04.05.1926
Ярославль. Коровники
Пинхасу Моисеевичу Шнеерсону
В ответ на Ваше обращение сообщаю, что, согласно справке, полученной из ОГПУ, в замене заключения выездом в Палестину Вам отказано.
С благодарностью вспоминали люди о подвижнической деятельности Е. П. Пешковой. Один из активных членов «Гехалуца» вспоминал: «Наши товарищи не раз обращались лично к Калинину с просьбой разрешить им уехать в Эрец-Исраэль, но все было напрасно. С большим трудом, благодаря помощи Пешковой (жены Максима Горького) многим из них заменили ссылку — высылкой в Палестину. Но многие остались в России».
От монастырской стены направимся к центральной аллее старой территории. Там находится могила Федора Ивановича Шаляпина, во все времена года усыпанная цветами. При активном содействии общественности и близких великого артиста его останки были в 1984 г. перенесены с Батиньольского кладбища в Париже на Новодевичье, и скульптор А. Елецкий сумел запечатлеть в камне одухотворенный образ артиста.
Отдавая дань памяти великому певцу России, вспомним о его щедрости и доброте. В 1916 г. Ф. И. Шаляпин участвовал в благотворительных концертах в помощь беженцам-евреям, а в апреле 1918 г. петроградские сионисты обратились к нему с просьбой выступить в концертной программе «Палестинская неделя», и в переполненном зале петроградского Народного дома певец исполнил «Ха-тикву» на иврите. Известный музыкант, активный деятель сионистского движения Мордехай Голинкин написал в мемуарах о том памятном концерте: «Шаляпин дал в этом концерте право гражданства еврейской песне и обоим еврейским языкам на русской эстраде».
Находясь в Эрец-Исраэль, М. Голинкин участвовал в создании национальной оперы в Тель-Авиве. Он постоянно поддерживал дружеские отношения с Шаляпиным, готовил его гастроли в Эрец-Исраэль, но болезнь певца сорвала планы. В мемуарах М. Голинкина опубликовано последнее письмо Ф. И. Шаляпина к нему: «Спасибо, друг, за чудное письмо. Мне приятно, что Палестина и все тамошние евреи помнят меня и мои порывы, которые я сделал искренне и от всей души. К сожалению, я довольно серьезно захворал — расширение сердца. Болезнь затянулась, и я не могу сейчас даже приблизительно определить, когда я смогу взяться за работу…».
На старой территории стоит скромное надгробие над могилой академика, одного из создателей отечественной микробиологии, основателя института микробиологии и эпидемиологии Николая Федоровича Гамалеи. Он родился в 1859 г., был современником И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, свидетелем революций, трех страшных войн. После арестов членов Еврейского антифашистского комитета, среди которых была его любимая ученица Л. С. Штерн и несколько сотрудников института, 90-летний ученый обратился лично к Сталину не с просьбой, а с решительным протестом: «Мой долг, моя совесть требует от меня, чтобы я во весь голос заявил Вам то, что наболело у меня на душе. Я считаю, что по отношению к евреям творится что-то неладное в данное время в нашей стране. Судя по совершенно бесспорным и очевидным признакам, вновь появившийся антисемитизм идет не снизу, не от народных масс, среди которых нет никакой вражды к еврейскому народу, а он направляется сверху чьей-то невидимой рукой». Этот протест не изменил ситуацию в стране и никого не спас, но мужество и благородство русского ученого достойны нашей благодарной памяти.
На большом участке старой территории похоронены деятели культуры. При активном содействии общественности на старую территорию Новодевичьего кладбища были перенесены останки художника И. И. Левитана; здесь же покоятся поэты Эдуард Багрицкий и Самуил Маршак.
На новой территории, вблизи центральной аллеи похоронен физик, лауреат Нобелевской и Государственных премий Л. Д. Ландау. На рубеже 20–30-х годов XX в. ученый активно общался с Альбертом Эйнштейном и Нильсом Бором; в СССР его научная деятельность была неразрывно связана с Петром Капицей. Репрессии 30-х годов не могли не сказаться на судьбе Л. Д. Ландау; в 1938 г. его арестовали как «немецкого шпиона», и только защита П. Л. Капицы и начавшаяся борьба с «ежовщиной» спасли ученого от гибели. Надгробие над могилой выдающегося физика XX века (автор — скульптор Э. Неизвестный) передает образ мыслящего и страдающего человека.
На соседней аллее похоронен писатель, поэт, публицист И. Г. Эренбург. Авторы надгробия — скульптор И. Слоним (по рисунку Пабло Пикассо), архитектор А. Борецкий, художник Н. Альтман. Вблизи центральной аллеи находится могила ученого-физиолога, активного члена Еврейского антифашистского комитета Л. С. Штерн. Автор надгробного памятника скульптор И. Чайков создал образ немолодой женщины, исполненный красоты и благородства. Лина Штерн родилась в 1878 г. в Либаве (Лиепая), блестяще окончила медицинский факультет Женевского университета и полностью посвятила свою жизнь науке. Идеи социального и национального равенства увлекли ее; в 1925 г. она приезжает в СССР, начинает работать во 2-м Медицинском институте, а в 30-е годы — в Институте физиологии. Научные работы, проводимые под ее руководством, связаны с созданием антибиотиков и противостолбнячной сыворотки, которая во время войны спасла жизнь тысячам людей. Научные достижения Л. С. Штерн были столь высокими, что в 1939 г. она была избрана действительным членом АН СССР и стала первой женщиной-академиком. В годы войны она разрабатывала методики для лечения раненых от столбняка, шока, а также активно участвовала в работе Еврейского антифашистского комитета. В 1948 г. была арестована и проявила незаурядную волю и мужество во время допросов на Лубянке; она избежала смертного приговора и была осуждена к ссылке в Казахстан. После смерти Сталина Л. С. Штерн была возвращена в столицу и возглавила лабораторию физиологии в Институте биофизики АН СССР.
На новой территории стоят памятники над могилами Марка Бернеса, Михаила Светлова, Семена Лавочкина, Романа Кармена; вблизи главного входа — могила «короля» советской оперетты Григория Марковича Ярона; автор памятника скульптор Н. Рудько воссоздал портрет артиста, а также образы, воплощенные им на сцене.
В конце XX в. была открыта новейшая территория Новодевичьего кладбища, где похоронены Аркадий Райкин (скульптор Д. Народицкий, архитектор Ю. Воскресенский), Леонид Утесов (скульптор Ю. Чернов, архитектор Г. Исакович), Юрий Левитан (скульптор И. Фарфель, архитектор В. Емельянов).
Многие известные деятели культуры и науки покоятся на территории Донского некрополя; еврейские имена высечены на многих памятниках как кладбища, так и самого старого в городе колумбария. Вблизи древней монастырской стены похоронен Соломон Михоэлс. На территории кладбища находится братская могила в память жертв сталинских репрессий, тайно захороненных на Донском кладбище. В числе тысяч погибших русские, немцы, украинцы, армяне, евреи.
Еврейские имена высечены и на памятниках Ваганьковского кладбища. Именно там евреи читали поминальную молитву над могилой архитектора Ильи Маратовича Кричевского, погибшего 21 августа 1991 г.; он вместе с Дмитрием Алексеевичем Комарем и Владимиром Александровичем Усовым остановили боевую машину на подступах к Белому дому.
История еврейской культуры представлена и в музеях столицы. В Третьяковской галерее хранятся картины российских еврейских художников — Леонида Пастернака, Марка Шагала, Гирша Ингера, Натана Альтмана, Роберта Фалька, творчество которых исполнено национальных мотивов.
История Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина была изначально связана с человеческой щедростью. В 1985 г. музей открыл новый отдел — Музей личных коллекций, и среди дарителей было много евреев. Основу экспозиции нового отдела составила богатейшая коллекция произведений русских художников XIX–XX вв., собранная и описанная известным литературоведом и искусствоведом И. С. Зильберштейном; целый зал занимает коллекция картин, подаренная профессором Политехнического института (Санкт-Петербург) А. Н. Раммом, в ней представлены картины еврейских художников XX в.
История еврейских театров отражена в экспозиции Государственного центрального театрального музея им. А. А. Бахрушина, которая представляет декорации и эскизы костюмов Государственного еврейского театра и «Габимы», созданные М. Шагалом, Н. Альтманом, Р. Фальком, М. Добужинским, А. Бенуа (дочерью знаменитого художника Александра Бенуа).
В фондах Государственного литературного музея находятся документы, издания, автографы еврейских писателей и поэтов, писавших на идише.
В Музее книги (в здании Российской государственной библиотеки) собраны уникальные издания Торы и Талмуда XV–XVII вв. В фондах ведущей библиотеки страны представлена еврейская литература на иврите, идише, русском, английском языках; многие книги отмечены автографами их бывших владельцев. Доброй традицией в культурной жизни города стал Общинный фестиваль еврейской книги, проходящий ежегодно в Российской государственной библиотеке и других культурных центрах Москвы.
Многочисленные документы по истории Московской еврейской общины, правовому положению евреев в России, СССР, Российской Федерации хранятся в ведущих архивах Москвы.
Мы вспомнили историю еврейской общины, начиная с ее возникновения до конца XX столетия. Эпоха перестройки, восстановление дипломатических отношений с Израилем, распад многонационального советского государства отразились на судьбе еврейской общины в Москве: появились различные еврейские организации, одна за другой открывались еврейские школы, курс иудаики вошел в программы как общих, так и еврейских вузов, значительным событием в культурной жизни страны стало издание на русском языке Краткой еврейской энциклопедии, Российской еврейской энциклопедии, перевода трактатов Талмуда с научным аппаратом и многотомной «Книги памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом». Театр «Шалом» нашел своего зрителя; в Большом зале Консерватории вновь стал выступать синагогальный хор. С 1989 г. на русском языке выходит «Международная еврейская газета», Московский еврейский общинный дом издает журнал «Домашние новости»; Еврейское агентство в России (Сохнут) проводит консультации по алие и открывает курсы по изучению иврита, а также воскресные школы.
Но более всего об истории еврейской общины, о радостях и печалях евреев многих поколений повествует сам город; Москва, на протяжении XX столетия пережившая многочисленные реконструкции, сохраняет историческую канву, приметы прошлых времен. Памятные места еврейской жизни и культуры помогают еще полнее почувствовать значимость Москвы в судьбе российских евреев и историческую связь народа с общероссийской жизнью и культурой.
Автор благодарит сотрудников Центрального исторического архива г. Москвы за содействие и помощь в работе с документами.
Жизнь евреев в Москве в царское время была много хуже, чем в каком-либо ином пункте Российской Империи. И это отчасти вполне понятно. Москва, с одной стороны, была центром православия, сердцем православной церкви и претендовала на звание Третьего Рима. Само собой разумеется, что религиозный фанатизм и религиозная ненависть к евреям были здесь выражены сильнее, чем где бы то ни было. С другой стороны, Москва была центром и родоначальницей славянофильства, так называемого «самобытного русского духа», центром русского национального шовинизма и, как его называли западники, квасного патриотизма. Понятно поэтому, что все круги московского общества, которые были настроены в этом духе, смотрели сверху вниз на «презренного еврея», по выражению А. С. Пушкина. С третьей стороны, Москва была центром всероссийской торговли и промышленности, цитаделью всероссийского купечества, которое было очень патриотично в том смысле, что тщательно охраняло свои карманы (это называлось «охраной отечественной промышленности») от всякой конкуренции, и еврейской особенно. По этим трем мотивам: религиозному, идеологически славянофильскому и особенно экономическому — евреи в Москве должны были подвергаться исключительным испытаниям, особенно в такие моменты, когда лжепатриотизм, шовинизм и политическая реакция высоко поднимали голову. И действительно, немало пришлось пережить евреям в Москве. Представить в кратких чертах историю этих переживаний, характеризующую царский режим, его тактику, приемы и методы, имеет целью предлагаемая книга. Мы думаем, что эта пышная и яркая история представляет не только специально еврейский, но и большой общерусский интерес. Прибавим только, что наша работа не представляет научного исторического исследования, на которое автор не претендует, как не специалист-историк. Автор лишь собрал в этой книге все, что смог найти в доступной ему литературе, все разбросанное в разных книгах, журналах и газетах. Кроме того, он постарался изложить историю московского еврейства за последние 50 лет, историю, в которой он сам принимал активное участие. Таким образом, книга эта носит литературно-мемуарный характер и сможет служить указателем для будущих исследователей-историков.
Москва, февраль 1936 г.
История евреев в Москве хронологически совпадает с историей евреев в России вообще, т. е. она начинается с конца XVIII века, когда после разделов Польши большое количество евреев, живших на территории Польского королевства, сразу вступило в русское подданство. До этого момента Россия своих евреев не имела, а чужих, польских и литовских, к себе не пускала. Темная и отсталая древняя Русь, относившаяся скептически к иностранцам (басурманам) вообще, особенно враждебно и недоверчиво относилась к евреям, и все попытки, как со стороны евреев, так и со стороны соседних правительств, добиться разрешения на въезд в Россию евреев терпели фиаско. Понятно, таким образом, что в это время в Москве евреев не было и быть не могло.
В то время как в Киевской Руси, в Приднепровье, в самом Киеве [евреи] жили, по-видимому, в заметном числе еще в X–XI веках, так что в 1113 г. уже произошел там еврейский погром («Кияне… идоша на жиды и разграбиша…», — рассказывает летопись), в центральной России, в Московской Руси, не было евреев вплоть до конца XVIII века. Евреи и разные правительства Запада делали многократные попытки добиться разрешения евреям въезда в Россию для торговых целей, но все эти попытки успеха не имели. Так, например, польский король Сигизмунд-Август через своего посла велел сказать Иоанну III: «Докучают нам подданные наши, жиды, купцы государства нашего, что прежде означало при предках твоих, вольно было всем купцам нашим, христианам и жидам, в Москву и по всей земле твоей с товарами ходить и торговать; а теперь ты жидам не позволяешь с товарами в государство твое выезжать». На это Иоанн отвечал: «Мы к тебе не раз писали о лихих делах от жидов, как они наших людей от христианства отводили, отравные зелья нам привозили и пакости многие нашим людям делали, — так тебе бы, брату нашему, не годилось и писать о них много, слыша их такие злые дела». Несмотря на такой резкий и категорический отказ, отдельным евреям удавалось и тогда проникнуть в Москву. Дело в том, что в Москву попадали пленные евреи во время войн с Литвой и Польшей, проникали и отдельные лица, как, например, мастера, врачи, фармацевты. Правда, судьба этих смельчаков была очень трагична. Так, например, известно, что при Иоанне III, мнение коего о евреях приведено выше, находился врач-еврей доктор Леон, «лекарь жидовой мистер Леон». Это был первый врач-еврей в России. Приехавшие в 1490 г. из Рима братья царицы Палеолы, Дмитрий и Мануил, и привезли с собою из Венеции доктора Леона в качестве лейб-медика. Вскоре после его приезда заболел сын великого князя, Иоанн Молодой. Леон взялся его вылечить, ручаясь головой за успех. <…> Леон начал его лечить («зелие пити даде ему, нача жещи сткляницыми по телу, вливая воду горячую»). Больной скончался 7-го марта 1490 г. Леон был заключен в тюрьму и 23-го апреля того же года публично казнен («ссекоша ему голову на Болвановой»). При Иоанне Г розном в Москве непонятно как очутились брестские евреи, привезшие с собою товары для продажи. Эти товары были сожжены. Так обстояло дело до воцарения Романовых. Исключение из общего правила о закрытии Москвы для евреев представляет царствование второго Романова, «тишайшего царя» Алексея Михайловича. <…> Колине[5], врач при Алексее Михайловиче, подтверждает, что «евреи с недавнего времени очень размножились в Москве и при дворе». Патриарх Никон в период его опалы и борьбы с царем жаловался, что «в России никому не запрещено входить на царский двор, ни еретикам, ни жидам, ни магометанам, а запрещено только православным, епископам, архимандритам, игуменам и монахам». Все это доказывает, что действительно в это время в Москве было некоторое количество евреев. <…> Дело в том, что наличие известного числа евреев в Москве в то время было не следствием перемены курса правительственной политики или прежних настроений по отношению к евреям, а явилось чистой случайностью. В 1657 г. приехал в Москву врач-еврей Стефан фон Гаден, он же Данила Евлевич, Данило Ильин или Данило Жидовиков. Он поступил на службу сначала цирюльником-фельдшером, затем лекарем и, наконец, в 1672 г. получил от царя докторский диплом. Это был один из самых популярных врачей в Москве и, по-видимому, был очень любим при дворе. Кроме того, он был очень дружен с известным в то время единственным образованным [человеком] Артамоном Сергеевичем Матвеевым[6]. Благодаря покровительству такого влиятельного и обладавшего такими связями в высших сферах [лица] евреи получили возможность жить в Москве. Сначала перебрался в Москву зять Гадена, Юда (Егор Исаев), потом его мать. А эти родственники знаменитого доктора, вероятно, увлекли за собою своих близких и знакомых. Так и составилась тогдашняя еврейская колония в Москве. О ее численности, жизни, занятиях и проч. нам ничего, кроме этих отрывочных сведений, не известно. Зато нам известна судьба этого популярного врача и еврейского покровителя. В 1682 г., во время стрелецкого бунта доктор фон Гаден был зверски убит. В своей записке о событиях 15, 16 и 17 мая 1682 г. датский резидент сообщал следующее об убийстве его. «В особенности стрельцы искали доктора Даниила фон Гадена, родом жиди, который будто бы извел царя Федора. Досталось много его соседям, однако ж нигде не могли они найти его. Сосед Данилов, доктор Иван Гутменш, был строго обыскан, но при этом случае не потерпел никакого вреда; когда же стрельцы около полуночи пришли к нему опять, добрый человек очень испугался, подумал, что стрельцы пришли за ним, и спрятался на чердаке. Стрельцы нашли его там и взяли с собою, говоря, что он был большой друг Данилова и, верно, спрятал или куда-нибудь спроводил его. „Мы-де будем держать его, пока найдется“. Жену Данилову они также взяли с собою… В два часа следующего дня пришло известие, что сын Данилов Михайло, молодой человек 22 лет, найден, переодетый, на улице. Стрельцы спросили его, где отец. Тот отвечал, что не знает. Они убили его и бросили вниз. После приступили они к Гутменшу, говоря, что если Данило не найден, то он должен быть казнен за то, что помогал изготовлять лекарства, и, не слушая никаких объяснений, убили его также. Хотели убить жену Данилову, но младшая царица, которой стрельцы еще несколько совестились, стала просить… Ночью стрельцы продолжали искать Ивана Нарышкина и доктора Данилу…
17-го мая, рано поутру, пришло известие из немецкой слободы, где живут немецкие офицеры, что доктор Данило, который два дня и две ночи скрывался в Марьиной Роще и окрестных местах в нищенском платье, пришел к знакомому, чтобы утолить свой голод, но был узнан на улице и задержан. Стрельцы обрадовались и послали за ним отряд. Его привезли с котомкою за плечами, в лаптях, в царские покои. Царевны и молодая царица-вдова уверяли в его невиновности, свидетельствуя, что он сам отведывал, равно как и оне, все изготовленные им лекарства, просили за него, но напрасно. „Это колдун, у него нашли мы сушеных змей“… Всё обещано стрельцам, лишь бы они простили Ивана Нарышкина и доктора Данилу. Они не хотели ничего слушать… Патриарх вышел к ним с образом Божьей матери, и, наконец, царица вывела брата. Все они пали на колени перед стрельцами, один стрелец бросился к ним, выхватил из средины их Ивана Нарышкина за длинные его волосы, подхватили и столкнули его с доктором Данилом вниз, потащили в застенок… Доктор Данило в пытке бормотал разные вещи… Потащили на площадь и убили с большим ожесточением, чем других, и внутренность его разметали по улицам. Доктором заключилась на этот раз трагедия». Так кончилась карьера двух врачей-евреев, рискнувших сделать карьеру в Москве в те тяжелые времена.
После Алексея Михайловича на протяжении всего XVIII в. до воцарения Екатерины II ничего нового в отношении евреев не произошло, сохранена была старая политика, плотно закрывавшая двери перед евреями. Уже в 1676 г. издан был приказ великого государя Феодора Алексеевича, по которому «Еврея и с товары и без товаров пропускать в Москве не велено», а «которые Евреяны впредь приедут утайкою в Москве и учнут являться и товары свои записывать в Московской большой таможне — и тех присылать в посольский приказ и товаров их в таможне не записывать». В договорах с Польшей (1676 и 1686 гг.) внесен был пункт, что в «великий град Москву» могут приезжать из Польши и Литвы все люди, «кроме жидов».
Даже «великий преобразователь» и «западник» Петр Великий не решался коснуться старой традиции и внести в нее какие-нибудь изменения. Все попытки добиться разрешения для евреев въезда в Россию терпели фиаско. Так, во время пребывания Петра в Голландии амстердамские евреи через бургомистра Витсена попытались ходатайствовать у Петра о разрешении въезда евреев в Московское государство. Петр на просьбу Витсена ответил: «Милый мой Витсен, вы знаете евреев, их характер и нравы; вы знаете также русских. Я знаю тех и других, и, верьте мне, не настало еще время соединить обе народности. Передайте евреям, что я признателен за их предложение и понимаю, как выгодно было бы им воспользоваться, но что мне пришлось бы чувствовать к ним сострадание, если бы они были посреди русских». Этот ответ достаточно характеризует настроение русских людей того времени по отношению к евреям. Царь как будто хотел охранить евреев от возможных эксцессов со стороны русского народа.
Другую попытку в этом направлении сделал Веселовский Абрам Павлович[7], сын того Веселовского — еврея по происхождению, — который был женат на тетке известного приближенного Петра, барона Петра Павловича Шафирова[8], тоже еврейского происхождения. Веселовский хлопотал особенно о еврейских врачах. В письме к царю он писал: «Евреи всегда отличались своими познаниями в медицинской науке, и только благодаря еврейским врачам возможно было успешно бороться со многими лютыми болезнями, между прочим и с лепрой». Петр на это ответил: «Для меня совершенно безразлично, крещен ли человек или обрезан, чтобы он только знал свое дело и отличался порядочностью». Несмотря на такой, казалось бы, прогрессивный взгляд царя, он на практике оказался фанатичнее даже своих предшественников.
Призывая отовсюду искусных иностранцев, Петр делал постоянное исключение только для одного народа, именно для евреев: «Я хочу, — говорил он, — видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Из этого заявления видно, насколько искренен был его вышеприведенный ответ Веселовскому и насколько ему было «безразлично» то или другое вероисповедание человека. Историк Соловьев[9] комментирует это отношение Петра к евреям так: «Вести из Малороссии не могли внушить Великороссиянам расположения к принятию жидов. В 1702 году 10 марта к черниговскому коменданту прислал полковник Лизогуб письмо, в котором говорилось, что в Черниговском уезде, в местечке Городне, жиды замучили христианина и кровь рассылали по разным жидам, живущим в малороссийских городах. Перед судом в Чернигове жид Давид без пытки… признался, что он со свояком своим Яковом замучил христианина; объявил, что многие жиды собирались в селе Жуковце в корчме о своем жидовском празднике, именно на Трупки, было их человек сорок с лишком, и просили его, Давида, чтобы он добыл на праздник Пейсах крови христианской, что он и исполнил. Яков также признался без пытки…». Для ученого-историка Соловьева, очевидно, это служило полным оправданием и мнения Петра, и его изуверской политики.
Как бы то ни было, но при таких настроениях великого царя в это время Москва была совершенно недоступна для евреев. С 1703 г., когда [было] «прорублено окно в Европу», [с] основания Петербурга, Москва перестает быть столицей и местожительством царей. Но это обстоятельство нисколько не изменило положения по отношению к евреям. Следующие три царствования — Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны — в отношении евреев больше занимались еврейским населением Малороссии, которое «то выселяли» «за рубеж», то оставляли. В Москве же, как вообще в северных краях, евреев не было. Известна только осталась история еврея Вороха Лейбова, откупщика питейных и таможенных сборов, жившего в Смоленске. В Смоленском уезде проживало еще немного евреев, кормившихся около откупного промысла. Борох построил в селе Зверо[вичи] молельню. Об этом донесено было в Петербург, и в 1727 г. императрица Екатерина I повелела Бороха и его товарищей отрешить от откупа питейных и таможенных сборов и «выселить из России немедленно за рубеж». Но высланный из России Борох каким-то образом попал в Москву, познакомился здесь с капитан-лейтенантом флота Александром Возницыным и «совратил его в еврейскую религию». Возницын под влиянием Бороха настолько увлекся иудаизмом, что поехал к сыну Бороха, жившему в местечке Дубровне Могилевской губернии, подвергся операции обрезания и стал исповедывать еврейство. Преступление это вскоре было открыто, и Возницын и Борох были преданы суду. Под пыткой они оба сознались и были присуждены к смертной казни. Императрица Анна Иоанновна на докладе Сената сделала резолюцию: «Обоих казнить смертью, изжечь, чтобы другие, смотря на то, невежды и богопротивники, от христианского закона отступить не могли, и таковые прелестники, как оный жид Борох, из христианского закона прельщать и в свои законы превращать не дерзали». Борох и Возницын были сожжены. Это было в 1738 г.
Но исключительную религиозную нетерпимость проявила к евреям воспетая Державиным дочь Петра Елизавета Петровна (1741–1761). Если прежние правители в своей политике по отношению к евреям ссылались на мотивы экономического или морального порядка, если Иоанн III говорил о «лихих делах от жидов», если Петр Великий обосновывал свою тактику тем, что «они плуты и обманщики» (а историк Соловьев оправдывал это поведение употреблением евреями христианской крови), то Елизавета Петровна знала только мотив: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». Эта знаменитая резолюция служила главным руководящим принципом этой развратнейшей из цариц и красной нитью проходит по всей истории ее двадцатилетнего царствования. Двери России, и, конечно, Москвы, не только оставались при [ней] наглухо закрытыми для евреев, но и все евреи, которые жили даже в Малороссии, были изгнаны из пределов России. В 1744 г. был разослан приказ Сената о немедленном выселении за границу всех евреев, кроме тех, которые пожелают креститься, причем в приказе говорилось: «…и впредь онов жидов ни под каким видом, ни для чего, также и на ярмарки, ни на малое время в Россию отнюдь не впускать, да и о впуске их никаких ниоткуда представлений в правительствующий Сенат не присылать; а все ль оные поныне высланы — о том в Сенат рапортовать». Так очистила христолюбивая императрица Елизавета Пресвятую Русь от нечистых «врагов Христовых».
