- Господь велик, с императором ничего не случится. Мы будем готовы и как только он позовет, поедем.
Вдобавок ко всему граф Артуа [22] послал ко мне двух человек, которые потребовали у меня объяснений в связи с теми бриллиантами, что по распоряжению Бонапарта я взял у мосье Буйери[23].
Поскольку я точно выполнил отданный мне приказ, я не растерялся и рассказал этим господам, как по требованию Его величества я пошел к главному казначею, получил бриллианты и тут же отнес в кабинет Бонапарта. Император велел мне положить на стол кошелек с бриллиантами, а что случилось далее, я не имею представления.
Так прошло несколько дней, когда поползли слухи, что император покинул Фонтенбло. Я сразу догадался - мое письмо ему не вручили. Но когда узнал имена сопровождавших его людей, успокоился. Никто из них не стал бы делать мне зла, все они были мне по душе и были моими друзьями. Вот почему я решил отправиться в порт и присоединиться к свите Его величества. Не теряя времени, Александрин поехала в Сен-Жермен на ближайшую почтовую станцию, чтобы нанять экипаж. Там ей встретился один знакомый придворный, который сказал:
- Вам вряд ли удастся нанять лошадей, я сам безуспешно старался взять коней и поехать за дядей в Фонтенбло.
Однако жена моя была настойчива - она стала просить и умолять станционных, служителей, но совершенно напрасно. Ей объяснили:
- Мадам, мы не в состоянии удовлетворить даже самых высокопоставленных господ...
Когда Александрин расстроенная вернулась домой ни с чем, у меня стало очень скверно на душе, но я утешил себя тем, что если бы мы даже и нашли коней, пропуска бы нам все равно не дали.
Но и на этом мои мучения не кончились. Один знакомый полицмейстер вполне серьезно посоветовал к возвращению роялистов покинуть Париж. Он считал, что лучше мне уехать по собственной воле и некоторое время пожить в провинции, чем сидеть дома и ждать ссылки. Это было уже нечто новое и неожиданное, мне и в голову не приходило, что меня когда-либо сочтут опасным элементом. Но полицейский объяснил, что в Париже уже с подозрением относятся ко мне. Меня умоляли спастись и жена, и мои дети, которых я нежно любил и не хотел подвергать испытаниям. Поэтому перед въездом короля в Париж я укрылся в Труа, где оставался целых четыре месяца. Через два месяца после моего отъезда из Парижа моя семья обратилась к министру полиции с просьбой разрешить мне вернуться в Париж или хотя бы иногда приезжать. Спустя два месяца министр дал разрешение...
За несколько дней до родов императрицы Бонапарт по ночам будил меня и посылал к роженице за новостями. Я справлялся у окружавших Мари-Луизу женщин и докладывал Его величеству все, что узнавал от них. Однако самую последнюю перед родами ночь Наполеон сам провел с женой, причем, взяв ее под руку, заставлял ходить по комнате. У нее уже начались слабые боли. Часам к шести утра она немного успокоилась и уснула. Император поднялся к себе и позвал меня:
- Вода для ванны готова?
- Да, сир, давно...
Он вошел в ванную и попросил еды. Через полчаса его известили о приезде мосье Дюбуа[24].
- Наконец-то вы появились, Дюбуа, - обрадовался Его величество, какие новости, сегодня все кончится?
- Да, сир, роды продлятся недолго, но мне бы хотелось, чтобы Ваше величество не спускались вниз.
- Почему?
- Хотя бы потому, что вы своим присутствием подавляете меня.
- Я не буду вам мешать, мне хочется, чтобы вы приняли роды, как вы принимаете у обычной крестьянки, и не обращали на меня внимания.
- Я хочу заранее предупредить Ваше величество, что мне не нравится положение ребенка.
Бонапарт потребовал дополнительных разъяснений, чтобы понять, что это значит, и спросил:
- И что вы в таком случае намерены делать?
- Сир, я вынужден прибегнуть к скальпелю.
- Боже мой, - заволновался Наполеон, - а это не опасно?
- Ничего не поделаешь, надо сохранить и мать, и ребенка.
- Во всех случаях, Дюбуа, прежде всего спасите мать. Пожалуйста, поспешите к ней, я сейчас приду.
Доктор вновь спустился по лестнице, ведущей прямо в покои императрицы. Его величество поспешно вышел из ванны, оделся и пошел на половину своей супруги. Я последовал за ним, ибо и мне было небезразлично, что делается внизу.
Но в спальню жены Наполеон вошел один. Все высшие офицерские чины собрались в гостиной, двери были широко раскрыты. Словно то был праздничный день. Я был в туалетной комнате, смежной с гостиной. Наши двери тоже были распахнуты.
Наконец новорожденный появился на свет. Император спросил у графини Монтескье [25] , которая принимала ребенка:
- Мадам, ну что?..
Нянька ответила:
- Минутку терпения, сир, сейчас посмотрим.
Но Его величество не стал ждать, обеими руками он взял сына и показал всем. Потом быстро прошел в гостиную и сказал:
- Господи, прикажите, чтобы дали двести артиллерийских залпов!
Наполеон очень любил детей, часто спрашивал о моем сыне. Однажды я привел ребенка в его кабинет, императрица тоже была там, она улыбнулась и сказала:
- Какой прелестный наследник!
В то время моему сыну было четыре года, он со всеми говорил на "ты" и был лишен свойственной его возрасту застенчивости. Бонапарт обнял его, усадил на подоконник, и он сразу же начал играть с его орденами и спрашивать, кто их вручил ему.
- Такие вещи дают только тем, кто умен. Ты ведь умный, правда?
Его величество заглянул ребенку в глаза:
- А ну-ка погляди на меня!.. Да ты, видать, шалун...
Мне было не по себе, что мальчик разговаривает с императором на "ты" и усиленной мимикой старался призвать его к порядку. Его величество заметил это, повернулся ко мне спиной и продолжил беседу:
- Ты молишься Богу?
- Да, каждый день, - ответил мой сын.
- А как тебя зовут?
- Ашил Рустам, а тебя?
Я был вынужден подойти и сказать:
- Послушай, Ашил, это наш император.
Мой сын понял это по-своему:
- А, значит это ты каждый день ходишь с моим папой на охоту?
Бонапарт удивленно посмотрел на меня: