- Зимой приезжал исправник, спрашивал, живет ли в деревне китаец. Уж кто-то ему донес... Мы сказали: мол, нет, он ушел. Спросил: "Куда?" - "Не знаем!" Не выдали тебя.
Сашка смеялся вежливо и беззвучно, а работал старательно. Смуглые руки его с красивыми овальными ногтями крепко держали сошник.
* * *
"Надо бы Сашку проведать", - думал Егор, ожидая жену.
К вечеру нашли тучи. В ночь разразилась буря. А бабы все не ехали.
"Я как знал, сердце мое болело", - думал Егор.
- Бог знает, что там может быть?
- Заночуют, и все! - сказал Федька.
Егор сидит в избе, не спит.
"Тайгой идти - дороги не найдешь. Отмели затопило. Но если захочешь, так пройдешь. Хотя горячку пороть - только срамиться. Дождусь утра, там посмотрю".
И вдруг ударило в голову.
"А если что случилось? Конечно, гольды - смирный народ. Но черт их знает, а ну?.. Разве их узнаешь? Мало ли что..." Сам Егор не боялся, против гольдов ничего не таил, а за жену встревожился.
Утром поутихло. Егор пошел за конем.
Петрован вдруг закричал с крыши:
- Тятя, наши едут!
- Слава богу!
Егор посетовал на себя в душе, что нес на гольдов такую напраслину. Но запомнил, что поколебался в вере людям, которых знал хорошо, в людях честных, смирных, кротких.
"Вот душа-то человеческая, верно, что потемки!" - подумал он.
Приехали бабы, веселые и уставшие.
- Ночь не спали, поди, на новом месте?
- Вчера весь день садили с Васькой, а бабке не дали. День-деньской пришлось лечить, чуть не во всех Мылках ребятишек перемыла.
"А я-то на гольдов худое подумал!" - Егор чувствовал себя виноватым.
- И мяса привезли, - оживленно, не раздеваясь, в ватной куртке, которую надела вчера во время непогоды, говорила Наталья, сидя на табурете и беседуя с Егором, как в гостях. Ей не хотелось снимать платка с головы: видно, так понравилось гостить.
- А что там Улугу?
- Бросил огород!
- Да быть не может!
- Бросил Улугушка, бросил!
- Как же?
- Гохча огородничает.
- Все на жену!
- Разве его пристрастишь? Привез кабана тушу; чего, говорит, дедушка в тайгу не идет, сейчас, говорит, кабанов много, ходят у вас под деревней. И тебя ругал; сидит, черемшу с рыбой ест и ругает.
- Кабаны сейчас тощие, а он где-то ладного взял, - заметил Егор.
- Что же, что тощие! Кто сейчас жирный? Он дал мяса и осерчал. "Русский, - говорит, - какой охотник? Медведя увидит, раз выстрелит, ружье бросает и бежит. Никто себе мяса не добывает". На всем Амуре, мол, только одни гольды мясо добывают и рыбу ловят, а русские только разговаривают и торгуют.
- Это уж его кто-то подучил.
- Кто его подговорит в тайге! Его зло на попа берет, да и сам видит. "Егорка, - говорит, - худой, плохой охотник. Даром, - говорит, - живет, звери рядом..." Но полсвиньи отрубил.
- А на огород не идет?
- Гохча огородничает, не нарадуется!
- Неужто Улугушка не подсобит?
- Уж мы силком выволокли его! - подхватила Таня, только что вошедшая в избу и услыхавшая конец разговора.
- Верно, верно! - сказал дед. - Кабаны-то всегда есть на Додьге. Мы уж давно не ходили. Вот уж я собрался, поди-ка, надо сходить. Улугушка-то верно сказал. Зачем побираться у гольдов, когда туши к околице подходят? А под лежачий камень и вода не течет.
- Песни там пели, - встала Наталья и, взглянув в стенное зеркало, сняла платок.
Путешествие кончилось, пора было приниматься за хозяйство.
Настька приласкалась к матери.
- Ну как, хозяюшка моя?
- Завтра на Додьгу поедем, - оказал дед Кондрат. Относилось это к Петровану и Ваське, хотя ни к кому дед не обратился.
- Зайди к Сашке, посмотри, как он там, - сказал Егор отцу.
Он решил, что зря плохо о Сашке думал: мол, побирается, коня станет просить. "А может, человек там мучается? Я с семьей, а Сашка один. Он на чужбине. Разве Галдафу ему чем пособит? Как он ужился с Гао? У него не узнаешь. Но на того надежда плохая, хотя и говорят, что китайцы друг другу подсобляют".
Соль была, мясо стали солить. Пришлось мыть кадушку. Работы прибавилось. Пашни у Егора были запаханы, хлеб всходил, земля позволяла заняться другими делами, надо было успевать.
Иван зашел вечером.