Чрезвычайно любопытна судьба третьего врача-еврея (маррани)[10], из далекой южной Португалии попавшего на берега Невы. Мы имеем в виду врача Антонио Санхец (Санхес, Санжес, Санше)[11]. Ученик знаменитого Боэргава, он был рекомендован последним русскому правительству. В 1731 г., при Анне Иоанновне, он был назначен «физику-сом» при медицинской канцелярии в Москве. Затем был переведен на разные должности в Петербург, где был лейб-медиком при Елизавете Петровне. Он был одним из самых популярных врачей в столице и был очень принят при дворе, особенно после того, как вылечил невесту принца Петра Федоровича, будущую императрицу Екатерину II. В 1744 г.[12] он подал в отставку по болезни и уехал за границу. Он был избран в почетные члены Академии Наук. Через несколько лет Елизавета Петровна приказала президенту Академии Разумовскому[13] исключить Санхеца из числа членов Академии. Санхец написал Разумовскому письмо, в котором выражал свое недоумение по поводу постигшей его немилости и с просьбой сообщить ему сущность его вины. Разумовский это письмо передал канцлеру Бестужеву[14], который ему сообщил, что государыня желает, чтобы члены ее Академии были добрыми христианами, а она узнала, что доктор Санхец не принадлежит к числу таковых. Итак, сколько мне известно, причиной, по которой он лишился места своего, было его иудейство, а вовсе не какие-либо политические обстоятельства. Разумовский уведомил об этом Санхеца следующим письмо: «Государыня полагает, что было бы против ее совести иметь в своей Академии такого человека, который покинул знамя Иисуса Христа и решился действовать под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков». Санхец на это ответил: «…такое обвинение ложно и есть тем более клевета, что я католической религии, но что я не забочусь опровергнуть это, потому что мне от рождения суждено, чтобы христиане признавали меня за еврея, а евреи — за христианина[15], и что, сверх того, провидением это предназначено крови, текущей в моих жилах, той самой, которая была и первых святых церкви, и святых апостолов, униженных, преследованных и мученных при жизни, чтимых и поклоняемых после их смерти». Так распорядилась благочестивая императрица с ученым Санхецом, врачом и академиком, который вызвал у нее сомнение в «добром христианстве»… Санхец умер в Париже в 1783 г.
Как ни старались правители России — князья, цари, император и императрицы — охранить русскую землю от евреев, но история решила иначе. В последней четверти XVIII в., после трех разделов Польши, Россия вместе с Белоруссией и царством Польским получила сразу такое большое количество евреев, какого не имело ни одно государство в Европе. Северо-запад России и царство Польское сделались центром еврейства, и русское правительство вынуждено было решать свой «еврейский вопрос»…
Белоруссия была присоединена в 1772 г. В манифесте об этом Екатерина II объявляла, что «каждое состояние из жителей присоединенных земель вступает с самого сего дня во все оному свойственные выгоды по всему пространству Империи Российской». Но тут же было сделано исключение по отношению к евреям. «Чрез торжественное выше сего обнадежение всем и каждому свободного отправления веры и неприкосновенной в имуществах целости собою разумеется, что и еврейские общества… будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, коими они ныне в рассуждении закона и имуществ своих пользуются». Как бы то ни было, с присоединением Белоруссии евреи двинулись в центральную Россию и в Москву, и вскоре в Москве образовалось довольно заметное еврейское население. Главным образом переселились в Москву евреи из ближайшей Могилевской губ., преимущественно жители м[естечка] Шклов, который в то время был большим и оживленным торговым пунктом, пунктом, производившим обширную торговлю с заграницей.
В 1785 г. было издано Городовое положение («Грамота на права и выгоды городам Российской Империи»), по которому евреи-купцы стали равноправными христианами. Евреи, поселившиеся в Москве, вели крупную торговлю. Так, например, известный общественный деятель и подрядчик Нота Ноткин[16] вел в то время большие торговые дела в Москве. Другие торговали заграничными товарами, и обороты делали, по-видимому, немалые. «В 1788 г. по просьбе находившихся тогда в Москве белорусских евреев с разрешения полиции было похоронено двое умерших евреев за Дорогомиловским мостом в двенадцатой части. Вдали от правоверного кладбища просили они отвести 1600 кв. саж. земли. Генерал-губернатор Еропкин разрешил отвести 800 кв. саж.». Таким образом, в 1788 г. уже было основано еврейское кладбище, что доказывает, что количество евреев в Москве было уже порядочное.
