- Товарищ полковник! Я сейчас зам.министра позвоню!
- Ебал я вашего министра!
Комендант не терял надежды урезонить его.
- Постыдитесь, товарищ полковник. Посмотрите, чей над вами портрет!
- Ебал я ваш портрет!!!
На этом дискуссия закончилась - для полковника полновесным сроком.
От Каплера мы с Юлием Дунским услышали историю "червонного казака" Гришки Вальдмана. (Юлик, правда, запомнил другое имя и фамилию: Ленька Шмидт).
Этот героический еврей-котовец после гражданской войны оказался не у дел: к мирной жизни он был мало приспособлен. За старые боевые заслуги его поставили директором какого-то завода, а в начале тридцатых даже послали в Америку - набираться опыта. Оттуда он привез холодильник (их тогда в Москве было мало, а те, что были, называли почтительно рефрижераторами) и дюжину разноцветных пижам. Пижамы ему очень нравились, он даже гостей принимал в пижаме. А посреди вечера убегал в спальню и через минуту появлялся в пижаме другого цвета. В общем, это был бестолковый добродушный еврей-выпивоха.
В 37 году начались аресты. Окружение Гришки-Леньки сильно поредело и он, при всем своем легкомыслии, забеспокоился. Понял, что заграничная командировка может выйти ему боком. Пошел к старому приятелю и спросил совета, как вести себя, если за ним придут.
Приятель (это был Андрей Януарьевич Вышинский) поджал губы:
- Зря у нас никого не сажают. Но могу сказать тебе одно. Придут - попроси показать ордер на арест: есть ли там подписи кого-нибудь из секретарей ЦК и генерального прокурора или его заместителя. Ты номенклатурный работник, без этих подписей ордер недействителен.
Гришка поблагодарил, пошел домой. В ту же ночь за ним пришли. Позвонили в дверь, на вопрос "Кто?" ответили: "Телеграмма".
- Подсуньте под дверь, - распорядился Вальдман. Тогда они перестали валять дурака:
- Открывайте! НКВД.
Гришка велел домработнице открыть дверь. Вошли трое и замерли у порога: хозяин, в пижаме с тремя орденами Красного Знамени на груди, стоял облокотившись на рефрижератор. В руке он держал маузер; длинный ствол был направлен на вошедших.
- Покажите ордер! - потребовал Вальдман. Старшой с готовностью рванулся вперед.
- Не подходить! Клава, дай швабру. - И взяв у домработницы щетку на длинной ручке, протянул ее чекисту. - Ложи сюда.
Подтянув к себе ордер, Гришка долго вертел его в руках, по-прежнему держа энкаведешников под прицелом. В грамоте он был не очень силен, но все что нужно, углядел.
- Где подпись секретаря?
- А что, нету? Так это мы сейчас. Поедемте, там подпишем.
- Никуда я с вами не поеду. Вы самозванцы, пошли вон!
Старшой потоптался на месте, попросил:
- Товарищ Вальдман! Разрешите позвонить по телефону.
Тот разрешил: телефон висел на стене в коридоре.
- Не идет, - сказал чекист кому-то в трубку. Последовала пауза. Видимо, на том конце провода ругались: чего вы с ним чикаетесь? Хватайте его и везите.
- Нельзя... Я говорю, нельзя. Обстоятельства не позволяют.
Вся троица покинула квартиру, пообещав, что скоро вернутся.
Не вернулись. То ли других забот было много, то ли самих посадили - тогда такое было не в диковинку. Как бы там ни было, Вальдман остался на свободе. Посадили его года через три - за растрату. Старые котовцы пустили шапку по кругу, набрали чуть ли не миллион и принесли в прокуратуру - выкупать Вальдмана: его любили. Разумеется, их погнали в шею...
Эту историю рассказали Каплеру ее участники, когда он собирал материал для фильма "Котовский".
Во время "Прогулок с Каплером" я узнал от него, что таких особых лагерей, как Минлаг, теперь уже несколько - и все на базе старых, обычных. Названия им дали не географические, а шифрованные - видимо, чтобы обмануть американскую разведку. Интлаг стал Минлагом (Минеральным лагерем), Воркутлаг - Речлагом... А были еще Морлаг, Озерлаг, Степлаг, Песчанлаг, Камышлаг и даже один с былинным названием Дубровлаг, в Мордовии, недалеко от станции Явас.
- Я вас! - смеялся Каплер. - Страшненькое название!
Но как раз этот Дубровлаг, по слухам, был помягче других: для слабосилки и инвалидов.
В наш Минлаг Каплер с Юликом прибыли одним этапом, но из разных мест: Алексей Яковлевич с Лубянки (это был его второй заход), а Юлий из Кировской области. Подробно про их встречу рассказал Юлик, когда мы наконец встретились.
В первый же день после приезда он обратил внимание на шустрого не очень молодого человека, который торопился сообщить всем минлаговским начальникам, что он кинорежиссер. Юлику он не понравился. А Юлик привлек его внимание - я думаю, своей молчаливостью, стеснительностью.
- Скажите, вы из Москвы?
- Да.
- Вы наверно были студентом? В каком институте?
- В институте кинематографии. Слыхали про такой?
- Слыхал - ВГИК... Давайте знакомиться. Моя фамилия Каплер.
А до Юлика все еще не доходило. Из вежливости он поинтересовался:
- Не родственник Алексею Каплеру?
Каплер грустно усмехнулся:
- Вы английский язык знаете?
- Немножко.
- Ай эм.
Юлик так и сел на борт тачки. У него сделалось такое лицо об этом мне рассказывал уже Каплер, - что Алексей Яковлевич на всю жизнь проникся к нему нежностью.
Вдвоем они таскали носилки со шлаком - и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Их бригада строила дорогу для вывозки мусора. Я видел эту дорогу: она доходила до края оврага и круто обрывалась. Грешным делом, я подумал, что они, увлекшись разговором, завели дорогу не туда, куда следовало. Но мне объяснили: именно туда. Там мусор сбрасывали в овраг.
Про этот отрезок их лагерной жизни Каплер рассказывал и такое. Когда бригада - по пятеркам, взявшись за руки - возвращалась в зону, сосед Алексея Яковлевича по шеренге каждый раз жалобно просил быть поаккуратней: очень болит рука, привычный вывих. Кто-то из работяг по секрету шепнул Каплеру, что его сосед в немецком лагере военнопленных работал "жидоловом" - выявлял евреев. Ему же немцы доверяли расстреливать их. Вот так и получился вывих - от отдачи автомата...
С блатными Алексей Яковлевич общался мало: так уж сложилось его лагерная судьба. Но как писатель он сумел оценить богатство их языка.