- Ты что делаешь, подлец?! - закричал очнувшийся от дремы Телятев. Держи!..
- Держи сам, барин! - оборачиваясь на облучке и подавая ему вожжи, ответил Илья.
Полицейский испуганно схватился за короб.
Сани мчались все быстрее. Стойбище Бельго быстро приближалось.
Кошевку ударило о торос. Полозья треснули. Лопнул и стал разлетаться в щепы короб. От удара о следующий торос кошевку так метнуло, что вылетел полицейский. Дикие, взлохмаченные кони, навострив уши, помчались, как по воздуху.
Телятев, хватая вожжи, закричал на них.
- Застрелю!.. - орал он на ямщика.
- Стреляй, ваше благородие! - ответил Илюшка, следя за каждым движением станового.
На раскате Телятев вылетел и ударился головой о торос.
Короб вырвался из-под ног Ильи, и он с вожжами, намотанными на руки, волоком несся по льду. Его било о торосы. Один раз ударился головой так, что искры полетели из глаз. Тройка внесла его на вожжах на берег и остановилась у станка.
Телятева долго не было видно.
Перепуганные тамбовцы поехали за ним. Становой, прихрамывая, плелся среди торосников. Лицо его было в синяках и крови.
- Чьи это кони? - поджимая губы, спросил он у Ильи, приехав на станок.
- Крестьянские, - ответил Илья. - Долго ходили на воле, от упряжки отвыкли.
- Что ты хочешь этим сказать? - сквозь зубы спросил Телятев.
- Их удержать нельзя, - усмехнулся Илья.
- Этих коней убери со станка, - спокойно ответил Телятев, но лицо его стало бледней обычного.
У Ильи по примеру Бердышова на всякий случай в кармане в дороге всегда лежал револьвер. "Чуть что, я его уложу!"
Телятев некоторое время поглядывал на Илью пристально. Но тот уже понял, что становой струсил и что с ним, как и с любым нахалом, робеть нечего.
Еще осенью Иван говорил, что новый становой вымогатель, что его за жульничество убрали со старого места. А сюда он приехал, как и все чиновники, только чтобы нажиться и снова убраться на запад.
"Пусть помнит!.." - думал Илья. Он чувствовал, что при случае становой ему отомстит.
В тот же день Илья верхом поехал обратно, ведя пристяжных на поводу.
Прибрежные скалы чернели над его головой. Ледяной ветер гнул на их вершинах огромные деревья.
* * *
На реке крутила непогода. Понурые, уставшие кони в белых заиндевелых завитках шерсти, с сосульками на мордах отряхивались от снега, лениво позванивая колокольцами у подъезда.
Пришла первая почта сверху.
Ямщики по двое с трудом выгружали из кошевы тяжелые кожаные кошелки с железными застежками, похожими на цепи.
Закончив выгрузку, все повалили в теплый станок. Там же собрались уральцы. Тракт открылся. Пришел первый обоз, зимнее движение по льду началось, народ тронулся, потек.
По рассказам ямщиков, обоз с великим трудом удалось довести до Уральского. Здесь решили ждать окончания пурги, пустить вперед лыжников и подводу с нарубленными вешками, чтобы обозначать путь заново: старые занесло.
Кони, закрытые шубами, стоя дремали за станком, под ветром. Их заносило снегом. Поднятые оглобли кошевок торчали под окнами.
Ямщики внесли сбрую и почту в помещение станка, стучали обледеневшими валенками, смеялись, радуясь предстоящему ночлегу.
- Ветер в лицо бьет, глаза слепит, - говорил старый знакомый Егора, пожилой "сопровождающий", входя в дом Кузнецовых и сдирая с ресниц ледяшки. Вместо усов у него надо ртом желтая от куренья ледяная подкова. Когда он отогрелся, из-под протаявшего льда выступили его пышные усы. "Сопровождающий" скинул полушубок и стал рыться в сумке.
- Дождался ответа, Егор Кондратьич. Тебе письмо.
Мужики и парни столпились вокруг.
Это был тот самый человек, с которым прошлой зимой отправил Егор письма. С тех пор Егор встречал его много раз и все ждал ответа.
Не теряя осанистого вида, "сопровождающий" не торопясь перебирал письма.
- Вот не это ли? - протянул он рыжий конверт.
В сумке у него лежало несколько писем для крестьян, живущих по тракту.
В избу Егора слушать письмо собралось все поселье. Видя, что все бегут к Кузнецовым, пришли туда же ямщики и даже солдаты.
Письмо начиналось с поклонов и благословений.
- "Письмо ваше получили, за что шлем спасибо, - звонко читал Васька. - Хлеба нынче не уродились. Собрали хлеба мало. Лука Тимофеевич стал тысячником и кормит народ, раздает в долг. Нынче все мы в большом долгу. Уж хлеб брали у него. Бога молим за благодетеля. Как будем отдавать и чем, не знаем. Он что захочет с нами сделает".
Федор Барабанов остановил чтеца, многозначительно вскинул брови и помолчал, поднявши палец.
- А быстро же стали письма ходить, - заметил Тереха.
- Читай дальше, - велел Егор.
- "У нас нынче плохо с хлебом..."
- Это уж ты читал.
- Нет, это я дальше читаю, - отвечал Васька, державший прочитанное пальцем.
- Видишь ты, горе какое! - всхлипнула бабка Дарья, и лицо ее безобразно скривилось. Как бы желая скрыть свою горечь, старуха закрылась фартуком.
Долго еще читали письмо крестьяне, плакали, а потом смеялись.