трехлетие 1904–1906 гг., как вполне понятно, временно затормозило немного деятельность Общества: число членов с 807 человек в 1903 г. упало до 709 в 1904 г., 574 в 1905 г. и 622 в 1906 г. Многие члены комитета были на войне, но внешним образом деятельность Общества продолжалась в прежнем темпе. Так, на школу в 1904 г. было израсходовано 15 860 р., в 1905 г. — 8795 р., в 1906 г. — 13 645 р.; на библиотеки в эти же годы — 1238 р., 664 р. и 453 р. Учащимся же выдано было пособий 3839, 3213 и 5076 р. Последняя цифра объясняется облегчением в эти годы доступа евреям в высшие учебные заведения и увеличением вследствие этого числа учащихся в Москве. Такой большой бюджет объясняется тем, что в эти годы Московская касса получала большие суммы на пособия школам из специальных средств ICA[585] (8650, 1880 и 7925 р.).
Временное расстройство, внесенное бурными 1905 и 1906 годами, постепенно улеглось, и работа Общества вновь принимает прежний интенсивный характер. В трехлетие 1907–1909 гг. внешняя деятельность Отделения проявилась увеличением числа членов до 936 и бюджета — до 26 000 р. кроме специальных средств. С внутренней стороны это было началом продолжающегося в настоящее время периода, который можно бы назвать периодом исканий. Вопросы еврейской школы все более и более настойчиво требовали разрешения, появились новые школьные течения, отражавшие взгляды и тенденции разных политических партий, и деятелям просвещения предстояло отыскать руководящую нить в хаосе мнений, течений и партий. С другой стороны, средства Отделения так ничтожны в сравнении с жертвами, приносимыми самим населением даже на одно хедерное образование своих детей, что влияние ОПЕ на школу возможно только духовное и моральное. И московские уполномоченные в 1908 г. выступают с программой следующего характера: «Принимая во внимание, что черта оседлости сама тратит на народное образование колоссальные суммы, при разумном использовании которых можно было бы достигнуть и соответственно огромных результатов, что черта оседлости, таким образом, нуждается не столько в материальной помощи извне в деле распространения просвещения, сколько в моральной поддержке, правильном руководстве и указаниях рациональной постановки и ведения школьного дела, московские уполномоченные Общества распространения просвещения между евреями в России приходят к следующим выводам:
1. Главная деятельность наша должна быть направлена не на экстенсивную, а на интенсивную работу, не на количество, а на качество. Вместо пособий многочисленным, но слабо функционирующим школам необходимо ограничиться устройством небольшого числа образцовых и типичных школ, которые, привлекая внимание и сочувствие населения и служа примером для местного общества, учителей и родителей, показали бы на деле, как целесообразнее нужно и можно вести школьное дело.
2. Ввиду разнообразия местных условий (в крупных центрах, средних городах и местечках) необходимо устраивать и школы разных типов с большей или меньшей продолжительностью курса обучения, с той или другой программой по общим и еврейским предметам, причем всякая школа, какого бы она ни была типа, должна дать законченный цикл реальных знаний».
Далее, «языком преподавания признается разговорный язык учащихся. По мере же ознакомления детей с государственным (русским) языком последний постепенно становится языком преподавания. В школу вводится преподавание Библии. Изучением древнееврейского языка начальная школа занимается настолько, насколько он является пособием и ключом к пониманию Библии» (см. извлечение из отчета Моск. отд. ОПЕ за 1908 г.). Мысль о создании типичных и образцовых школ не была осуществлена и до сих пор, ибо как она теоретически ни целесообразна сама по себе, но жизнь предъявляет свои требования. Претворить в жизнь эту мысль, т. е. создать вместо многих посредственных несколько образцовых школ, обеспечить их образцовым преподавательским персоналом, учебными пособиями и соответствующим помещением и проч., значило тратить на это все имеющиеся в распоряжении Отделения суммы и оставить без помощи уже издавна возникшие благодаря поддержке ОПЕ школы и выкинуть за борт их многие сотни детей. Комитет ОПЕ не решается на подобный шаг. Что касается пунктов программы о языке преподавания, о древнееврейском языке и преподавании Библии, то это постепенно проводилось в субсидируемых Московским отделением школах, хотя, как понятно, эта программа компромиссная и навряд ли может удовлетворить так горячо спорящие теперь об этом вопросе партии и течения.
Летом 1909 г. Московское отделение ОПЕ было зарегистрировано, и 26-го сентября этого года состоялось под председательством В. О. Гаркави первое общее собрание и первые публичные выборы Комитета Отделения, отныне заменившего институт уполномоченных. Этим последним пришлось теперь открыто выступить перед московским еврейством со своей программой и получить санкцию своей деятельности. Конечно, на первом публичном собрании невозможно было трактовать вопрос о внутренней жизни школы, о ее программе, языке преподавания и проч. Важно было на этом первом собрании московских членов ОПЕ получить хоть ответ на вопрос о направлении средств О-ва, важно было получить одобрение работе на дело низшего, а не высшего образования. Выступивший на этом собрании от имени уполномоченных С. С. Вермель между прочим сказал: «Гибкое и эластическое слово „просвещение“ давало возможность вкладывать в это понятие различное содержание, окрашивать деятельность Общества в разные тона, смотря по настроениям извне и господствовавшим тенденциям внутри еврейства. После многотрудных поисков настоящего пути многое в настоящее время выяснилось, многое еще ждет разрешения. Положите на одну чашу весов нужды 2–3 сотен учащихся в высших учебных заведениях, а на другую — нужды десятков тысяч детей обездоленной еврейской массы в черте оседлости — и решите сами, какая из них перетянет, но никогда не забывайте принцип ex oriente lux: наш долг — отсюда оказывать помощь просвещению в черте еврейской оседлости».
После долгих прений и горячих споров собрание большинством голосов вынесло резолюцию, что «Московское отделение Общества считает главнейшей своей задачей содействие народному образованию в черте оседлости». В первый Комитет Отделения выбраны были почти исключительно прежние уполномоченные Общества: С. Ф. Брумберг, С. С. Вермель, В. А. Гаркави, С. Р. Коцына, С. К. Линцер, P. O. Лунц, С. Г. Лунц, Л. А. Лурье, Я. И. Мазэ, П. С. Марек, М. Я. Фитерман и Д. С. Шор. Кроме того, в члены Ревизионной комиссии избраны были И. А. Найдич и Е. В. Членов.
В официально открытом Отделении уже с первого, можно сказать, момента его возникновения поднялись споры, нередко носившие явный отпечаток тенденциозно-партийного характера и порой мешавшие прямому делу народного образования. В 1910 г. Ревизионная комиссия представила общему собранию доклад, в котором, остановившись на двух женских школах, в которых было введено вместо древнееврейского языка преподавание еврейской истории и новоеврейского языка, обвиняла Комитет в систематическом вытеснении еврейского языка из женских школ. Начался en grand[586] спор о языках. Целый ряд общих собраний в 1910 и следующем, 1911 г. посвящены были этой «борьбе языков». Комитет был заподозрен в «антинациональной политике». Застрельщик антикомитетской партии с пафосом спрашивал: «В чьих руках находится дело просвещения наших детей?» Ревизионная комиссия требовала признать преподавание древнееврейского языка «в женской школе абсолютно необходимым при всяких обстоятельствах». Комитет же утверждал, что, признавая обязательность древнееврейского языка во всех женских школах, «Ревизионная комиссия, а с ней и Общее собрание 11-го декабря руководствовалось не запросами и требованиями местных людей и деятелей, а теоретическим повелением одной какой-либо доктрины». Несмотря на то что Комитет открыто и ясно заявил, что в вопросе о взаимоотношении языков он считает целесообразным «приспособляться в каждом отдельном случае к конкретным потребностям и запросам, равно как и к культурному уровню каждого места и каждой школы, данного контингента учащихся и данного педагогического персонала», Общее собрание приняло формулу Ревизионной комиссии, формулу, общую для людей, в течение многих десятков лет ведущих дело просвещения и поседевших на еврейской общественной деятельности. Десять членов Комитета (Гаркави, Вермель, Кроль, Мазэ, Марек, Лурье, Лунц, Урысон, Фитерман и Шор) подали заявление о выходе своем из состава Комитета и предложили Общему собранию выбрать на их место новых лиц. Казалось, что те, которые считали «опасным оставлять дело просвещения еврейской молодежи в таких сомнительных руках», должны были во имя последовательности использовать свою победу до конца: Комитет ушел, да здравствует новый Комитет! Оставалось передать ведение дела в новые, более надежные, на их взгляд, руки. Однако победители скоро без особенного сопротивления уступили так эффектно, казалось, завоеванную позицию. На Общем собрании 12-го марта 1911 г. были приняты две резолюции:
1) «Выслушав заявление Комитета и соглашаясь, что введение преподавания древнееврейского языка в женских школах представляется не всегда исполнимым и целесообразным, Общее собрание, в уверенности, что Комитет впредь, как и до сих пор, будет стоять на страже интересов просвещения еврейской молодежи в духе еврейства, просит Комитет взять обратно свою отставку».
2) Признавая полезную деятельность Комитета, Общее собрание выражает ему свою глубокую благодарность и просит свое заявление об отставке взять обратно.
Комитет вновь вступил в исполнение своих обязанностей.
Но этим инцидент не кончился. Шум продолжался. В апреле предстояло совещание ОПЕ в Петрограде, на котором как раз предполагалось обсуждение вопроса о постановке преподавания в женских школах вообще и о преподавании древнееврейского языка в этих школах в частности. На общем собрании 7-го апреля 1911 г. предстояло обсудить этот вопрос в связи с выбором пяти делегатов на упомянутое совещание. Опять началась агитация. И несмотря на то что резолюцией 12-го марта Общее собрание уже высказалось определенно по этому вопросу, новое Собрание, отвергнув формулу: «Еврейский язык в начальную женскую школу вводится факультативно», опять вынесло резолюцию: «Преподавание древнееврейского языка обязательно в женской начальной школе». Выбранные после этого в числе прочих делегатов В. О. Гаркави, П. С. Марек, Я. И. Мазэ от участия в делегации отказались. Читатель поймет, что Комитет менее кого бы то ни было выступал против древнееврейского языка в школе. Он только отстаивал свое право не вводить этот язык в те женские школы, в которых изучение этого языка не могло бы дать никаких результатов: например, в школах с трехлетним курсом, в которых, по условиям того времени, еврейские предметы допускались часто не больше двух часов в неделю, и то под видом Закона Божия.
В это самое время, когда новые люди поднимали политические споры, которые, казалось, могли бы дискредитировать деятельность Комитета, общество и жертвователи оказывали ему полное доверие. Число членов неизменно увеличивалось и достигло в 1911 г. солидной цифры — 952 человек. На народное образование в этом же году истрачено около 13 000 р., на высшее — больше 10 000 р. Обновившиеся и вновь организованные комиссии (школьная, библиотечная, финансовая и долговая) работали усердно и с подъемом. Особенно поднялась деятельность библиотечной комиссии. Библиотечное дело, как более легко организуемое по существу своему и более доступное по средствам, двигалось вперед очень быстро. В 1911 г. в ведении Московского отделения имелось уже 29 общественных и частных библиотек, 2 учительские, 3 школьные (кроме учительских), было 8556 читателей и произведено 274 880 выдач книг. Бюджет библиотечной комиссии достиг суммы в 5000 р. С помощью своих подкомиссий она составила каталог книг для общественных библиотек и каталог пособий и методики для учительских библиотек. Была введена, кроме того, новая система книговодства, через специальное лицо обследованы были находящиеся в ведении комитета библиотеки, в которых было введено новое книговодство. Быстрый рост деятельности библиотечной комиссии обратил на себя общее внимание, и в конце 1911 г. Петербургский комитет предложил Московскому отделению взять на себя дело насаждения и заведования библиотеками во всей черте оседлости. Но это предложение, за недостатком средств и рабочих сил, оказалось неприемлемым, и Комитет признал возможным только принять в свое ведение еще Минскую губернию, так что начиная с 1912 г. в ведении Московского отделения находилось библиотечное дело четырех губерний (Витебской, Могилевской, Минской и Черниговской).
