- Конечно, так, - покорно, как бы заранее на все готовый, ответил Айдамбо.
- К Покпе в фанзу жену повезешь?
- Да, туда можно.
- Чтобы ее там блохи заели?
Гольд молчал.
- Она крещеная, а ты деревяшкам кланяешься. Верно?
- Так, верно! - кисло согласился гольд.
- Разве ты русский? Ты только шкуру чужую надел! Паря, смех смотреть на тебя в таких сапогах. Лак растрескался, грязные пальцы видать. - Иван потрепал Айдамбо за рубаху и штаны.
У гольда от обиды слезы выступили на глазах.
- Ну, раз так - мне жить не надо! - воскликнул он. - Себя убью!
- Убьешь - только посмеемся над тобой. А ты на самом деле стань русским. А это что! Рубаху может каждый сменить! И отвяжись от меня!
Айдамбо ушел от Ивана смущенный и подавленный. Барабанова дома не было. Гольд снял сапоги и лег на кровать. Он поклялся никогда таких сапог не надевать.
Кто-то толкнул его в плечо. Перед ним стояла Агафья.
- Встань-ка, - сказала она. - Ишь, разлегся!
- Башка болит! - с жалобой в голосе ответил парень.
Айдамбо слез с кровати.
Баба поправила одеяло. Айдамбо долго сидел на лавке. Видя, что Агафья не в духе, он решил убраться подобру-поздорову.
- Давай мой мешок, - робко сказал он.
- Поди возьми. Я не стану ходить за тобой. Вон он.
Айдамбо поднял мешок. Мехов в нем не было.
- А где выдры?
- Какие еще выдры? Да ты что, окаянная душа! - заголосила баба. Гулял-гулял, пил, всех поил, безобразничал! Да ты что это?
- А зачем толкаешься? - с обидой крикнул гольд.
- Вот, на твои обутки, хоть уху из них вари! И поди ты вон! Грязь за тобой надоело убирать. Я и тебя и Федора изобью!
- Черт не знай, - удивился Айдамбо, выскакивая на крыльцо.
- Попало тебе? - окликнул его Тимошка. - Пойдем ко мне.
Изба у Тимошки маленькая, белая, из начисто обтесанных бревен и крыта колотыми бревнами. Во всю изгородь сушится невод, как будто Тимоха поймал огород в Амуре и вытащил на берег. Невод с лыковой насадкой и красными глиняными грузилами.
Сидя на солнышке, Силин учил сына плести лапти.
- Ты ловко делаешь! - удивился Айдамбо. - Это че такое?
- Деревянные обутки! - ответил Тимоха. - Ты из рыбы делаешь, а я из липы. Я из дерева все могу сделать: избу, одежду, посуду. На ногах - липа, веревки лыковые. Ты вяжешь из дикой конопли, а я из дерева. Вот, гляди, я сделал девкам утку, куклу... Вот солонка... А тебя русским сделали? Дураков, как мы с тобой, много на свете! Вот ты хвалишься, что кабана да медведя убил, а тут сам попался. С богатыми в другой раз не водись. Оставайся у меня, погости.
Одностворчатое окно избы распахнуто, и внутри, как в темной норе, видны тулупчики на белых бревенчатых стенах. У дома, составленные стоймя, как ружья в козлах, сушатся мокрые лесины. Это плавник, выловленный Тимохой в реке.
Силиниха, худая, с темным от загара лицом, моет травой чугун.
Айдамбо не хотел задерживаться, опасаясь, не будет ли и тут неприятностей из-за угощений, но Тимоха оставил его обедать.
- Ко мне на угощенье, знаешь, трудней попасть, чем к Ваньке или к Федьке. Тем надо пушнину, а я смотрю, какой ты человек.
* * *
Айдамбо сидел на берегу и наблюдал, как багрово-бурое бревно качалось на зеленых волнах. Он ждал, пока вернется Федор, уехавший ловить рыбу. По реке быстро бежала парусная лодка. Федор и Санка, мокрые, довольные, вылезли на берег. В лодке было полно воды и плескались большие рыбины.
- Да, парень, мы с тобой набедокурили, - с сочувствием сказал Барабанов, выслушав Айдамбо. - Ну, давай присядем.
Санка притащил осетра. Федор отсек хрящ и угостил Айдамбо.
- Ты на мою бабу не обижайся. Что с ней сделаешь! Да и то права, мы весь дом у нее перевернули.
На душе у Айдамбо отлегло.
- А выдр и соболя мне обратно отдашь? - спросил он.
- Какую это выдру? - сделал Федор испуганно-настороженное лицо.
- Которая вот в этом мешке была.
- Да ты же мне сам их отдал!
- Ты че, Федя? Не-ет... Моя их прятал.
- Ну вот еще!
Гольд морщил лоб, поглядывая по сторонам.
- Федька, однако, ты обманываешь! - сказал он.
"Выдры были хороши. Шесть штук я перебил на снегу. Они как в упряжке скакали, а я их бил, - вспоминал Айдамбо. - Они полезли под снег. Я кругом бегал, ловил. Жалко..."