70124.fb2 Мост в белое безмолвие - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Мост в белое безмолвие - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Фарид слегка растерялся, когда я стал переписывать все это в свой дневник, но ничего не сказал. Позднее я несколько раз видел, как он, устроившись за трубой, делал там свои упражнения. Это место укрыто от ветра, и туда редко кто заходит. Обхожу его и я. Иногда силуэт Фарида мелькает в другом конце коридора, по пути из каюты в душ или из душа в каюту. Чтобы пройти эти пятнадцать метров, он переодевается в спортивный костюм. Мне {50} не удается пожать ему руку на прощанье: когда я наконец покидаю корабль, у него по расписанию время сна.

Какие языки он изучает, какую литературу читает?

Немецкий, английский. Философию, Ленина, классику, навигацию.

Почему классика, какая классика?

- Это те писатели, которых мы учили в школе. Я решил не проходить их, а прочесть. Прочесть с удовольствием. Сейчас печатается столько макулатуры, вот я и понял, что буду читать только классиков. Хемингуэй для меня тоже классик. На остальное не стоит тратить времени. Его на корабле мало, не будешь считать минуты - не заметишь, как пройдет целый год. Ведь Ремарк тоже писатель, правда? А Смуула вы знаете? Мне очень нравится то, что он написал о корабельном офицере и о Большом Сером. Вы не знаете, что он пишет сейчас?

- Я слышал только название: "Каюта, капитан и командный мостик". Это книга о моряках и об одиночестве.

- Наверное, он часто бывает в море?

- Ему самому хочется бывать чаще. Он собирается сюда, в Ледовитый океан.

- Знаете, мы здесь вместе читаем книги. Не хотите присоединиться к нам?

- Это что же, литературный кружок?

- Наоборот. Сами увидите.

Позднее я вспомнил, что мне нужно было поговорить с Фаридом о Хасане Туфане, немногословном, умном татарском поэте, так напоминавшем мне покойного Аугуста Санга. Фарид - казанский татарин. Он родился в интеллигентной семье и в том же году остался без отца. Все, чего он добился в жизни: пять языков, требовательная пунктуальность второго штурмана, точность скупых слов и жестов - вызывает доверие своей подлинностью. За всем этим чувствуются недолгое детство, большая работа и многое другое.

- Взгляните на эту железную клетку, - показывает он на свою каюту, вот здесь проходит моя жизнь. Два шага в одну сторону, два - в другую, четыре часа на мостике, по лестнице вверх, по лестнице вниз. Знаете, о чем я иногда думаю?

- Догадываюсь. А в общем-то вы устроились довольно уютно.

- У всякой машины есть движущиеся детали, когда {51} они изнашиваются, их заменяют. Если какую-нибудь деталь нельзя заменить, ее заменяют человеком. Вам это никогда не приходило в голову?

- Не слишком ли беспощадное сравнение?

- Иногда мне кажется, что я всего лишь деталь машины.

- А вы не думали о том, чтобы уйти из флота?

- Вообще-то подумывал.

- Как по-вашему, Фарид, что в море важнее всего?

- Языки. Как-то в Лондоне Халдор торговался, и плату за ремонт снизили с пятисот фунтов до двухсот пятидесяти. Попробуй поторгуйся, если ничего, кроме "хаудуюду!", не знаешь. А в Африке они шпарят по-французски. - Фарид показывает, как "шпарят". - В октябре я примусь за французский.

- Почему именно в октябре?

- Раньше не успеть.

КОМПАС

- Я служил коком на буксире в Таллинском порту. Немцы намеревались угнать буксир в Щецин, и мы, члены команды, стали советоваться между собой, что делать. Капитан, боцман и несколько матросов решили уйти на буксире в Швецию. Я хотел остаться в Таллине. Двадцать шестого августа я в последний раз вышел на работу, получил на складе паек на девять человек и тридцать пять литров вишневого ликера. Мы поделили все это между собой, пожелали друг другу доброго пути и скрылись - они в Швецию, я в Нымме.

За желтыми шелковыми занавесками - мертвенно-бледная полярная ночь, чашки с кофе стоят в узком овале света, который отбрасывает настольная лампа, стенные часы над письменным столом в простенке между двумя иллюминаторами показывают полночь. Рядом с часами вмонтированы репиторы гирокомпаса и тахометра - указателя оборотов двигателя, соединенные с маткой гирокомпаса и машинным тахометром. За исключением этих трех приборов только герметические затворы на иллюминаторах и дверях напоминают о том, что мы на корабле, а не в дорогой гостинице. Кресло, рабочий стол, журнальный столик, за которым, случается, проводят пресс-конференции, буфет с холодильником и высокими стаканами для виски, дверь в спальню, обставленную с учетом за-{52}просов семейной жизни, просторная ванная. Над нами часть ходового мостика с правым бортовым крылом и установленными на нем массивным прожектором и сигнальным огнем. Когда мы проходим сквозь плотные клочья тумана, занавески на боковых иллюминаторах начинают зеленовато отсвечивать. Это угловая каюта, из ее иллюминаторов открывается вид вперед и вправо.

- Ночи я проводил у своего одноклассника, днем скрывался в "Виктории Палас".

Сигаретный дым тонкой струйкой поднимается под потолок, где невидимый сквозняк мгновенно втягивает его в вентиляционные трубы. "Виктория Палас" называется сейчас кинотеатром "Выйт".

- Мы сидели в кино и, кажется, уже по третьему разу смотрели Холли Хольцман в "Белой мечте". Потом этот фильм шел на наших экранах под названием "Снежная фантазия". Неожиданно в зале зажгли свет, и контролер сказал, что фильм дальше показывать не будут. Когда мы вышли на улицу... Подожди, я только взгляну, - бросает Халдор уже с порога и скрывается за дверью.

В движении корабля ничего не изменилось, тишина стирает в сознании далекие звуки работающего двигателя, в углах комнаты она сгустилась в уютный полумрак, уплотнилась в дымящихся чашках кофе. Но на переборке над опустевшим креслом Халдора с безумной скоростью вращается картушка гирокомпаса.

- Рыбак, бес ему в ребро! - показывает штурман на едва заметный огонек прямо у нас под бортом. - Откуда он только взялся!..

На экране радара появляются обманчивые облака и зеленоватый лунный свет. Идет дождь.

- Я останусь на мостике, - говорит Халдор, - выключи радио.

В каюте Фрэнк Синатра вполголоса грезит о святых. Я допиваю свой кофе, выключаю радио, разговор окончен.

ОСТРОВ

Остров появился на горизонте, как все острова, узкой темной полосой, но и когда мы приблизились к нему, он не изменил ни цвета, ни формы. Это Вайгач. Низкий берег, блестящие черные камни, пятно грязного снега и пустынное небо, будто и нет за прибрежной полосой ника-{53}кого острова, а тянется все то же ледяное море. Мы бросаем якорь в маленькой бухте, в шторм она может служить укрытием разве что чисто моральным. Но к вечеру снова прояснилось, ветер утих, и наша задержка вызвана другим: корабль идет в караване, ледовая обстановка в проливах и в Карском море тяжелая. Наконец далеко на западе из-за полукружья земного шара появляется маленькая точка, мчащаяся прямо на нас. Это "Гульбене" - "систершип", корабль того же типа, что и наш, и через несколько минут в ожидании вечернего чая его штурманы усядутся в зеленых креслах офицерского салона точно так же, как сидят наши. Порой кажется, что в море не осталось уже никаких тайн. Наш кильватерный след, в котором, не отклоняясь ни на йоту, идет "Гульбене", похож на прямую дорогу, окаймленную с двух сторон белыми полосами пены.

Уральская каменная гряда в тундре опускается ниже уровня моря, но совсем не исчезает. Через тысячу с лишним метров она снова вздымается, теперь уже в виде острова Вайгач, потом в качестве южного острова Новой Земли, после минутной передышки - северным островом Новой Земли, и только лишь в самой северной его оконечности низвергается с высоты девятисот метров в воду, образуя, к радости Баренца, гордый и прекрасный Eck Begierde - Мыс Желания. Радость голландца понятна. Со времен восточных викингов бытовала легенда о том, что материк Евразии гигантской грядой соединяется с Гренландией. Это ошибочное предположение осталось и в древнем названии Шпицбергена - Грумант, искаженной форме от Гренландии.

Таким образом, надежды пробуждали не только Мыс Желания, но и эти три пролива, три узкие щели, ведущие из Баренцева моря на восток. Самый северный пролив - Маточкин Шар. Средний - Карские Ворота - в эпоху позднего средневековья был известен под именем Железных Ворот, что, вероятно, было связано с библейскими и арабскими легендами о железных воротах и о крепостной стене, которую воздвиг Александр Македонский для защиты цивилизованного мира от свирепых, диких народов гог и магог. Последний, самый южный пролив, отделяющий остров Вайгач от материка и который мы скоро пройдем, испокон веков известен под названием Угорский пролив - по-русски Югорский Шар - своеобразный топонимический памятник населявшим когда-то эти края угор-{54}ским народностям, по Геродоту иирки, переселившимся позднее в бассейн реки Оби. Слово "шар" в значении "пролив" встречается в русском языке только на Севере. Многие полярные исследователи, в том числе и Э. Кренкель, связывают его происхождение со шведским словом "skar (произносится: шяр), видя в нем восходящее еще ко временам Отера заимствование, самую восточную веху морских походов времен Биармии. На самом деле это не так. Шар - название еще более древнее, это слово коми-зырян, заимствованное ими из относящегося к угорской группе языка манси. Но представление о том, что Гренландия соединена с северным побережьем Евразии, остается все же важным свидетельством о протяженности полярных путешествий в эпоху раннего средневековья.

Уже в первую свою экспедицию (1594) Баренц проплыл через Карские Ворота, правильно предположив, что северное побережье пролива не что иное, как берег острова. На южной оконечности Новой Земли мореплаватель обнаружил священную рощу ненцев: с высокого мыса Железные Ворота охраняли от трехсот до четырехсот идолов, у некоторых из них было по четыре, пять, а то и больше лиц, все обращены на восток. Баренц назвал это место Мысом идолов. Теперь он носит имя Меншикова.

В следующем году Баренц вернулся сюда на семи парусниках, нагруженных товаром, предназначенным для обмена на рынках Китая и Индии. Мореплаватель был убежден, что простирающаяся за Железными Воротами на юго-восток Байдарацкая губа и есть таинственный Северо-Восточный проход, который приведет его прямо к сказочным богатствам Востока... И только третья экспедиция сделала имя Баренца бессмертным, но зато отняла у него жизнь. По пути на восток они обнаружили Медвежий остров и заново открыли Шпицберген, на котором, по-видимому, еще в 1194 году побывали викинги. После этого суда разошлись в разные стороны. Баренц - он был уже не капитаном, а штурманом обогнул на своем корабле северную оконечность Новой Земли, получившую название Мыс Желания, проник, подхлестываемый надеждами, в Карское море, устремился на юг, "к Индии", но скоро судно попало в ледовый плен и недалеко от побережья Новой Земли пошло ко дну. Команде удалось спастись и вытащить шлюпки и провизию. Началась первая в истории полярных исследований точно документированная зимовка на 76-й параллели. Вскоре выясни-{55}лось, что среди льдов и скал человека подстерегает жестокий враг, вселяющий ужас своей непостижимостью: полярная ночь. Солнце постепенно угасало и 3 ноября исчезло совсем. "А вдруг и воздух здесь загустеет, подобно воде, ставшей тверже скалы? Не грозит ли всем нам медленная смерть от удушья или, что страшнее, безумие?"

Голландцы, как известно, народ практичный, и горестным мыслям они предавались чаще всего после вечернего чая, сидя у жаркой печки в бревенчатом домике, построенном из обломков корабля из великолепных сибирских кедров - из плавника, который почти сплошным поясом окаймляет материк Евразии от Мурманска до южной оконечности Камчатки. Четырнадцать белых медведей, убитых при угасающем свете дня, избавили зимовщиков от страха голодной смерти, однако не уменьшили сколько-нибудь значительно фауну острова: звери держали команду в непрерывной осаде. Сам Баренц, выйдя однажды из дома без оружия, едва не стал их жертвой. Сильнейшая стужа затрудняла дыхание, ураганные ветры со скоростью сто километров в час грозили снести хижину, полярные лисицы уничтожали провиант, люди один за другим заболевали цингой. Наконец, после трехмесячного перерыва на горизонте показался верхний край солнечного диска. Лишь на мгновение осветил он обе шлюпки в этой скованной льдом и безмолвием пустыне, две до смешного крохотные ореховые скорлупки, все еще годные к употреблению, которые тоненькая паутинка надежды связывала с далеким Амстердамом. Надежду излучал главным образом сам Баренц. Вся его энергия уходила на то, чтобы поддержать дух команды. Он умер на обратном пути.

Однажды в сентябре у мыса Нассау (теперь он называется мыс Литке) бросил якорь китобой из Тромсё, первоклассный полярный путешественник Э. Карлсен 1, участник австро-венгерской экспедиции. На побережье он обнаружил хижину, на стене которой висели часы, остановившиеся двести семьдесят четыре года назад. В углу стояли алебарды. В печке был замурован отчет о последней экспедиции Баренца. А на столе лежала книга, открытая на том месте, где Баренц читал ее в последний раз, находя в ней опору своим мечтам, которыми сумел заразить команду. Это была "История Китая". {56}

...Христиан Даль* еще раз внимательно перечитал сообщение о находке Карлсена, расположившись за столом в новом здании Гайнажского навигационного училища, построенном на деньги эстонских поморов и только в прошлом году подведенном под крышу, куда он пригласил в качестве второго преподавателя мореплавателя из Аудру Николая Раудсепа. Прочитав, Даль отложил газету и раскрыл конторскую книгу в пестром переплете. Полистав ее, он нашел место, где в графе "Дебет" размашистым почерком было выведено: "Карское море". Под этим заголовком стояла небольшая колонка цифр. Он взглянул на последние строчки: Карлсен уже в третий раз побывал в Карском море! Даль перечитал всю колонку:

"1580 - англичанин Джексон прошел в Карское море через Югорский Шар; затертый льдом, провел 18 дней в ледовом плену и был вынужден вернуться в Англию.

1594 - голландец Корнелиус Най два года подряд пытался пробиться в Обскую губу, но дошел только до полуострова Ямал.

1625 - голландец Босман.

1690 - архангельский кормчий Родион Иванов, потерпев крушение, должен был зимовать с экипажем на западном побережье Ямала.

1736 - лейтенанты Малыгин и Скуратов проникли через Югорский Шар в устье реки Кары, зимовали там, на следующий год вошли в Обский залив и зимовали второй раз в деревне Березово.

1862 - лейтенант Крузенштерн, внук почетного доктора Тартуского университета, после гибели судна в Карском море с трудом спасся на побережье Ямала.

1868 - норвежец Карлсен охотился неподалеку от Белого острова.