4-го сентября 1911 г. скончался в Гейдельберге председатель Московского отделения ОПЕ Владимир Осипович Гаркави. Хотя жизнь и деятельность этого человека, в течение многих десятилетий бывшего центральной фигурой московского еврейства, посвящена была многим еврейским общественным организациям Москвы, хотя имя его написано на страницах всех московских еврейских обществ, в большинстве которых он неизменно состоял и председателем, хотя не было, можно сказать, такого еврейского дела, общинного, культурного, просветительного или политического, которое не только ему не было чуждо, но в котором он не принимал бы деятельного участия, — тем не менее Обществу просвещения вообще и Московскому его отделению в частности главным образом посвящена была вся его энергия, вся его любовь и заботливость. Не следует при этом забывать, что кружок деятелей просвещения, во главе которого чуть ли не полвека стоял покойный, был в Москве первоначальным центром, из которого исходили впоследствии все прочие виды еврейской общественности, так что и с этой стороны на первом плане должно стоять Общество просвещения. Если вспомним, что Владимир Осипович учился в Московском университете в 60-х годах, как раз в то время (см. выше), когда неизвестная нам по именам группа студентов обратилась со своим ходатайством в Петербургский комитет ОПЕ, то, зная любовь покойного к общественной деятельности, мы имеем право думать, что в числе этих студентов, вероятно, был и он и что, таким образом, проживи он еще два года, он вместе с Московским отделением ОПЕ мог бы праздновать и свой собственный пятидесятилетний юбилей работы в Обществе. И действительно, Обществу просвещения он отдавал все свои силы, все свое разумение, все свои досуги. И если смерть Владимира Осиповича Гаркави была большой потерей для всего московского еврейства, если надпись на его могиле: «aschre seirjim al kol moïm» — блаженны стоящие везде[587], — так как он действительно рассевал свой труд и свою любовь к народу по всем еврейским организациям и обществам, — то все-таки главным местом приложения его усилий и устремлений было просвещение народа и Общество для распространения просвещения.
7-го сентября состоялось экстренное заседание Комитета, на котором были приняты единогласно следующие постановления:
1) Повесить портрет покойного В. О. Гаркави в зале заседаний Комитета.
2) В знак траура оставить пост председателя Комитета не замещенным в течение года.
3) Устроить общее собрание членов Отделения, посвященное его памяти.
4) Увековечить его память каким-нибудь делом, имеющим отношение к просвещению евреев, собрав для этой цели денежный фонд, и
5) выбрать комиссию для обсуждения способа увековечения памяти В. О. Гаркави с участием представителей всех других еврейских обществ г. Москвы и представителей общины.
Об исполнении пунктов 1 и 2 постановления говорить нечего. Пункт третий был выполнен 13-го ноября 1911 г., когда в помещении Московского хозяйственного правления состоялось общее собрание членов ОПЕ и представителей всех еврейских общественных организаций. На этом собрании произнесли речи и сделали характеристику покойного: тов. председателя Л. A. Лурье, С. С. Вермель, С. Ф. Брумберг, Я. И. Мазэ, Л. М. Леви, А. Л. Фукс, П. С. Марек и представители учащейся молодежи. Заключительное слово произнес председательствовавший на собрании Л. С. Биск. Изложение этих речей можно найти в отчете Московского отделения ОПЕ за 1911 г.