Но недолго длились золотые дни тогдашней еврейской колонии Москвы. В своей деятельности им пришлось столкнуться с коренным московским купечеством — и эта первая встреча с московским коммерческим миром окончилась чрезвычайно печально не только для московских евреев, но и для всего русского еврейства. Московские купцы, почуяв в лице евреев конкурентов, в 1790 г. подали ходатайство о запрещении евреям не только торговать, но и проживать в Москве, так как они наносят местной торговле «весьма чувствительный вред и помешательство». Надо еще прибавить, что, выступая с таким ходатайством, они это делают не из религиозных мотивов, а из чисто торговых интересов, как они выразились, «отнюдь не из какого-либо к ним в рассуждении религии отвращения или ненависти». Нота Ноткин в своем письме, вероятно к Державину, рассказывает об этом так: «В продолжение времени под (над? — Ред.) Российской державою будучи главнокомандующим, генерал-фельдмаршал граф Чернышев (3. Григ.)[17] в 1780 г. исходатайствовал всемилостивейшее позволение записываться евреям в купечество, им открыт способ к коммерции и промыслам; достаточные из них в Москве и Смоленске, записавшись в купцы, зачали разводить знатную торговлю; но по кончине оного графа купечество российское просило о запрещении евреям записываться в купцы великороссийских городов и торговать в России». Так было в 1780 г., после Городового положения евреи получили право «записываться в купцы и торговать в России» не только на основании «всемилостивейшего позволения», но и на основании законодательного акта, уравнивавшего их в этих правах с христианами. Да и сама государыня Екатерина «приметить указала, что когда означенные еврейского закона люди вошли уже на основании указов Ее Величества в состояние, равное с другими, то и надлежит при всяком случае наблюдать правило, Ее Величеством установленное, что всяк по званию и состоянию своему долженствует пользоваться выгодами и правами без различия закона и народа». Несмотря на закон и такую принципиальную декларацию Ее Величества, Совет Государыни на вышеуказанное ходатайство московских купцов ответил, что «не усматривается никакой пользы» от допущения евреев в Москву, и, вопреки «правилу, Ее Величеством установленному», 23 декабря 1791 г. издан был следующий указ Екатерины II Сенату: «Рассматривая, с одной стороны, поданные нам прошения от евреев касательно незаписки их в Смоленское и Московское купечество, а с другой — предоставленные нам от генерала, главнокомандующего в Москве и тамошней губернии, князя Прозоровского обстоятельства, до сего же случая относящиеся, и, соображая все это с законами, находим, что евреи не имеют никакого права записываться в купечество во внутренние Российские города и порта». Таким образом, в нарушение ею же изданного закона Екатерина лишила евреев права жительства и торговли и положила начало пресловутой черте оседлости[18], от которой русское еврейство так жестоко страдало 116 лет вплоть до революции 1917 г. Этот факт вплетает еще один пышный цветок в историю царствования ученицы Вольтера и Дидро, равно как в историю всероссийского купечества, с кознями которого против евреев мы еще встретимся в нашей истории не один раз.
Само собою понятно, что после этого указа доступ евреям в Москву был опять закрыт и оседлое еврейское население Москвы не могло более увеличиться. В Москве проживали только временно приезжавшие для торговых дел евреи, но число их было очень невелико. И так это продолжалось еще очень долго. Мы не имеем сведений о евреях в Москве в царствование Павла и Александра I, так как в это время никаких возможностей для переселения в Москву не представлялось. Известное «Положение о евреях» 1804 г., имевшее в виду урегулировать жизнь евреев в правовом, экономическом и бытовом отношении, разрешало купцам, фабрикантам и ремесленникам только временно приезжать в центральные губернии и в Москву для торговых дел. Разрешение это дано было… потом и винокурам. Имели право приезда евреи и для получения образования в высших учебных заведениях. Но мы знаем, как мало в то время было евреев, учившихся в университетах и других высших учебных заведениях. В Московском университете ни одного студента-еврея еще не было в то время. Таким образом, еврейское население тогдашней Москвы состояло из приезжавших на время для купли и продажи товаров евреев ближайших губерний, главным образом Могилевской, и торгового Шклова, равно как из немногочисленных заграничных евреев. Отечественная война, понятно, не особенно благоприятствовала поселению евреев в Москве, хотя за отступавшей русской армией потянулись на восток и евреи черты оседлости. Сам р. Залман Лядский[19] двинулся на Москву в 1812 г., где через несколько лет умер в одной из московских больниц его любимый сын, принявший, как известно, христианство. Но численность всех случайных этих жителей Москвы была ничтожна. Так, мы знаем, например, что во время Отечественной войны, когда евреи оказались под бдительным надзором, среди подозрительных лиц, высланных по распоряжению Бестужева из Москвы, было несколько евреев из разных уездов Московской губернии. Высылкой отдельных евреев из Москвы занимался небезызвестный московский генерал-губернатор Ростопчин[20]. 23-го августа 1812 г. московский обер-полицмейстер Ивашкин[21] донес гражданскому губернатору Обрезкову[22], что в Москве задержаны два еврея — Лейба Кенигсберг и Мовша Нарвер с «подозрительными бумагами на еврейском языке»; по рассмотрении этих бумаг, «оказавшихся в щетах и записках по винокуренному заведению и по выдаче пашпортов», лица эти были высланы за заставу. Через три дня, 26-го августа, Ивашкин опять доносит Обрезкову: «При отношении Вашего Превосходительства от 31 июля присланы ко мне взятых в Рузском уезде евреев жены и дети, с тем, чтобы они имели жительство, где похотят, впредь до востребования, за надлежащим присмотром, которые, согласно сему требованию, и находятся в Новинской части; ныне частный пристав донес мне, что еврейские жены, не имея пропитания, просят о сем начальнического рассмотрения посадить и их вместе с мужьями, единственно для того, чтобы иметь хотя нужное пропитание, во временную тюрьму. О чем относясь, покорнейше прошу Ваше Превосходительство снабдить меня на сей случай разрешением». По-видимому, эта просьба несчастных женщин была исполнена и оне были посажены в тюрьму, так как в «деле об отправлении в Рязань колодников и арестантов из московского тюремного замка» первого сентября 1812 г. в списке показаны: «…евреи — 22 мужчины, 6 женщин и 10 детей»[23].