В исполнение пунктов 4 и 5 постановлений была избрана комиссия, в состав коей вошли: представители Московского отделения ОПЕ, Московского хозяйственного правления, Общества распространения правильных сведений о евреях и еврействе, общества «Знание». Комиссия прежде всего решила приступить к сбору пожертвований на фонд имени В. О. Гаркави, вопрос же о назначении фонда отложить до того времени, когда выяснится размер собранного капитала. В скором времени сборы были закончены и в результате дали сумму около 10 000 р.
Через год, 15-го октября 1912 г., председателем Комитета избран был Альберт Львович Фукс.
Деятельность Комитета, состав которого оставался почти тот же, в последние годы продолжалась в том же направлении. Несмотря на многочисленные бурные заседания и общие собрания, на которых происходили горячие прения и произносились длиннейшие пламенные речи, настоятельные вопросы об организации еврейской школы, типе, ее программе и методах, о хедере, его преобразовании и улучшении, равно как и другие важные вопросы еврейской школы не подвинулись вперед ни на один шаг. Заколдованный спор о языках стоял в центре всех дискуссий и суждений и, несомненно, тормозил еврейское школьное дело. Зато библиотечное дело значительно двинулось вперед в Московском отделении. Разработаны были солидно многие теоретические вопросы, касающиеся библиотечного дела (каталоги, книговодство, статистика), и значительно расширена сеть библиотек, открытых и субсидируемых Московским отделением. Кроме того, бюджет Отделения все более и более разрастался. В последнем, 1913 г. оно имело 1064 члена со взносами 13 121 р. 70 к., а общий годовой доход равнялся 34 106 р. 96 к. Оказана помощь в этом году 102 студентам Университета, 43 — Технического училища, 3 — Коммерческого института, 75 слушательницам Высших женских курсов, 9 — Педагогических курсов, 4 — Женского медицинского института, 2 вольнослушателям Университета, 1 ученику Училища живописи, ваяния и зодчества и учащимся Консерватории — всего на сумму 9369 р. 25 к. Выдана субсидия 14 школам — 6820 р., на постройку зданий для школ — 1549 р., учебных пособий в разные школы послано на 60 р. 2 к. На библиотечное дело истрачено 5950 р. 13 к., причем в ведении Комитета находились 47 библиотек общественных и частных, 9 учительских и школьных и 3 читальни, которые получили книг русских на 1716 р. 85 к., иудаики и европейских — на 1975 р. 34 к. и периодических журналов на 583 р. 5 к.
Долговая комиссия тоже стала работать усиленно, и в 1913 г. ей удалось получить от должников Общества 3541 р. 80 к., цифра, сравнительно, довольно солидная. Но нельзя обойти молчанием и не зафиксировать грустного для нашей дипломированной интеллигенции факта, что в этом же году в отчете значится долгов за разными лицами, получившими субсидию от Общества, 131 144 р. 12 к.
Отметим еще, что мысль о важности народного образования стала проникать все глубже и глубже в сознание еврейского общества. Это доказывается поступившими в последние годы от разных лиц значительными пожертвованиями на образование при Обществе фондов на разные виды просвещения. Так, в 1913 г. Московское отделение имело фонды:
Кроме того, при Московском отделении ОПЕ имеется неприкосновенный капитал имени скончавшегося в Москве 6-го октября 1910 г. помощника присяжного поверенного Бориса Самуиловича Вейнберга «на предмет учреждения из процентов означенного капитала литературной премии имени умершего». Правила об этой премии помещены в отчете Московского отделения за 1911 г. До настоящего времени премия эта еще ни разу не была выдана. Так закончило пятидесятый год своего существования Московское отделение Общества для распространения просвещения между евреями в России. Наступил 1914 год, разразилась великая мировая война, от ужасов которой пострадал более всего несчастный еврейский народ. Он в наиболее крупной своей части оказался географически в пограничной полосе между двумя борющимися группами держав и вынужден был принять на себя всю тяжесть удара с той и другой стороны. Претерпев все возможные только бедствия, физические и моральные, разоренный, разграбленный, расхищенный, изгнанный со своих мест, бездомный, рассеянный, он скитается по необъятным пространствам России. Но эта катастрофа, разразившаяся над европейской культурой, показывает, что эта культура покоилась на непрочных, таивших в себе начало разложения основах. Она покоилась на двух главных китах своих — капитализме и милитаризме. От этого союза произошел между прочими уродствами жизни антисемитизм. С крушением старых устоев жизни должны рушиться и их последствия. Как ни горько, как ни ужасно настоящее, но мы должны верить, что на развалинах старого вырастет новое и под этими развалинами если не совсем погибнет и исчезнет, то потеряет свою силу и влияние безобразный гнет союза бронированного кулака с золотым тельцом.
Обществу просвещения предстоят новые пути и новые перспективы — и грядущее поколение общественных деятелей найдет в истории прошлого урок для своей будущей многообразной работы при лучших, надо думать, условиях, как внешних, так и внутренних. На эту работу зовут их люди, немало потрудившиеся в первом пятидесятилетии нашего Общества.
Брошюра эта написана ровно за год до акта 21-го марта 1917 г., и автор может только выразить полное удовлетворение, что его надежды и предсказание так скоро сбылись. С отпадением борьбы за эмансипацию мы можем всю нашу энергию направить на внутреннюю работу, и на первом плане — на просвещение народа.
Для иллюстрации «неогранименных возможностей» в области усмотрения, столь капризного в своих проявлениях, небезынтересною представляется история одного еврейского просветительного учреждения, судьба которого так характерна для жизни Московской еврейской общины в последней четверти XIX столетия.
Московская еврейская община, как известно, зажила организованной жизнью только в конце 60-х годов прошлого столетия, когда на пост общественного раввина призван был известный 3. Минор. Никаких еврейских учреждений, кроме синагоги, находившейся в наемном помещении, нескольких молелен, носивших военные наименования, указывавшие на их происхождение (как Межевая, Аракчеевская), и еврейского кладбища, в Москве не было. Ввиду малочисленности населения и однообразия его состава (торговцы и «николаевские» солдаты) дети бедных еврейских родителей не имели почти возможности получать еврейское образование. И первым делом вновь организованной общины с раввином во главе было учредить училище для еврейских детей. Ходатайство общины увенчалось успехом, и в «суточном приказе по Московской полиции Московского обер-полицмейстера на 16-е число сентября месяца 1871 г. за № 259» мы читаем следующее:
«Московский Общественный Раввин Минор, ввиду того что в здешней столице среди еврейского общества очень много еврейских сирот обоего пола и особенно солдатских детей, нуждающихся в приюте и первоначальном религиозно-нравственном воспитании, в марте месяце сего года ходатайствовал о разрешении учредить, на основ. 1074 ст. XI т., часть 1 Св. Зак., при Молитвенном Правлении, находящемся на Солянке, в доме Рыженкова, приют для означенных детей под именем „Талмуд-Тора“, и вместе с тем разрешить ему открыть для этой цели добровольную подписку, как для первоначального устройства, так и для покрытия расходов по дальнейшему содержанию того приюта. Об этом ходатайстве Раввина Минора мною было представлено на благоусмотрение Московского Генерал-Губернатора. Ныне г. Генерал-Губернатор предложением за № 4341 уведомил меня, для надлежащего распоряжения и объявления Раввину Минору, что г. Управляющий Министерством Внутренних Дел, по сношению с Министром Народного Просвещения и согласно ходатайства Раввина Минора, разрешает устроить и содержать в Москве на счет добровольных пожертвований приют для бедных еврейских детей обоего пола под именем „Талмуд-Тора“, но с тем чтобы приют этот подчинялся в учебном отношении учебному начальству и чтобы в оном преподавался русский язык. О таковом разрешении статс-секретаря князя Лобанова-Ростовского даю знать чинам полиции, для надлежащего сведения и распоряжения, а приставу Мясницкой части для объявления об этом Раввину Минору и обязания его подпиской о точном исполнении этого разрешения.
Приказ подписал: Свиты Его Величества генерал-майор Арапов».
Московская община, таким образом, получила разрешение на открытие «Талмуд-Торы» для детей обоего пола и с обязательством преподавать в ней русский язык. В то время как преподавание русского языка в хедерах еще и теперь составляет pium desiderium[589], в то время как теперь, через 40 лет, совместное обучение в хедерах и «Талмуд-Торах» не допускается, в 1871 г. разрешено было в Москве евреям и то и другое. Регламентация этого необычного типа учебного заведения, программа его и внутренний строй предоставлялись, по-видимому, самим учредителям. Как бы то ни было, открытие этого «Московского еврейского училища для бедных и осиротелых детей, учрежденного с разрешения правительства» состоялось 8-го октября 1872 г. Какое большое значение московские евреи придавали этому своему учреждению, видно из оригинального «диплома», выдававшегося каждому «почетному члену-пожертвователю» в пользу этого училища. Единственный экземпляр этого «почетного диплома» сохранился у пишущего эти строки. Кроме даты его открытия, разных украшений по углам, изображающих книги, глобус, циркуль, треугольник и верстак, имеется внизу надпись, гласящая, что «цель училища — дать детям еврейско-русское элементарное образование, соединенное с обучением некоторым ремеслам». Итак, кроме еврейского и русского образования, кроме совместного обучения еще и профессиональное образование. Тип училища — совершенно неизвестный нашему учебному строю.
Еврейская община, конечно, не имела средств использовать все эти возможности, и училище было открыто только для мальчиков, получавших там элементарное образование, как общее, так и по «еврейским предметам». Со дня открытия его в 1872 г. по 1881 г. в училище перебывало, по сохранившимся отчетам, 603 ученика, из которых 16 поступили потом в гимназии (среди них небезызвестный врач и общественный деятель д-р Дорф), 3 — в Консерваторию, 19 — к ремесленникам, 1 — в фельдшерское училище и 8 — в разные конторы. Само собою разумеется, что отсутствие устава училища чувствовалось с самого начала открытия его и не могло не отражаться как на ходе занятий, так и на материальном его положении. В одном из сохранявшихся писаных отчетов (печатные отчеты стали появляться только в 1877 г.) мы читаем, что уже в 1873 г. «серьезно заговорили об уставе училища, который собственно должен был предшествовать самому открытию его. Вопрос об уставе почти ежегодно всплывал наверх, но всякий раз не получал надлежащего разрешения, и до сих пор (это говорится в 1880 г.) училище существует без устава». Тем не менее училище функционировало и удовлетворительно исполняло свое просветительное дело. Оно учило детей наукам, еврейской истории и вероучению, одним давало возможность продолжать образование в других учебных заведениях, других обучало ремеслу, отдавая их на выучку в мастерские, третьих пристраивало на частной службе в конторах и торговых заведениях.
Наступили 80-е годы. Вся Россия готовилась к празднованию 25-летия царствования Императора Александра II. Московские евреи, желая, со своей стороны, ознаменовать этот день каким-нибудь добрым делом, решили открыть при уже существовавшей «Талмуд-Торе» ремесленное училище и завершить таким образом начатое в 1872 г. дело. И это их решение увенчалось успехом. Приводим относящийся к этому документ:
Управление Московского Ген. — Губернатора. Отделение I. Стол 2. 4 сентября 1880 г. № 48 481
Правлению Московского Еврейского Общества
Государь Император, по всеподданнейшему докладу о предположении Московского Еврейского Общества ознаменовать день 25-летия царствования Его Императорского Величества учреждением в Москве ремесленного для еврейских детей училища и о ходатайстве наименования этого училища «Александровским», Высочайше соизволил изъявить на сие Свое согласие, повелев при этом благодарить Московское Еврейское Общество за его верноподданнические чувства.
О таковой Высочайшей воле считаю нужным уведомить Правление Московского Еврейского Общества для объявления по принадлежности.