Как ничтожно было количество евреев в первой четверти XIX в., видно из следующего. В старом путеводителе «Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского», часть 4, Москва, 1831 г., мы читаем: «За Дорогомиловской заставой находится кладбище с церковью во имя преподобия Елизаветы, построенное от казны 1772 г.». О еврейском кладбище, которое, как указано выше, было открыто еще в 1788 г., даже не упоминается. Очевидно, евреев было так мало, что и. кладбище не функционировало…
В Москве в это время проживали лишь временно приезжавшие для закупки товаров, и их, по всей вероятности, было очень немного. Приезжие евреи облюбовали для своего жительства Зарядье, на подворьях которого, Глебовском и Мурашевском, они останавливались. Это место, очевидно, выбрано было по следующим причинам. Евреи в то время были редкостью, и на них смотрели как в Кунсткамере на редких зверей, смотрели не без насмешливости, презрительности, а порой и оскорблений. Известно, что в течение почти всего XIX в., вплоть до 80-х годов, еврея московские обыватели встречали с приветствием: «С хреном». Как, например, татарина встречали, показывая ему «свиное ухо». Какой смысл скрывался под этим таинственным «с хреном», неизвестно. Очевидно, здесь имелось нечто оскорбительное. Понятно, что при таком настроении «окружения» евреям не особенно приятно было проживать на центральных и многолюдных улицах. Зарядье лежало в стороне от столичного шума и в этом отношении было чрезвычайно удобно. С другой стороны, Зарядье было очень близко от Гостиного двора и Ильинки, этого московского сити, с которым только евреи имели дело. Вот почему оно и сделалось любимым местожительством евреев. Тут же была открыта и первая еврейская молельня, так называемая «Аракчеевская» молельня на Глебовском подворье, и Зарядье, понятно, стало еврейским кварталом Москвы. Центр Зарядья, Глебовское подворье, потом стало московским гетто, о котором подробно расскажем в следующей главе.
В 1825 г. кончилось царствование Александра «благословенного» и началось царствование Николая I, прозванного справедливо Некрасовым и Толстым Николаем Палкиным. Это царствование, необыкновенно мучительное для всей России, было особенно ужасным для русского еврейства. Ужасным оно было по той, употребляя выражение Достоевского, артистической жестокости, которую оно проявило по отношению к русскому еврейству. Со времени Иродова избиения детей история не знает такого правительственного истребления детского населения, какое совершил этот проклятый царь. Но это массовое истребление было куда хуже Иродова. Последний избил в один момент детей и сразу положил конец мучениям. Николай в течение десятков лет подвергал истязаниям тысячи еврейских детей, подвергая их неслыханным физическим и моральным пыткам. Мы говорим о всем известных кантонистах, об отбирании у родителей детей начиная с 5 лет на военную службу и отдаче их на воспитание в отдаленные центральные и сибирские губернии, где их всякими хитро изобретенными способами всякого рода мучительства вынуждали отказаться от веры отцов и переходить в православие. Еврейская народная фантазия[24] заклеймила в своих песнях и легендах это подлое царствование, в народной памяти этот период русско-еврейской истории стоит рядом разве только с эпохой испанской инквизиции. Один очень известный проповедник начал свою речь по случаю кончины Николая следующими словами: «Все добро, которое он сделал евреям, да выйдет ему навстречу на том свете…». Что до евреев в Москве, то это время было наполнено историей московского гетто и борьбой за его уничтожение.
У подошвы довольно крутого спуска, ведущего с Ильинки и Варварки вниз к Зарядью и Проломным воротам Китайской стены, на углу ныне Псковского и Елецкого переулков, стоит двухэтажный казарменного типа дом под № 12, окаймляющий грязноватый и невзрачный двор. Это «Глебовское», или «Жидовское», подворье. Глебовским оно называлось потому, что принадлежало действительному статскому советнику Глебову, подобно тому, как соседний и постоянно с ним конкурировавший дом, Мурашевское подворье, называлось по имени своего владельца — купца Мурашева. Жидовским оно называлось потому, что, как сказано выше, издавна этот дом облюбовали евреи, приезжавшие в Москву. Это Глебовское подворье в течение многих лет и было московским гетто, так как все евреи, почему-либо прибывавшие в это время в Москву, имели право проживать только в этом доме.
Какова история этого гетто? Когда и как оно возникло? Как жили в то время попадавшие туда евреи?
Московское гетто отличалось от западноевропейских тем, что последние составляли целые кварталы, в которых проживало еврейское население того или другого города; в Москве же гетто состояло из одного дома, вышеупомянутого Глебовского подворья.
Этот дом владелец его, Глебов, в 1826 г. завещал казне, с тем чтобы доходы с него шли на содержание главным образом Глазной больницы. Когда дар генерала Глебова был высочайше утвержден, московский генерал-губернатор кн. Голицын сообщил попечителю подворья, что евреям, временно пребывающим в Москве, разрешается останавливаться в этом подворье, но с тем чтобы не брали с собой жен и детей и не устраивали там синагоги для общего богослужения. Таким образом, Глебовское подворье, так сказать, официально было санкционировано как местожительство евреев в Москве.